Страница 30 из 81
— Никит, не обижайся. Тебя долго не было, я соскучилась. Просыпаюсь, а ты на эту рыжую пялишься, — Танечка села рядом, прижалась плечом, грустно вздохнула, — быстро я к тебе привыкла…
— А меня Учитель от всех занятий освободил, сказал лети к своей ненаглядной, — чего-чего, а морочить девкам головы Никита ещё в медучилище научился. Парней там было раз-два и обчёлся, девки сами липли; напрямую их отшивать Никите было неудобно, пришлось быстро постигать азы любовной дипломатии.
— Что, прямо так и сказал? — Танечка недоверчиво посмотрела на Никиту.
— Ну, ты же слыхала как он сказал — красивая?
— Про красивую слышала, а вот про ненаглядную нет.
Никиту выручила медсестра, зашедшая в палату сделать Танечке очередной укол.
— Никита, отвернись, — скомандовала Танечка.
— Вот уж, и посмотреть нельзя, — проворчал Никита, честно отворачиваясь.
— Нельзя. А про ненаглядную мы с тобой после поговорим, — грозно пообещала Танечка и прыгнула в себя — медсестра уже будила её.
После уколов Танечка разгулялась и спать не хотела. Потом её пришли навестить подружки-медсестрички и Никита облегчённо вздохнул — разговор откладывался. В полуха слушая щебетанье девчат, Никита узнал последние новости: оказывается, в город вошли кочевники, увольнительные отменили, гарнизон привели в состояние повышенной готовности, охрану усилили. Завтра утром прилетит санитарный борт, и Танечку вместе с другими тяжёлыми ранеными эвакуируют в Кабул. Маринка из оперблока залетела и выходит замуж за своего старлея, через месяц улетают в отпуск в Союз играть свадьбу.
— Сарафанное радио слушаешь? — В палату вошёл Хранитель.
— Ты же сам велел сидеть неотлучно.
— Молодец, службу знаешь. Я чего зашёл-то: я тут все свои дела закончил, имею час свободного времени. Могу подменить, а ты на ужин слетай. Я уже поужинал, а тебе тут всю ночь куковать. Эвакуация завтра утренним рейсом. Отсюда на аэродром транспортировка звеном "крокодилов". Автотранспортом пойдёт отвлекающая группа. Я договорился. Ты сопровождаешь до самого Кабула. Дальше по обстановке. Всё, давай. Я тебя тут дождусь. Не задерживайся там.
В Монастыре всё было спокойно. Разведённый в очаге огонь лениво лизал бок пузатенького медного котелка, Айша гладила бельё большим старинным утюгом.
— Айша, что у нас на ужин?
— Наконец-то Вы проснулись, господин, — обрадовалась Айша, — на ужин у нас картофельная запеканка, блинчики с творогом и пирожки с мясом. Подавать?
— В баньку бы сначала. Я скоро опять улечу. Может на сутки, может больше.
— Баня готова всегда, господин. Я сделаю Вам массаж.
После тёплой минеральной ванны и массажа Никита отдал должное поварскому искусству Айши и её подружек. Пирожки были — объедение. Жаль, что с собой нельзя взять. Перед отлётом Айша заставила выпить грамм сто какого-то отвара из котелка. Сказала, что так надо при длительных астральных путешествиях. Никита безропотно выпил сладковатую жидкость, посетил мраморное изделие в дальней комнате, разделся и с наслаждением растянулся на свежих простынях. Через пять минут он приземлился перед лечебным корпусом. Было уже темно. В городе постреливали. Входя в палату, Никита застал идиллическую картину: монашка в углу всё также невозмутимо перебирала свои металлические чётки, а на свободной койке сидели Хранитель с Танечкой и увлечённо беседовали.
— Ну, я же говорил, что вечером он вернётся к своей ненаглядной, — Хранитель выразительно посмотрел на Никиту. Никита сделал вид, что всё так и должно быть. Танечка подозрительно посмотрела на обоих и хмыкнула: "Выкрутились всё-таки."
— Привет, Тань. Как ты тут без меня-то?
— Привет, Никитон. Я-то нормально. А вот как ты там без меня-то? Как там монашки-то?
Хранитель быстро вскочил и преувеличено бодро начал прощаться:
— Никита, мне пора, мне ещё в три места надо слетать, а времени в обрез. К сожалению, мои очки не позволяют мне летать быстро…
— А ты бифокальные закажи. Или бинокль используй, — хотел продолжить разборку Никита, но Хранитель вдруг уставился на Никиту враз посерьёзневшими глазами и прошептал:
— Ты… Раньше не мог сказать?
