Стоход

Кто мог догадаться, что Синцов — симулянт: ему нужен был предлог остаться в другом отряде, поближе к районному партизанскому штабу…

Олеся вторые сутки бродила с лукошком по лесу. И уже начинала беспокоиться, не случилось ли чего с Анной Вацлавовной или самим Гришей. Как вдруг услышала знакомое пение.

Анна Вацлавовна! Поет спокойно, протяжно, значит, все в порядке, можно идти к ней. И хотя таких встреч уже было много, казалось бы, пора привыкнуть, Олеся устремилась к связной с тревожно забившимся сердцем.

— Запоминай! — вместо приветствия сказала Анна Вацлавовна, пожимая руку и уводя в чащобу. — Эшелон с танками и горючим. Выйдет из Бреста на Барановичи в пять утра. Впереди вагон — танкисты.

— Опять не нашим достанется! — вздохнула Олеся. — Белорусским партизанам везет третий раз!

— Чудачка ты! Ребенок! — улыбнулась Анна Вацлавовна, любовно посмотрев на девушку, — не все ли равно, какие партизаны отправят их ко всем чертям. Важно, чтоб успели.

— Успеют!

— Следующая встреча возле того хутора, где мы с тобой проходили вчера. В березнячке.

— Не сердитесь на меня, Анна Вацлавовна! — и, чмокнув в щеку эту добрую, чем-то похожую на мать женщину, Олеся убежала в глубь леса, где ее ожидал «северок».

А через несколько часов Олеся уже плыла по речушке в другое место, о котором условились с Анной Вацлавовной. Так они меняли место радиопередач каждый день, чтоб фашисты, если и запеленгуют, не нашли.

В штабной землянке сидели Миссюра, Волгин, писарь Сурков и «язык», захваченный подрывниками, — молодой, пугливый немец.

Крысолов переводил пленному вопросы командира. Солдат, каждый раз порываясь встать, отвечал четко, не задумываясь. Писарь записывал аккуратными, ровными, как машинописные, буквами.

«В Бресте скопилось много эшелонов с боеприпасами и техникой: партизаны терроризируют железнодорожные пути, не дают возможности разгрузить станцию. Опасаясь катастрофы, которая может возникнуть, если налетит советская авиация, немцы решили разгрузить Брест и создали в двадцати километрах от Янова подстанцию. Туда постепенно перегоняют все несрочные военные грузы».

Медленно, короткими фразами Крысолов переводил вопросы и ответы. И Антону видно было, что хотя и с трудом, но Волгин справляется со своим делом, раз немец всегда моментально отвечает на вопросы.

Писарь записывал. Он вообще записывал все, что слышал во время допросов, что узнавал от подрывников или разведчиков, возвращавшихся с задания. В его огромной, сшитой самим из серых листов тяжелой книге были такие, например, записи:

«12 мая 1942 года.

На девятом километре от ст. Янов пущен под откос воинский эшелон с техникой и живой силой. Убито около ста, ранено около четырехсот немецких солдат и офицеров. Мина самодельная. Тол добыт из авиабомбы, не взорвавшейся в партизанском лесу. Бомба сделана в Мюнхене. Вероятно, нашими людьми, иначе она взорвалась бы. Минировал Илюшин. Патрулировали Козлов, Солодов, Хмара (житель села Высокое, под Пинском. Невеста, Зося Юхнович, живет в Вульке)».

«14 мая 1942 года.

На перегоне от Янова до Пинска разобрано 12 километров пути. Движение поездов было остановлено на сутки. Партизанам помогали жители деревни Потапичи…»

Далее перечислены фамилии.

Когда Миссюра спросил писаря, зачем он вдается в такие подробности, Сурков ответил:

— Во-первых, нам надо знать людей, которые нас поддерживают и смогут поддержать еще не раз. Во-вторых, после войны таких людей, видимо, нужно будет награждать.

— Хэ! — отозвался Миссюра. — Голова! У тебя на плечах голова!

Откуда ему было знать, что у Суркова не только голова, но еще и точная инструкция шефа.

После допроса писарь увел немца. И тотчас же вошел комиссар, возбужденный, энергичный.

