Страница 15 из 18
Целое — ее <культуры> цель. Цель же всегда в будущем, в неизвестном, что пытается [предметность] достигнуть, призывая все законы и науку. Последние же доказуют одно — что все доказанное в прошлом ложно. Экономическое достижение наглядно доказует сегодняшнюю негодность практического реализма предметов прошлого строя. Перед нами история материализма как цепь или ожерелье негодных опытов. Будущее — только последующие кольца тех же недомыслов. Исторический материализм только наглядный образец человеческих недомыслов, которые <человечество> думает исправить в будущем, из будущего несет собой кольцо недомыслия. Таким образом, и будущее как историческое материальное равно прошлому. Можно смело построить будущую историю — так недомысел будущего, как <и> прошлого, равно аннулирует друг друга.
Перед историческим материализмом нет ни будущего, ни прошлого, как только <один> недомысел вне прошлого и будущего, в особенности когда ставится перед историческим материализмом культура производства вещей, когда идет забота о совершенстве, ибо в нем полагается обресть благо. Отказ от исторического материализма необходим, как необходимо было отказаться в Искусстве от предметов.
Живопись доказует, что в ее беспредметной поверхности дней не существует. Она — действие вне временных различий. Все живописные опыты приносят всегда одну и ту же истину беспредметного существования на поверхности явлений. Предметность, достигая целостного через исторический материализм, полагает войти в беспредметное единое неделимое равенство идей. Но трудно войти в беспредметный куб, не прорубив в нем двери, сделав же это, — куб как целое не будет кубом. Прорубает двери и «окна» только культура, ищет входа в беспредметный куб и войти не может, не разрушая; разрушив же, лишается того, во что должна войти.
Возможно, что Петр Великий, находясь в кубе беспредметном, прорубив дыру на Запад как культуру средств, разрушил единство. Его считают спасителем, прорубившим окно к свету, я же обвиняю его в обратном, в принесении культуры как разрушения и подозрительного света.
Через культуру вообще невозможно войти в беспредметность, и потому если в существе культуры лежит практическое знание достижения единства равенства через разрушение и вновь сложение, то она никогда его не достигнет, так как разрушенное ею целое слагается в новое единство через мысль. Но мы знаем, что мысль бессильна что-либо сложить до конца в практической культуре.
Из художественного живописного развития видно, что живопись вышла из Искусства как художественной культуры, воспроизводящей содержание ценностей жизни. Оформляя ее в художественный вид, отошла в беспредметное действие, отсюда преемственность как предмет<ная> практическая реальность должна быть отвергнута. Отказ от преемственности, отказ от культуры как порождения практического предметного реализма привели Искусство к новому противоположному явлению, Супрематической беспредметности. Здесь нет того различия мнимых совершенств, чем богата культура, нет сравнения преимуществ, ценностей и т. д. В беспредметности не нужно разуметь элемента или дисциплины. В Супрематической беспредметности не существует элемента, также нет и закона.
Вся Культура и Наука обосновывает себя на законе, и закон ее становится общим основанием. Я же настаиваю, что закон может быть там, где нет совершенства, [и полагаю, что] в природе нет законов — они существуют для человека в простом его сочинении, его анализе и воображаемой форме синтеза. Наука отрицанием прошлого доказывает последнее — что закон законом отвергается, закон закону рознь. А если так, то закон сплошной недомысл челов<еческого> общежития.
Есть ли законы в Искусстве и должны ли они быть? Законы в Искусстве существуют постольку, поскольку оно связано с практической предметностью. Содержание недомысла общежитейской сутолоки является законом жизни и изобр<азительного> Искусства. Всякое предметное строение имеет линию развития закона исторического материализма. Линия <развития> имеет, в свою очередь, закон верха и низа, — такой же недомысел, как и исторический материализм. Но как только оно <Искусство> входит в область беспредметного, законы исчезают; тоже не существует ни низа, ни верха. Нет тех предметов и понятий, к которым можно было бы применить историю законов, нет и центра развития. Все разрушается лишь потому у человека, что в том, из чего он строит, нет законов, а он хочет обратить в закон. Так что исторический материализм природы нерушим, а рушимы челов<еческие> законы.
Последние факты в ученом и простом общежитии вызвали жестокую критику на мой вывод, позабывая о том, что вся природная, с их точки зрения, «естественность» всей нашей планеты как раз не имеет ни низа, ни верха, ни законов, естество вне этого23.
Конструктивный кубизм как чисто живописное проявление, выйдя к материальным построениям, был принят целой группой художников ложно. Она поняла его конструктивность как вывод живописного развития к предметному строению, вступила на путь практического недомысла, исправления исторического недомысла производством, беря в основу закон общежития. В результате и получилось стремление к практической вещи.
Таким образом, новая группировка художников связалась с вещью как историческим недомыслием в самой вещи. Произошел раскол среди новых живописцев; определилось два течения — предметное практическое и беспредметное, закон и беззаконие.
В новых живописных построениях были обнаружены признаки объемного конструирования с сильно выраженной геометричностью формостроения живописных или скульптурных сооружений. Последние возбудили вопрос — не руководит ли геометризацией закон экономии вместо художественного закона? Был произведен опыт сопоставления технических предметных практических предметов для отыскания в них принципа, на котором строятся они, и было найдено, что всей практической технической предметной культурой руководят экономические соображения, так как перед каждым техническим производством стоит цель и скорость ее достижения, преодоление времени. Не будь бы цели как точки отдаления в будущем, не было бы экономии ни времени, ни пространства; и движения не знали <бы> о их существовании, так как их нет в природе, в естестве. Не могли <мы> бы знать, идем ли к совершенству или нет, сокращаем ли время или нет, естество не сокращает24, не увеличивает ничего, нет перед ним цели.
Закон экономии обеспечивает нам поступательность — именно то, что общежитие поставило себе за главную основу своего существования. Оно может существовать только на этом, у него поэтому существует перед и зад, прошлое и будущее. Оно и мыслить стало, что, приближаясь к переду, будущему, — прогрессирует, а двигаясь назад, к прошлому, — регрессирует. (Наша планета действует вне этих соображений.) Только с этой точки рассматривалось всякое проявление каждой личности и целого общежития.
Перед законом экономии не могло устоять никакое художество. Оно тоже имело впереди совершенство — цель. В целом практическая техника устанавливала экономию главной основой проектирования силы, заключая ее в формы практического реализма. И если допускались какие-либо соображения художественного происхождения, то они не были довлеющими, а второстепенными. Экономия — закон «идейного» практического предметного общежития, закон, который обойти было нельзя и доказать его нелепость тоже. Абсолютная истина, в чем развивается жизнь общежития. Другой истины не было, а если были, то были как незначительные пристройки (Искусство).
Признавая экономию как закон неопровержимый, доказанный убедительно наглядным образом, и сравнивая его с Искусством, было обнаружено, что в Искусстве нет ничего того, что могло быть сравнено с практической стороной общежития. Не обнаружено было в плоскости Искусства времени и пространства. Оно, Искусство, равно и безвременно, оно не поступает <и> не отступает, оно <не> должно идти по пути экономических законов — в нем нет экономии как двигателя. В нем нет и совершенства, оно вечное Искусство.