— А я что, оптик? Мне самому только сейчас в голову пришло, — начал оправдываться Никита. Но Хранитель уже не слышал Никиту, он стоял уставившись в одну точку и только беззвучно шевелил губами.
— Сильвестр, ты чего? — Никита тронул его за плечо. Хранитель перевёл на Никиту ошалевшие глаза и выдал:
— Вот если бы не ваши разборки… В-общем премирую обоих. Ты даже не представляешь… — вспомнил он своё любимое выражение.
— Рад стараться, Ваше сиятельство. Чур мне барона, а Танечке брюлики…
— Во-первых, Ваша Светлость. А во-вторых, будут вам и баронство и брюлики. Ты даже не представляешь… — Хранитель начал повторяться.
— Вот ты нас и представишь, — скаламбурил Никита.
Но Хранитель уже обычным тоном продолжил:
— Всё остаётся в силе. Теперь я буду периодически появляться. С тобой я не прощаюсь. Татьяна Николаевна, позвольте откланяться.
— До свидания, Сильвестр Георгиевич.
— Никит, а чего такого ты ему сказал? — спросила Танечка после ухода Хранителя.
— Да так, это наши технические детали. Ты-то тут как? Поправляешься?
— Поправляюсь. Никита, ты это… Ты ребят-то навещал? Посмотрел бы, как они там?
— Я что не во-время что ли? Мне Сильвестр велел неотлучно быть.
— Вот и я о том. Сначала ты, потом девчонки, потом Сильвестр Георгиевич…
— Да понял я, понял. Пойду ребят проведаю.
Никита вышел. В коридоре ничего подозрительного не было. Он прогулялся по расположению. Стрелять в городе перестали. В родной палатке пацаны резались в карты и, с оглядкой, разливали перед сном припрятанный двухсотграммовый флакон спирта. Решив, что погулял достаточно, Никита вернулся в палату. Танечке перестелили чистое постельное бельё, одели ёё в новую больничную рубашку и сняли капельницу. Она лежала довольная и нарядная. Рядом сидела подружка, свободная от смены, и рассказывала местные новости. Никита сел на соседнюю койку и потихоньку просканировал Танечку. Всё было более-менее нормально. Танечка, похоже, что-то почувствовала, потому что повернула голову в его сторону и нахмурила бровки. Монахиня нехорошо напряглась. Никита поспешно вернулся на своё место. Лишь подружка-медсестричка ничего не заметила и продолжала заливаться соловьём. Постепенно все угомонились, медсестричка ушла, лечебный корпус засыпал. Танечка было вышла с разговорами, но Никита загнал её спать, сказав, что завтра будет трудный день. Танечка обиделась и спряталась как улитка в свою раковину. Ночью, правда, несколько раз выглядывала, но Никита сделал вид, что не замечает. Ночь прошла спокойно. Утром началась суматоха. По расположению медсанбата как паратая гончая, взявшая след, рассекал капитан (уже капитан, молодец) Васин. В два санитарных УАЗика погрузили раненых, и под охраной двух БТРов с десантниками на броне они выехали на аэродром. Потом прилетела четвёрка боевых МИ-24, три "крокодила" зависли по периметру медбата, а один сел на вертолётной площадке. В него погрузили Танечку и её товарища по несчастью — водителя. Монахиня запрыгнула в вертолёт со сноровкой бывалого десантника. Вертолёт поднялся в воздух и взял курс на аэродром. Три других вертолёта летели ниже и прикрывали своими тушами от возможного огня с земли. Долетели спокойно, перегрузили раненых в самолёт. Монашка, помогавшая перегружать Танечку, засела в самолёте как в доте и на все приглашения покинуть борт не обращала внимания. Потом приехал Васин, что-то сказал лётчикам и от неё отстали. До Кабула долетели без происшествий. В госпиталь перевезли быстро. По всему маршруту до госпиталя в пределах прямой видимости друг от друга стояли вооружённые всадники. Танечку поместили в отдельную палату и сразу взяли в перевязочную, потом на рентген. В течение получаса её проконсультировали три разных врача. О чем они говорили потом в ординаторской, Никите послушать не удалось, так как монашка куда-то исчезла, а на её месте возникла русская медсестричка точно с такими же повадками, только глаза у неё были холодные как у змеи. Никите она не понравилась. Спустя ещё час появился Сильвестр и отпустил Никиту в Монастырь перекусить и отдохнуть.