Страница 4 из 10
– Давай сделаем так: я позвоню тебе, когда окажусь в Москве. Заодно и подумаю насчет места.
Сложилось удачно: и электричка пришла не быстро, а мгновенно, стоило только Данилову появиться на платформе. Из-за нехватки времени билет пришлось покупать в поезде у кассира, сопровождавшего контролеров. На подъезде к Москве Данилов вспомнил о том, что лучший друг и великий знаток общепита Игорь Полянский пару раз хвалил ресторан «Поручик Голицын» где-то в районе Чистых прудов. Звонок другу позволил не только уточнить адрес, но и получить подтверждение того, что ресторан по-прежнему остается не пафосным, уютным и по московским меркам относительно недорогим.
– Правда, не все уже так хорошо, как раньше, – Полянский не мог обойтись без критики, – соленые огурцы испортились. Раньше были волшебные, хрусткие, с бруснично-клюквенным духом, сейчас такие же, как и везде.
Данилову на мгновение стало неловко от того, что в его представлении все соленые огурцы были, если можно так выразиться, на одно лицо, отличаясь от малосольных и маринованных. А тут, видите ли, «хрусткие, с бруснично-клюквенным духом»… Гурманство – это не прихоть и не способ самоутверждения, а врожденное состояние души.
Этим самым огурцом, точнее, его ломтиком, Данилов чуть было не подавился, когда услышал от Елены, решившей больше не делать тайны из того, к кому именно обращалась она по поводу его трудоустройства, что им был Сошников.
Когда полупрожеванный ломтик был проглочен, а дар речи полностью вернулся, Данилов переспросил:
– Ты разговаривала с Сошниковым???
– Да, а что тут такого необычного, чтобы так удивляться? Он приятель Свиньиной, директора пятого региона («Регион» – сокращенное, жаргонное название регионального объединения «Станции скорой и неотложной помощи» г. Москвы). Они начинали работу на одной подстанции, с тех пор и дружат.
«Интересно, а свое мнение о «Скорой помощи» Сошников от бывших коллег скрывает или нет?» – подумал Данилов и решил, что, скорее всего, да. Уточнять у Елены он благоразумно не стал, зная, что та непременно заведется и примется долго доказывать, что вторую такую отлично организованную структуру, как московская «Скорая», еще поискать надо, не факт, что найдется.
– И какое у тебя сложилось о нем мнение? – осторожно спросил Данилов.
– О Диме-то? – Елена пожала плечами, подумала несколько секунд и сказала: – Нормальное мнение, человек как человек, суховат, правда, немного, никогда не улыбается и не шутит. Выслушал мою просьбу, сказал, что грамотные анестезиологи им нужны и что он смотрит на человека, а не на его трудовую книжку. Короче говоря, дал добро. Еще поинтересовался есть ли у тебя загранпаспорт и нет ли ограничений по выезду за рубеж.
– А сегодня устроил мне показательное сольное выступление. Заливался соловьем, распускал хвост, сверкал перышками и, как мне показалось, всячески старался от меня избавиться. Стращал трудной работой, полным отсутствием личной жизни и прочими тяготами и лишениями. Да еще с таким видом… Ладно, замнем для ясности.
– Вова, не кипятись. – Елена положила вилку и нож на тарелку и накрыла обеими руками правую руку Данилова, едва слышно отбивавшую на столе «Турецкий марш» Моцарта. С чего бы эта мелодия вдруг пришла на ум Данилову, не смог бы объяснить и он сам. – Мало ли какое настроение случается у людей. Может, у него геморрой обострился или псориаз, вот и понесло человека. Есть вероятность, что такой метод, помогающий выявить будущего сотрудника, проверить его на вшивость, то есть на вменяемость, терпение, умение ладить с людьми и находить с ними общий язык. Насколько мне известно, в «Главспасе» придают очень большое значение умению уживаться в коллективе, не ухудшать психологическую обстановку.
– Тогда уж надо проще, – ухмыльнулся Данилов, – обложить с порога матом, дать в ухо, а то и пнуть разок для верности, и наблюдать за реакцией. Стерпит – берем, ответит тем же – не берем!
– Данилов, меняй настроение! – посоветовала Елена. – А то ведь занесет тебя нелегкая…
– …на медицинский поезд, колесящий по маршруту Воркута – Магадан и обратно.
– Данилов!
