Морские повести

— Что с тобой, Ваня?

— Ничего, потом расскажу..

Ему было холодно, ветер пронизывал насквозь, он вбежал в кубрик. Сорвал ватник, укутался, укрылся чьим-то полушубком, лег на рундук. Сильно жгло глаза и еще больше болели губы.

«Вот отдохну, и без всякого доктора пройдет», — думал Зайцев. Но как только закрыл глаза, закружились темнокрасные круги и спирали, закачались водогрейные трубки, похожие на струны рояля, на сверкающие, натянутые струны в раскрытом рояле.

«Поспать, поспать хоть минутку», — думал Зайцев. Но трубки кружились перед глазами, качался рундук, и сильнее стучали в борт кубрика тяжелые волны. «Вот он, мой родной дом, — думал Зайцев. — Обеспечил ход родному кораблю…» Но он оказывается не на корабле, а в землянке, и это не море стучится в борт, а лопаются поблизости мины. И друг Москаленко сидит рядом на краю нар и смотрит ласковыми глазами. И вдруг снова что-то взрывается совсем близко, и раскаленные трубки начинают медленно кружиться в глазах.

Кто-то тронул его за плечо.

— Спите, товарищ краснофлотец?

Он откинул мех полушубка, сел на рундуке. Перед ним стоял доктор. Заботливые глаза внимательно смотрели с широкого рябоватого лица.

— Губы вам придется смазать вот этим… А это глазная примочка… Цэ будет гарно, как говорят у нас на Украине.

— Спасибо, товарищ доктор.

Кубрик заполнил звон колокола громкого боя. Протяжный, резкий, нескончаемый звон. И вновь загремели ноги по стали над головой.

— Боевая тревога, — сказал в громкоговорителе мерный, внушительный голос.

— А кажется, вы дюже во-время занялись котлом, — с обычной своей рассудительностью сказал доктор.

Но Зайцев уже не слышал его. Он рванул с рундука ватник, одеваясь на ходу, взлетел по трапу. Он бежал к котельному отделению в непрекращающихся, заполнивших все тревожных звуках колокола громкого боя.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда капитан-лейтенант вошел в штурманскую рубку, штурман Исаев склонялся, как всегда, над развернутым на столе очередным листом карты. Треугольные стрелки прокладки, нанесенные на кальку остро отточенным карандашом, устремлялись прямо к причудливым извивам изрезанных фиордами Тюленьих островов.

— Как прогнозы погоды, штурман? — спросил капитан-лейтенант.

— Погода типичная для этой части морского театра, — сказал штурман. — Ветер порядка трех-четырех баллов, море до трех баллов. Значительная облачность. Высота шестьсот метров. Временами снижается до трехсот метров при частых снегопадах. Видимость в среднем пять-десять миль, с ухудшением при снегопаде до двух-пяти кабельтовов.

— Устойчивый снегопад?

— На ближайшие несколько часов большие снегопады с короткими прояснениями.

— Вот что, штурман, — сказал Ларионов и, подойдя вплотную, снял перчатку с правой руки, положил ладонь на плечо Исаева, — тяжелый крейсер «Геринг» входит на рейд Тюленьих островов. Англичане нас подвели, рандеву не состоится. Хочу отвлечь «Геринга» на себя. Выйду в торпедную атаку, если не запеленгуют меня раньше срока. Ваша задача — вывести корабль прямо на цель по счислению, вслепую.

— Есть вывести по счислению, — невозмутимо отозвался штурман, но его узловатые пальцы сжались на карандаше и стала еще темнее кирпично-красная шея.

— Помните, ваша ошибка в счисленье — это смерть корабля. Когда вынырнем из снегопада, я должен сразу увидеть «Геринга», прежде чем он откроет огонь… Вот с этого пункта, полагаю, он будет громить Тюленьи.

Ларионов коснулся карандашом морской глади у кромки островов.

— К этому пункту выводить корабль? — спросил штурман.

— Так точно.

— Есть вывести корабль к этому пункту, — просто сказал Исаев.

В рубку входили командиры боевых частей. Лейтенант Лужков смахнул с воротника снег, стал смотреть, как световые волны пробегают в окошечке эхолота. Артиллерист Агафонов положил варежки на диван, разминал окоченевшие пальцы.

— Товарищи офицеры, прошу поближе, — сказал Ларионов.

Исаев уступил ему место у карты, трое других нагнулись сзади.

