Страница 82 из 94
— С большим удовольствием, — отозвался Джек Обри, осушив содержимое скорлупы кокосового ореха. Затем, вставая, добавил: — А теперь мне надо возвращаться на корабль.
Продолжительный и гулкий раскат грома заглушил первые слова американца, но английский капитан все же расслышал:
— … надо было сообщить вам раньше… прилив будет продолжаться девять или десять часов, выгрести против течения в канале невозможно. Прошу вас, располагайтесь, — указал он на груду листьев, покрытых парусиной.
— Благодарю, но я схожу узнаю, как чувствует себя Мэтьюрин, — отвечал Джек.
Выйдя из-за деревьев, он принялся вглядываться туда, где за белой линией рифа должен был виднеться якорный огонь «Сюрприза». После того как его глаза привыкли к темноте, на западе, низко над горизонтом, он увидел его, похожего на заходящую звезду.
— Я уверен, что Моуэт держит ухо востро и не забудет про якорь-цепи, — произнес капитан.
Баркас вытащили на берег гораздо выше самой верхней отметки прилива и, перевернув его вверх дном, положили на обломки пальмовых стволов. Получился низкий, но вполне уютный дом. Его медная обшивка поблескивала при свете луны. Из-под планширя в подветренную сторону струился едкий дым дюжины трубок. На некотором расстоянии от баркаса взад и вперед прохаживался Бонден, дожидаясь командира.
— Ненастная погода, сэр, — заметил он.
— Это правда, — согласился Джек Обри, и оба принялись наблюдать за луной, время от времени выглядывавшей из-за носящихся по кругу туч, меж тем как внизу дул переменчивый несильный ветер.
— Похоже на то, что получится месиво, как и прежде. Вы, наверно, слышали про прилив, который продолжается девять часов?
— Слышал, сэр. Неприятную историю я узнал, когда шел сюда от палатки. Мне рассказал ее один англичанин. Он признался, что он с «Гермионы» и что в экипаже «Норфолка» есть еще десятка два таких, как он, не считая нескольких дезертиров. Сказал, что укажет их, если вы его не выдадите и обещаете наградить. Они страшно перепугались, увидев «Сюрприз». Сначала решили, что это русский корабль, и принялись кричать «ура», но, узнав, что это в действительности за корабль, перетрухали.
— Еще бы. И что вы сказали этому матросу с «Гермионы»?
— Сказал, что передам вам его слова, сэр.
Небеса, по которым с юго-востока мчалась огромная черная туча, озарились от края до края. Оба бросились в укрытие, но, прежде чем Джек Обри успел добежать, стена дождя обрушилась на него, промочив до нитки.
Сам не зная почему, он открыл и затворил за собою дверь молча. Вода текла с него ручьями, слышались шум ливня и раскаты грома. Отец Мартин, читавший книгу возле затемненного фонаря, прижал палец к губам и показал на Стивена, лежавшего, свернувшись калачиком, на боку. Доктор мирно спал, время от времени чему-то улыбаясь.
Проспал он до утра, хотя другой такой тревожной и бурной ночи Джек Обри еще не помнил. В час ночи поднялся ураганный ветер, из тех, что дико завывают в рангоуте и такелаже. Он набросился на уцелевшие деревья и кусты, а огромные волны прибоя, шедшие с юга, все множились, рождая низкий могучий гул, который все скорее ощущали, чем слышали в реве ветра и треске падающих деревьев.
— Что это было? — спросил отец Мартин после того, как налетел особенно свирепый порыв ветра и строение затряслось, словно от ударов молота.
— Кокосовые орехи, — отозвался капитан. — Слава богу, что Лэмб сделал такую прочную крышу: при подобном ветре их удары смертельны.
Стивен не слышал грохота кокосовых орехов, не видел первых, тусклых лучей рассвета, но с восходом солнца открыл один глаз, произнес: «Доброе утро, Джек!» — и снова его закрыл.
Джек осторожно выбрался из хижины и оказался среди изуродованного ветром ландшафта. По щиколотки в воде, он поспешил к берегу, где убедился, что баркас остался на месте. Встав на ствол упавшего дерева и опираясь о неповрежденную пальму, он достал карманную подзорную трубу и стал разглядывать белую от шапок пены, рваную поверхность океана. Джек обшарил горизонт во всех направлениях, наблюдал за каждой ложбиной, превращавшейся в водяную гору, смотрел тут и там, на севере и на юге, но «Сюрприза» нигде не было.
