Ночь триффидов

— Несправедливо?

— Да! Будь оно все проклято!

— Что ж, такова наша теперешняя жизнь, — со слабой улыбкой произнесла Ровена и, оглядевшись, продолжила: — Это наш дом... и мы должны смириться. Спасибо за шоколад. Мы с Марни не пробовали его уже лет десять. — Ровена взяла у меня обе плитки, передала одну сестре и попросила: — Марни, принеси нам что-нибудь выпить.

Марни подошла к крану и налила три чашки спиртного. Пока Марни готовила выпивку, я, ощущая себя без вины виноватым и путаясь в словах, пытался объяснить Ровене, каким злодеем является Торренс и почему так нехорошо использовать рабский труд. Ровена слушала мои филиппики совершенно равнодушно. Я был потрясен. Неужели эти девушки настолько привыкли к обстановке, что не испытывают по отношению к себе никакой жалости?

Марни поставила одну чашку со спиртным на пол рядом со мной, а другую передала сестре. Мне показалось, что они не знают, с какой стороны подступить к шоколаду. Но, откусив в первый раз, они разобрались что к чему и очень быстро прикончили обе плитки. Я страшно жалел о том, что мне больше нечего им предложить.

Постепенно во мне пробуждалось довольно странное чувство — ярость, замешенная на ощущении вины.

— Но как могут обитатели южной части Манхэттена допустить, чтобы вы прозябали здесь в столь отвратительных условиях? — спросил я.

— Очень просто. Они об этом ничего не знают.

— Но информация о жизни в гетто не могла не просочиться через стену. Ведь есть же водители грузовиков, которые доставляют товары из промышленной зоны потребителям. Разве нет?

— Наши хозяева — люди предусмотрительные. Все товары помещаются по ночам в склады, а утром свободные рабочие с юга загружают их в машины. Хитро придумано, правда?

— Следовательно, рабы и свободные не встречаются?

— Никогда. Обитатели южной части Манхэттена знают только, что склады каждую ночь заполняются, словно по мановению волшебной палочки их крестной — феи.

— Но неужели никто не задает вопрос, что происходит здесь, за стеной?

— Некоторые интересуются. Марни, например, задавала вопросы еще школьницей. Но все чересчур любопытные рискуют оказаться здесь. А это то же самое, что умереть и оказаться в аду. — Ровена пожала плечами и отпила из чашки. — Каждый, кто сюда попал, знает: он больше никогда не вернется к нормальной жизни и не увидит друзей и родных. На самом деле, как я догадываюсь, многие на юге понимают, что происходит севернее Параллели 102-й улицы. Но скажите честно, кого по-настоящему интересует, как функционируют тюрьмы? — Она пожала плечами. — Люди не спрашивают, куда деваются отбросы или как выращивается скот, появляющийся на их тарелке в виде ростбифа. Они вообще стараются об этом не задумываться.

Я еще раз горячо выразил все свое негодование по поводу столь вопиющей несправедливости.

— Расскажите лучше о себе, Дэвид, — попросила Ровена. — Как выглядит ваш дом?

На меня внимательно смотрели две пары зеленых глаз, и я никак не мог отрешиться от мысли, что на меня смотрят две видоизмененных Керрис Бедеккер. Одна обладала какой-то тонкой, почти неземной красотой, вторая была обезображена страшным багровым шрамом, рассекающим по диагонали лицо.

Я принялся описывать пологие зеленые холмы острова Уайт, свежий морской воздух, наш дом, уютно устроившийся в самом сердце острова. Рассказывая об этом, я делал все, чтобы остров Уайт не казался девушкам земным раем. Поведал я им и историю собственной жизни. Они даже заулыбались, услышав о тех приключениях, которые я пережил еще в нежном возрасте. Особенно им понравился рассказ об учиненном мною разгроме отцовской лаборатории.

Короче, мне удалось немного растопить их сердца. Я с удовольствием следил за тем, как в ходе разговора девушки все больше и больше оживлялись. Изувеченное личико Марни расцвело обаятельной трогательной улыбкой. Ровена оказалась подлинным, хотя и глубоко скрытым кладезем юмора. Если бы мне удалось увезти их к себе на остров, они, несомненно, превратились бы в совершенно полноценных членов общества. Я не сомневался, что здоровая пища, нормальный отдых, свежий воздух, да и просто свобода, которой мы наслаждались, быстро восстановят их силы.

