Кровь дракона

Тут воспрянули двое мастеровых, с новой силой заработали палицы — и головы нападавших почти одновременно раскололись, как тыквы перезревшие. Подхватили парни выпавшие из рук вражеских мечи и, используя их вместе с палицами, ринулись в гущу сражения.

Бердыш Спиридона сверкал на солнце, в сильных, привыкших к труду руках паренька, сильного не по годам. Двухметровая рукоятка не позволяла врагу близко к нему подойти. Ничего не упуская, как бы охватывая взглядом ближнюю битву в целом, что недюжинного самообладания требует, он очистил вокруг себя круг, разом отбиваясь от нескольких нападающих.

Но долго так продолжаться не могло. Петр поспешил на помощь, став спиной к Спиридону, с силой, удесятеренной жаждой поскорее окончить бой здесь и найти Воротынского. Боярина он все время краем глаза примечал, да подойти все не мог. Вдвоем со Спиридоном они положили нескольких холопей да бояр. Остальные дрогнули, откатились.

Ремесленники, другие горожане, что сражались с Воротынского слугами и поплечниками, по мере сражения усиливали вооружение свое, добавляя к палицам, бывшим почти у всех, мечи, выпавшие из рук убитых противников. Многие так же искусно, как Спиридон, владели бердышами, позволявшими не вступать в ближний бой.

Неожиданность нападения, как и того упорства боя, поддерживаемого сознанием правоты своего дела, которое проявили презираемые боярами худорожденные, постепенно склоняли удачу к защитникам пути на Воробьевы горы. Но и бесовские силы не сдавались, оглядываясь на Воротынского и трех его спутников, бившихся умело и хладнокровно, кроме самого младшего, который все пытался спрятаться за спины попутчиков.

Воротынский, один из всех имевший пистоль, успел несколько раз выстрелить. Каждый выстрел уносил жизнь нападавшего. Да меткий удар сбоку, нанесенный длинной увесистой палкой гончара Семена, выбил оружие из рук, и бился боярин дальше только мечом, что силы равняло. Пробиваясь к Воротынскому, останавливаясь на пути, когда того требовала необходимость поддержать сражающегося, или самому отразить нападение, приметил Петр, что и тот зорко оглядывается.

«Меня ищет», — уверенно мелькнула мысль. — «Уже иду, жди, бес проклятый».

Сойдясь с пожилым боярином, ранее в свите врага невиданном, заметил Петр в глазах его растерянность, но не от страха перед боем, а вроде удивлением вызванную — зачем он здесь, против кого и за что сражается. Еще раньше приметил кожевник, что боярин, бьясь на мечах с молодым кузнецом, старался отразить удары, не нанося вреда противнику, неизмеримо менее опытному.

«Не иначе, честный человек, поддавшийся бесовским речам да оговорам» — подумал Петр. — «Понял, что в деле подлом участвует, да отступить не решается».

— Боярин, не знаю тебя, но думаю, что человек ты честный. Не можешь к нам присоединиться — беги отсюда, оставь выродков, спаси душу свою, — закричал Петр.

Тот опустил меч, но тут же взмахнул им.

«Пропал, дурак», — мелькнула мысль Петра, не готового к отражению удара. Но не на него поднял меч боярин — сверкнула стальная молния над его плечом, снеся полголовы холопа, уже вознамерившегося опустить дубину на открытый затылок кожевника.

— Спасибо, отец, — сказал Петр, но боярин, уже принявший решение, его не услышал, круша мечом противника, бившегося рядом ремесленника.

Заметил Петр, что количество сражавшихся поубавилось. Поле было усеяно мертвыми и живыми, тяжко раненными, не имеющими сил подняться. Огляделся, ища Воротынского, увидел, как Потап мощным ударом палицы сбил с ног старика, который, падая, с криком протянул руки к молодому. Однако тот даже не взглянул на него, более обеспокоенный утратой прикрытия, которым служил ему погибший. Судорога прошла по телу старика, и умер он, сохраняя на лице выражение неожиданного человеческого горя.

Сцена эта, удивившая Потапа, заставила его приостановиться в его безудержном уничтожающем порыве. Но тут же опомнившись, он вновь замахнулся палицей на молодого. Но тот, бросив меч, повернулся спиной и кинулся бежать, глаза выпучив и дико визжа. Оторопел Потап, плюнул, но преследовать гаденыша не стал.