— Вот хорошо, что вы одни, — сказал он живо. — Как раз втроем нам и надо поговорить, — и, присев к столу, Моцак жестом пригласил ходившего по комнате и дымившего Крысолова. — От Ефремова радиограмма. Просит откомандировать в распоряжение областного штаба товарища Волгина.

Крысолов настороженно взглянул на комиссара. Но тут же, почувствовав, что допустил оплошность, нарочито заинтересованно спросил:

— Как долго добираться до штаба?

— Да тут, как говорится, воробью верста, а кричику десять, — ответил Моцак. — К вечеру вас и доставят. — И сам пояснил, зачем Ивана Петровича вызывают в штаб. — Это, собственно, я сам и предложил. Извините, что не согласовал с вами. Но я был уверен, что вы не откажетесь… А дело вот в чем. В Бресте нам нужен свой человек, знающий немецкий язык. У нас там один есть, он вам поможет пристроиться. Помнится, вы неплохо играли на рояле.

— Для себя, — скромно ответил Иван Петрович. — Когда меня граф приютил, в доме стоял старенький инструмент, ну я и начал от скуки побрынькивать да так и научился.

— По нотам играете?

— Разбираюсь немножко.

— Тогда совсем хорошо. Будете в ресторанном оркестре играть… А подробную инструкцию получите у товарища Ефремова.

— Я готов, товарищ комиссар, — встав почти по стойке «смирно», сказал Крысолов. — Но домой перед такой длительной отлучкой заехать бы надо. У меня ж там… — он неловко помялся… — подруга…

— Да, ей там, конечно, оставаться опасно. Хотите, мы ее возьмем сюда, хотите, на хуторе где-нибудь пристроим.

— Ей лучше на хуторе, чтобы не была обузой для отряда. После ранения она еще плохо ходит.

— Ее я сам устрою, — пообещал Миссюра, во время этого разговора не отрывавшийся от листовки, принесенной вчера подрывниками. — Сейчас я дам двух хлопцев, плывите домой. А тогда уже завтра поедете в штаб с Александром Федоровичем.

Волгин ушел, и Моцак заговорил с Миссюрой:

— Как думаешь, не подведет? Ты его лучше знаешь.

— Человек он железный, — ответил Миссюра, — самого пана когда-то не боялся.

— Что ты мусолишь эту листовку целый день?

Миссюра поскреб в затылке и рукой указал то место, которое его, видимо, больше всего заинтересовало. Александр Федорович знал содержание листовки — в ней были напечатаны сообщения Совинформбюро о событиях на фронте за последнюю неделю. Но все же, склонившись, прочел отчеркнутый Миссюрой абзац:

— «Наша бомбардировочная авиация произвела массированный налет на железнодорожный узел Здолбунов, где были скопления войск противника…»

Миссюра показал пальцем понравившееся ему слово «массированный» и многозначительно сказал:

— Понимаешь, массированный налет.

— Ну и что ты этим хочешь сказать?

— Так что ж, — крякнул Миссюра. — Такой бы налет и на эту станцию под Брестом, куда они «прячут» свои эшелоны от бомбежки.

— Ну что ж, сообщим эти данные в штаб. А оттуда передадут в Москву, и твое желание будет исполнено.

— Так то еще надвое: будет, а может, и нет. Дел у Красной Армии по горло. — И Антон хитро глянул в глаза Моцаку: — Есть у меня думка — нам самим устроить массированный налет.

— Масса у нас еще так-сяк, найдется, — улыбнулся Моцак. — А вот самолетов…

— А мы без самолетов, одной массой, — подмигнул Миссюра.

И Моцак понял, что командир опять что-то изобретает. Придвинулся, приготовился слушать.

— Я вчера побывал на экскаваторе. Пробовал мотор. Работает. — Последнее слово Антон произнес так, будто бы этим все уже сказано.

— Ну и хорошо, что работает, остается приделать крылышки и можно лететь, — засмеялся Моцак.

Миссюра поддержал шутку:

— Крылышки есть. Я их подсмотрел на восьмом разъезде еще зимой, когда ходил с хлопцами на разборку дороги.

— Ну-ка, ну-ка.

— Там стоит старая дрезина. Приладим на нее мотор. Погрузим все авиабомбы. У нас теперь три полутонки. И одна чушка — тонна. Заведем мотор и отправим эту массу на новую станцию, хай там пошурует.