Глава десятая
— В голову мне пришли две мысли, — произнес Джек Обри, не отрывая глаз от отверстия в стене хижины, которая возвышалась над западным подходом к острову — заливаемым дождем участком моря, откуда в любую минуту мог появиться «Сюрприз». — Во-первых, ни в одном походе я не сталкивался с непогодой столько раз.
— Даже когда командовали дряхлым «Леопардом»? — спросил Стивен. — А мне припоминаются такие ветра, волны такой невероятной величины… — Ему также пришла на память далекая закрытая антарктическая бухта, в которой они много недель ремонтировались в обществе альбатросов, глупышей, гигантских буревестников, голубоглазых хохлатых бакланов и целой толпы совершенно ручных пингвинов.
— С «Леопардом» я натерпелся всякого, — признал капитан. — То же было и когда я служил зеленым мичманом на «Намюре». Мы эскортировали архангельский конвой. Я только что вымыл голову в растопленной изо льда воде, и мы с приятелем успели заплести друг другу косички (как и все моряки в те времена, мы носили длинные волосы, завязывая их узлом только во время работы, когда весь экипаж свистали на мачты). От норд-норд-оста дул сильный ветер, напичканный ледяными кристаллами. Я поднялся на рей, чтобы помочь вязать рифы на гротмарселе. Что это была за мука: пузо паруса все время вырывалось из рук, потому что одна из снастей порвалась, а я находился на наветренном ноке рея. В конце концов нам удалось выполнить работу, и мы уже были готовы слезать, когда с головы у меня слетела шляпа и за ухом у себя я услышал сильный треск. Это моя косичка ударилась о топенант. Она превратилась в ледышку и сломалась пополам. Клянусь вам, Стивен, она сломалась, точно сухая палка. Обломок подняли на палубе, и я сохранил ее для девушки, в которую был тогда влюблен. Она служила в «Кеппелс Ноб» в Помпее. Я думал, что подарок ей понравится, но оказалось, что нет. — После краткой паузы он добавил: — Косица была мокрой и оттого замерзла.
— Понимаю, — отозвался доктор. — Но, любезнейший, вы не находите, что несколько отклоняетесь от темы?
— Я вот что имею в виду. Хотя другие события моего послужного списка были более значащими, нынешний поход уникален: он протекает в непрерывных сражениях, но не с неприятелем, а с морем и небом. Второе, что я хотел отметить, — оглянувшись назад, продолжал Джек Обри, — это то, что чрезвычайно неудобно разговаривать с человеком, чье лицо сплошь закрыто волосами. Невозможно определить, о чем он думает, что он имеет в виду, лжет он или нет. Иногда люди с той же самой целью надевают синие очки.
— Если я не ошибаюсь, вы имеете в виду капитана Палмера.
— Совершенно верно. Последние дни, когда мы находились в такой тесноте вместе с отцом Мартином и Колманом, а вы были ко всему безразличны, мне не хотелось говорить о нем. — Под словами «последние дни» капитан подразумевал продолжавшийся трое суток чрезвычайно жестокий шторм, заставивший их безвылазно сидеть в хижине. К этому времени ветер ослаб до свежего, и хотя вновь пошел дождь, он отличался от прежнего удушающего, слепящего ливня. Люди расползлись по острову, подбирая разбитые бурей плоды хлебного дерева, выбирая те, что побольше, размером с каштан, а также кокосовые орехи, многие из которых, несмотря на толстую оболочку, оказались расколотыми. — Но давайте по порядку. Я действительно не знал, как мне к нему относиться. Мое первое впечатление было таково: то, что заявили Бучер и Палмер, — правда, война окончена. Я не мог допустить, чтобы офицер мог сказать явную ложь.
— Ах, оставьте, Джек, бога ради! Вы офицер, а, как мне известно, лгали бесчисленное количество раз, наподобие Улисса. Сколько раз вы поднимали чужие флаги: то вы голландец, то французский купец, то испанский военный корабль, словом, друг, союзник — все что угодно, лишь бы обмануть неприятеля. Да на земле будет рай, если правительства — будь то республиканские или монархические — станут выдавать такие офицерские патенты, которые помешают их обладателям пребывать во лжи, гордыне, зависти, лени, жадности, гневе и непостоянстве.