Оборотился он к Воротынскому, который бился с двумя мастеровыми, пока Потап сражался со стариком. Однако сейчас стоял боярин один, кровь стекала с меча его, а двое противников лежали на земле. Один пошевелился в беспамятстве, князь подошел к нему и с наслаждением, медленно погрузил меч в его сердце. Парень затих.

Кинулся Потап к нему, но опередил Петр плотника, крикнул:

— Пришла награда за дела твои бесовские, за погибель людскую.

— Давно ждал тебя, холоп, давно хотел свести тебя с земли вслед за сынком твоим, выродком, — ответил тот.

Но не задели Петра низкие слова боярина, уже не мог оскорбить его нечистый, столь им презираемый. Почти и ненависти не испытывал кожевник, лишь твердое убеждение, что невозможно позволить ворогу и дальше белый свет поганить, и только Петр своими руками должен пресечь его жизнь подлую, все вокруг загрязняющую.

Понял мысли кожевника Воротынский, и как будто что-то стронулось в его мертвых черных глазах, дрогнула уверенность в силах своих. Скрестились мечи врагов давних, крепкие у обоих, выбившие искры от удара. Высоки и сильны бойцы, равны в ратном деле, нельзя предугадать, за кем победа останется.

Замер бой вокруг, все наблюдают за встречей двух главных врагов, от исхода которой победа тех или иных зависит.

От усилий удержаться, встретивши удар мощный, трава под ногами бойцов истопталась, смешалась с землей.

Воротынский в шлеме, и все норовит ударить Петра в непокрытую голову. Но тот, уже раной прежней наученный, ловко от ударов уклоняется, парируя их своими. Тоже метит в голову, уверенный, что меч его рассечет шлем боярский. Знают оба, что лишь один живой останется после боя, оба все силы свои и умения прилагают, чтобы поразить противника.

Рана кровоточащая на лице много сил у Петра отняла, но не сдается он, не может сдаться в этом бою. Тяжелый меч боярина отразил Петров удар, и вот клинок его острием свободно к груди приблизил, норовя в сердце попасть. Да не подвела броня, не порвалась, не пустила сталь каленую к сердцу горячему, живому. Но мощность удара заставила Петра покачнуться, чем немедленно воспользовался Воротынский.

Взмахом меча, зажатого обеими руками, стремился он снести голову кожевнику, открыв при этом грудь свою. Меч Петра пробил ему кольчугу на плече, обагрив кровью одежу боярина. Теперь тот покачнулся, но второй удар Петра встретил и сумел отразить его. Залитый кровью, но не устрашенный, продолжал наступать Воротынский, заставляя его обороняться.

Тут кинулся вперед Спиридон, потрясая своим бердышем, да схватил его Потап, грозно заревев:

— Не смей, поганец, двое на одного бьются.

Услышал Петр слова отца Михаила, призывавшего его к мужеству. Подумал о том, что бьется не за жизнь свою и даже не за семью, а победа его будет погибелью нечистых. Собрал все силы, рванулся вперед, отбив меч Воротынского, да и грянул страшным ударом по шлему боярина, пробив его и нанеся врагу смертельную рану. Закачался князь, меч опустил, шлем расколотый с головы упал. Лицо кровью залилось, клинок из рук выпал. Смерть последние краски согнала с лица, и так всегда синевато-белого. Но оставалась искра жизни в черных глазах его, пристально и тяжело глядящих на Петра.

— Ты победил сейчас, но мы еще встретимся. Не окончен бой, — прошептали холодеющие губы, и боярин упал замертво.

Мгновенное оцепенение покинуло окружающих, бросились бежать корочуны, облик человеческий утратившие, за ними холопи боярские. Огляделся Петр — усеяно поле телами приспешников княжеских, но много и честных людей полегло в битве с нечистью.

Солнце поднялось, освещая скорбную картину, но не напрасны жертвы великие, ибо общая цель достигнута — народ освободился от черной пелены дурмана, насылаемого силами злыми, заставляющего терять достоинство человеческое, совершать злодеяния кровавые.

Видя, как бегут побежденные злодеи, Потап и Петр не радость испытывают, а страх невиданный — сбудутся ли слова травницы? Вдруг раздался страшный крик Спиридона, не посвященного в их тайну. Он указывал дрожащей рукой на лес, от которого шла старушка, ведя за собой Алешу и Полюшку.