Страница 7 из 52
никак не получится, дорогой!
- Как так? Ведь они у вас работают.
- Не работают! Не работают! - еще радостней объявил председатель.
- Как так? - тупо повторил Виктор.
- Конюх, мальчик этот, - впервые Удоев обнаружил свой акцент - в
слове "мальчик" мягкий знак отсутствовал, - вчера прямо и уволился,
напугался, значит, сильно. А полковник и не работал у нас никогда.
- Он же в съемочной группе как начальник трюкотряда числился.
- Правильно. Я его начальником послал. За Сережей присмотр
обязательно нужен был. Сижу я, думаю - кого послать. И вдруг солидный
человек приходит, на работу просится. Я его документы посмотрел, увидел, в
каких он органах работал, обрадовался, и без всякого оформления направил
на съемки. Как бы испытательный срок ему дал. А вчера он, когда вернулся,
говорит: "Такая работа не по мне. Нервная очень". И ушел.
- Совсем?
- Совсем, совсем. Пожал мне руку и ушел.
- Был Серега и нет Сереги. Растворился в воздухе, - сказал Виктор.
- Да, жалко мне спортсменов. Пропадают ребята. - Удоеву понравилось
словечко "совсем". Им и завершил сентенцию: - Совсем пропадают.
- Но, судя по вашему виду, вы - тоже спортсмен.
- Спортсмен, - с гордостью подтвердил Удоев. - В свое время союз
выигрывал по вольной борьбе.
- А не пропали?
- Потому что я умный, Виктор Ильич, - объяснил свое везенье Удоев.
Виктор выкарабкался из кресла, встал. Встал и Эдвард Гурамович.
- Значит, ничем мне помочь не можете...
- Не могу, дорогой, не могу. Пойдемте, я вас провожу.
- На площадке прокатиться не желаете, Виктор Ильич?
- А что? - завелся ни с того, ни с сего Виктор. - Прокачусь, пожалуй!
- Гришка! - крикнул служителю Удоев. - Подай Орлика!
Где вы, те два месяца в Тургайской степи, где ты, школа великого
наездника Петьки Трофимова, где свист ветра и ропот конских копыт под
тобой?
Виктор, чуть коснувшись холки, взлетел на коня. Нашел стремена,
разобрал поводья и вдруг, жестоко вздернув лошадь, залепил классическую
свечку.
Развернувшись на двух задних, опустил передние, с места взял
укороченным галопом. Мелькали терракотовые стволы сосен, стриженный
кустарник, испуганные жирные амазонки. Хорошо. В конце аллеи, разбрасывая
землю комьями, развернулся и помчался назад. Лихо осадил, эффектно
соскочил, протянул поводья Удоеву и сказал:
- Спасибо. Сколько я должен кооперативу?
- Какой джигит! Какой джигит! - в восхищении мастерством наездника
кавказский человек просто не мог услышать о каких-то деньгах. - Виктор
Ильич, давайте к нам инструктором! На любых условиях!
- У меня свое занятие, Эдвард Гурамович.
- Какое занятие? Скрючившись за письменным столом в прокуренной
комнате? Фу! А у меня свежий воздух, вольные кони, симпатичные дамочки
кругом.
- Заманчиво, но... - Виктор развел руками. - Так сколько я должен за
прокат коня?
- Обижаете, Виктор Ильич, ох, как обижаете!
Пижон несчастный. Закидываясь в седло, потянул правую ногу. В паху
заунывно болело. И ломался-то перед кем? Виктор миновал матово сияющий
"Ауди" и влез в свою трухлявую "семерку".
Парижско-кооперативный оазис находился на задворках парка культуры и
отдыха. Попетляв по боковым автомобильным дорожкам, Виктор через служебные
ворота с недовольным жизнью вахтером выбрался к Ленинскому проспекту и
покатил к столбу с растопыренными в растерянности руками - памятнику
Гагарину.