Я следил за тем, как они потягивают жидкость, полученную из перегонного куба. Из чего бы ни состоял этот напиток, он явно оказывал тонизирующее действие. Прозрачное личико Ровены чуть порозовело, а Марни заметно оживилась. Заметив мою чашку с нетронутой выпивкой, она жестом пригласила составить им компанию. Я улыбнулся, кивнул и поднес чашку к губам. Даже по прошествии нескольких минут слезы у меня из глаз продолжали литься ручьем. Придя в себя, я услышал за дверью какой-то резкий лязгающий звук.

Глава 37

И как Орфей...

Металлический лязг сопровождался довольно громким гомоном голосов. Вытирая выступившие от огненного напитка слезы, я выскочил в коридор. Там было уже полным-полно слепцов, желавших узнать, что происходит. В конце коридора я увидел консьержку. Старуха мчалась к железным дверям, которые и служили источником лязга и звона. Моего роста хватало на то, чтобы смотреть поверх голов толпящихся передо мной людей. Чуть вытянув шею, я увидел, как какой-то краснолицый мужчина в черной фуражке отчаянно колотит по металлу дверей жезлом.

— Впусти меня, старая карга! Впусти немедленно, или я прикажу своим людям открыть огонь!

Старуха поспешно выполнила приказание. Дверь с грохотом распахнулась.

— С дороги! Все с дороги!

Человек в фуражке мчался по коридору, расталкивая слепых. Стоящий передо мной слепец отступил назад, женщина рядом с ним, потеряв равновесие, упала на пол. Я мгновенно поднял несчастную, опасаясь, что ее затопчет толпа.

Очень скоро я оказался прижатым спиной к дверям своей комнаты. Теперь я видел, что люди, расталкивающие слепых, были полицейскими. Но эти парни лишь отдаленно напоминали тех лощеных стражей порядка, которых я увидел по прибытии в Нью-Йорк. У здешних полицейских был вид мясников. Мундиры на них сидели скверно и были покрыты какими-то сальными пятнами, зато в руках они держали устрашающего вида дубинки или помповые ружья. Судя по решительным действиям, они явились сюда вовсе не затем, чтобы заниматься пустяками. Лишь после того, как они оттеснили слепых в конец коридора, до меня дошло, что эти парни явились за мной. Не исключено, что тревогу подняли обитатели соседних домов, заметившие появление нашего столь странно выглядевшего отряда. Вполне вероятно, что полиция теперь обыскивает дом за домом в поисках таинственных гостей.

Я согнул колени и наклонил голову, чтобы оказаться ниже толпящихся вокруг меня слепцов. В то же время я уставил невидящие глаза в потолок, стараясь изо всех сил прикинуться одним из этих несчастных. Медленно продвигаясь в сторону «гостиной», я почти демонстративно ощупывал стену.

Полицейские ударами ног распахивали двери. Тех, кто оказывался на их пути, они без малейшего колебания отшвыривали в сторону.

— Смотрите внимательно! — ревел их командир. — Это то самое место!

Краснорожий страж порядка первым достиг комнаты, которую я делил с двумя девушками.

— Ага, — бросил он, страшно довольный собой. — Все сюда! Стукач был прав.

В этот миг я думал только о том, как найти выход. Для этой цели годилось любое окно.

Краснолицый остановился у порога и жестом приказал своим подчиненным войти внутрь.

— Подойдите к нему, — гудел он. — Но действуйте крайне осторожно. Эй, парень, полегче! Вначале отсоедини змеевик. Да не мучайся ты с этой бурдой. Выливай ее прямо на пол.

Когда все полицейские скрылись в комнате, я настолько осмелел, что решился посмотреть, что там происходит.

Краснолицый, подбоченясь, наблюдал, как его подчиненные разбирают самогонный аппарат.

— Поосторожнее с медными трубками! — Он ухмыльнулся. — Если кто-нибудь из вас повредит медную трубку, то я, будь он проклят, проломлю его медную башку.

Как ни странно, но за его нью-йоркским произношением можно было уловить йоркширский акцент.