– Я уже столько лет Данилов, что и вспомнить страшно, – попробовал отшутиться Данилов, но, заметив, как сузились глаза Елены, перешел на серьезный тон: – Не волнуйся, Лен, все будет в порядке. Не видал я, что ли, начальников со странностями? Кажется, Ремарк сказал: «Характер человека по-настоящему можно узнать, когда он станет твоим начальником».
– А мой характер ты тоже узнал по-настоящему, когда я стала твоей начальницей?
Елена нахмурилась, но веселые зеленые искорки, заплясавшие в ее глазах, показывали, что недовольство ее притворно. Гнев, не успев разгореться, сменился на милость.
– Твой характер, Лен, остается загадкой до сих пор. Иногда кажется, что я все про тебя знаю, а ты возьмешь и чем-нибудь удивишь.
– Никита в таких случаях говорит: «Мама, ты непостижима, как Эксель!» – рассмеялась Елена. – Никак не могу понять – комплимент это или наоборот.
– Конечно же да, – убежденно ответил Данилов. – Никаких наоборот.
– Комплимент – когда он говорит: «Мама, ты всегда права, даже когда ошибаешься!»
– Это уже чистейшей воды подхалимаж.
Глава вторая
Не стоит прогибаться под изменчивый мир
Если театру положено начинаться с вешалки, то почему бы ведомству не начинаться с ведомственной поликлиники? Тем более что именно с нее начинают новые сотрудники знакомство со структурой, в которой им предстоит работать.
Утром Елена вспомнила, что сегодня с четырех до восьми должны привезти и собрать заказанный по Интернету шкаф-купе в комнату Никиты (удивительно, каким образом у одного подростка может оказаться больше барахла, чем у двоих взрослых!).
– Как же я так перепутала! – сокрушалась она, недовольная тем, что придется срочно перекраивать график сегодняшнего дня. – Какая досада…
– Я могу сам справиться! – вызвался уже проснувшийся ни свет ни заря Никита, не упускавший ни единого случая доказать свою самостоятельность.
– Нет уж, дорогой мой! С тобой какой уговор? Ты можешь открывать дверь только знакомым!
– Но мне уже…
– Я прекрасно помню твой возраст и именно потому…
– Да я вернусь к четырем, – сказал Данилов. – На медкомиссию мне с лихвой хватит двух часов.
– Ой ли? – недоверчиво прищурилась Елена.
– Ну, самое большое – трех. Это все-таки не районная поликлиника с вечными очередями под каждой дверью, а ведомственная, да еще и центральная. Там, наверное, врачей больше, чем пациентов. К тому же медкомиссия эта – сущая формальность.
– Ключевое слово – не «ведомственная» или «центральная», а «поликлиника», – не сдавалась Елена. – И чем формальнее формальность, тем она дольше тянется, разве не так?
– Ах уж это вечное противостояние «Скорой» и поликлиник, – усмехнулся Данилов. – Война Алой и Белой розы, прекращающаяся лишь тогда, когда надо совместно выступить против какого-нибудь стационара.
– Это просто знание жизни, Данилов, – усмехнулась в ответ Елена. – Я постараюсь удрать с работы около трех, если ты освободишься раньше, то звони.
– Да мы еще с Никитой место успеем до их приезда приготовить, – пообещал Данилов.
Шкаф был заказан две недели назад. Под надзором Елены Никита трижды освобождал плацдарм для шкафа в углу своей комнаты, и всякий раз спустя несколько часов он оказывался заставленным, заваленным, занятым.
– Я всего лишь на минуточку поставил туда стул (коробку с коньками, колонку от музыкального центра), – оправдывался Никита, – потом положил на него (нее) книги (зимнюю куртку, рюкзак), а теперь и сам не понимаю, откуда взялась эта куча…
– Гномы тебе ее навалили? – саркастически интересовалась мать. – Или домовой постарался.
– Не исключено, – вздыхал Никита, страдальчески закатывая глаза. – В мире так много неразгаданных тайн…
В конце концов Елена сдалась. Махнула рукой, отвесив сыну подзатыльник, и сказала, что больше она этим Сизифовым трудом заниматься не желает (вообще-то разбором вещей занимался Никита, Елена всего лишь контролировала процесс и обеспечивала доведение его до конечного результата), но если только в день сборки шкафа отведенное ему место будет завалено и заставлено, то Никите не поздоровится. Как в прямом, так и в переносном смысле. Переносный смысл пугал куда сильнее, потому что означал долговременное, не меньше чем на месяц, снижение финансирования до minimum minimorum («Minimum minimorum», лат. – наименьшее, самый малый предел).