Теперь киностудия, там понюхать, что и как. Свернул было на
Воробьевское шоссе. И тут же взял налево: под мост, к светофорам по малой
дорожке и вновь на Ленинский. В обратном направлении.
А что киностудия, что киностудия? Целовать еще один пробой? Своих дел
невпроворот. Про себя составил планчик: издательство, автомобильный
мастер, заказ получить - сегодня день писательских пайков, в гильдию
заглянуть и сразу после гильдии в ресторан Дома кино - в кои-то веки
поужинать по-человечески.
В цветочном магазине у Октябрьской площади: за чудовищную сумму
по-европейски упакованную орхидею для редакторши будущей книги, поскромнее
и подешевле - разноцветные гвоздики - для деловых дамочек из гильдии. И
немедленно приступил к выполнению плана.
Выполнив план, Виктор в семь часов вечера уселся за столик у стены в
ресторане Дома кино. Заказал, принесли, приступил было, но уже шел к нему,
приветственно помахивая ручкой, известный режиссер, активный общественный
деятель, художественный руководитель студии, в которой снимался фильм по
сценарию Виктора, и он же приятель с молодых веселых годков.
- Я за рулем, - предупредил подошедшего Виктор. - А тебе заказать?
- Коньячка самую малость, - поморщившись, решил худрук и устало сел в
кресло.
Виктор ухватил за передник пробегавшую мимо официантку.
- Леночка, бутылку коньяка, закуску повтори, а о горячем он подумает.
Леночка продолжила свой бег, а худрук вяло запротестовал:
- Ну зачем бутылку-то?
- Выпьешь, - успокоил Виктор, знал его вечернюю норму.
Обслуживание постоянного и руководящего клиента было молниеносным.
Леночка водрузила посредине стола бутылку коньяка, открыла "пепси" и
нарзан, красиво расставила закуски и сказала:
- Приятного аппетита.
Худрук налил себе одному первую, смакуя, выпил, пожевал хорошей
рыбки, ловко орудуя ножом и вилкой, отведал натуральных огурцов-помидоров,
хрупая поджаренной формочкой, сожрал канапе с печеночным паштетом и, налив
вторую (и не выпив), требовательно и громко приказал:
- Рассказывай, что там у вас на съемках, в этом вонючем Серпухове
произошло.
На рык худрука многие оборачивались.
- Не в Серпухове, - поправил его Виктор.
- Неважно, - перебил худрук. - Рассказывай.
Неизвестно откуда объявились две полузнакомые гражданки, молодые еще
и нахальные.
- Ой, как интересно! - сказала одна из них. - Можно и нам послушать?
- Я этого Сергея знала, - сообщила другая. - Можно и нам послушать?
Артистки, что с них взять. Худрук налил и им.
- Ну, Виктор, Виктор же... - страстно требовала рассказа первая.
Слаб человек, нестоек мужчина. Вдохновленный обещающими женскими
взглядами Виктор зашелся соловьем. Повышая и понижая в нужных местах
голос, описывал пейзажи, резкими штрихами рисовал ситуацию, подробно и в
лицах воспроизводил диалоги. И про неудачную подсечку, и про смерть
лошади, и про черный запой Сергея, и про выезд на съемку, и про трусливого
героя, и про страшный крик, и про желтое пятно на зеленой поверхности
болота, и про каскетку режиссера. Только про установку фанерного памятника
не рассказал. Не хотел.
Помолчали для приличия. Но худрук терпел недолго: не мог он
допустить, что кто-то позволил себе держать площадку столь длительное
время.
- А вот у меня на съемках в восемьдесят третьем году... - начал он.
И пошли кинематографические байки, запас которых неиссякаем. Заказали
вторую бутылочку. Ля, ля, тополя, - и не заметили, как стало
полдвенадцатого. Одну из слушательниц, которая посимпатичнее, Виктор
прихватил с собой.