Всемога

— У мене… вла-сти нету?!

А та уж и себя не помнит, свое да свое:

— Вот и выходит, что нету!

А тут девчоночка ейная, крохочная, младенчик, и елозит по полу, рубашонка на задочек задрана… Подобралась тем делом до него, до Всемоги-то, да за ногу его, за сапог-то ясный, и уцопила. Лопочет свое: ца-ца… — стало быть, хлебца просит, пузырики по губам пускает, слюньки…

— У мене вла-сти нет?! — Всемога-то, глазищи, прямо, кровью зашлись.

Да как ухватит девчоночку ту за ножки да головенкой-то об косяк, — так молочком и брызнуло!

— Вот тебе моя власть!!.

Вытянул из бутылки до дну и пошел на волю. Идет и орет:

— Я все могу!.. И витерпасы могу, и в генералы могу, и в министры могу… Кто чего супротив меня может?! Я — кричит — Всемога, недалече мне до Бога!

Вот до чего дошел! А мальчишки за ним, понятно, — кричат-балуют:

— Всемога-Всемога, дай копеечку! Всемога-Всемога, недалече тебе до Бога?..

— Я все-о могу!.. И по морю могу, и по небу могу!..

А дождь большой был, кончился, — и над морем, по небу-то громадная радуга перекинулась.

Прямо — дуга-ворота. А тут один мальчишка вострый — умней его во всем городе не было, прачкин сын, — подкатился Всемоге под ноги и кричит:

— Всемога-Всемога, колечко дай!

А Всемога ему кулачище выставил и дает:

— На-кась, вы-куси!..

А мальчишка не унимается:

— Такое-то колечко и у меня недалечко! А ты мне эвона какое колечко дай!

Да на радугу-то и покажи!

Глянул Всемога на радугу — уперся. Смотрел-смотрел, как баран на воду, да как пустит все… таким, нехорошим словом!..

И пошел. Идет да свое орет:

— Я все-о могу-у!.. И гусей могу, и лебедей могу, и кашу могу… Я Все-мога… всего у меня много… плевать мне на… черта и на Бога!..

А уж и ночь, темно. А он идет и орет, — вот что сказал-то, про Бога… И вдруг ему, будто ветром:

— Стой! к разделке теперь, Всемога! — да так, будто по голове колом!

Уперся Всемога — нет ему дальше ходу. А черно-та!.. И слышит — под ногами, будто, скрипит кто-то, шипит-скрипит:

— Сроки дошли, Всемога. Поиграли — будя. Давай мое, чего уговорено, на подметки!

Вгляделся Всемога — самый он, бес! Стоит перед ним столбом, красные губы облизывает, огневые, зубами щелкает. Черный, не то серый, — не разберешь. Тут Всемоге — будто в душу ударило: большое что-то да таково страшное показалось, — ахнул! Размахнулся что было силы, да как на того гукнет, да головой… да с яру-то в прорву самую, в чернотищу-то, да об камни…

Поутру нашли — видят: сапоги с подковками из воды торчат, а самая голова — в море пьет.

Напился, понятно, вдосталь.

Октябрь 1919 г., Алушта