— Вот мой план операции, — сказал Ларионов, как будто продолжая давно начатый разговор. — Вы помните рельеф Тюленьих островов? — Он снял вторую перчатку, сунул обе перчатки в карман куртки, положил на карту красный от холода палец. — Прошу смотреть внимательно. Чтобы видеть стоящие на рейде корабли, рейдер должен войти вот сюда, в сравнительно узкое место губы. Но войдет ли он сюда или будет стрелять с моря, по корректировке самолетов, по невидимой цели? Заметьте, на борту «Геринга» есть два самолета-разведчика. Но при таком снегопаде он едва ли поднял их в воздух… Думаю, что он все же вошел в залив. Видя корабли, может вернее уничтожить их своим средним калибром. Так вот, если он вошел туда и нам удастся подойти незаметно кабельтовов на тридцать, это наше огромное преимущество. Ему трудно будет сразу развернуться, набрать нужный ход для уклонения от наших боевых средств… Штурман, продолжайте вести прокладку.

Он уступил место штурману за столом.

— Теперь боевые данные «Геринга»… Лейтенант Лужков, напомните нам эти данные.

Лужков замялся.

— Без справочника, товарищ командир…

— Справочник тут ни при чем, — холодно сказал Ларионов. — Данные о кораблях, боевое соприкосновение с которыми не исключено, всегда должны быть у вас в голове. Я уже напоминал вам об этом. Если разбужу вас ночью, лейтенант, и спрошу, сразу должны мне ответить.

Ларионов секунду помолчал, потом проговорил, как бы повторяя заданный урок.

— «Герман Геринг» — водоизмещение десять тысяч тонн, ход тридцать два узла. Шесть восьмидюймовых орудий главного калибра, вес снаряда сто двадцать два килограмма, дальность стрельбы сто девяносто кабельтовов, скорость стрельбы — четыре выстрела в минуту… Восемь пятидюймовых орудий. Вес снаряда сорок пять килограммов, дальность стрельбы сто двадцать кабельтовов, шесть выстрелов в минуту. Вывод: на дальних дистанциях биться с ним не можем, будем биться на ближних дистанциях, постараемся максимально использовать торпеды… Точных данных о броне «Геринга» нет, но полагают, что толщина брони главного пояса до двухсот миллиметров, верхней палубы двадцать пять, средней пятьдесят и нижней — двадцать пять миллиметров. Осадка порядка семи-семи с половиной метров, броневой пояс спускается ниже ватерлинии на полтора-два метра… Учтите это, лейтенант Лужков, при расчете торпедного залпа… Стрелять будем по медленно движущейся цели, возможно — каждым аппаратом отдельно… Как только подготовите предварительные расчеты, доложите мне… Свободны, лейтенант.

Лужков вышел. Ларионов взглянул на артиллериста.

— Пушки в ход не пущу, пока не выстрелю торпедами. Чтобы не обнаружить себя раньше срока. Ясно? Придется потерпеть вашим комендорам. Зато будут вести бой на ближней дистанции… Вы, старший лейтенант, обратите внимание на скорострельность залпов. В первом залпе наше преимущество. Слышали толщину брони? Нашему калибру ее поразить трудно. Значит, наводите на марс, на командные пункты. Постарайтесь поджечь самолеты. Ангар «Геринга» расположен между трубой и грот-мачтой… Будем стрелять фугасными, а не бронебойными, больше причиним разрушений на палубе. Старайтесь ослепить, лишить управления рейдер… Разъясните задачу командирам орудий.

— Есть разъяснить задачу, — сказал Агафонов, потирая лоб.

— Вести бой, видимо, придется только главным калибром, но весь зенитный огонь держите в готовности. Возможна атака самолетов «Геринга».

— Едва ли будет угроза с воздуха, — сказал артиллерист. Взяв варежки подмышку, он что-то отмечал не спеша в записной книжке.

— Не подавайте зенитчикам такой мысли! Наоборот: внушите им, что нападение с воздуха и атаки подводных лодок нужно ждать в любой момент. Чтоб глаз не сводили с неба и моря… Но для вас основное — скорострельность главного калибра. Учтите данные погоды. Волна порядка трех баллов. Для уменьшения влияния волнения на стрельбу нужно снижать длительность процесса подготовки выстрела. Наладьте эту вашу карусель, внушите расчетам, чтобы работали с душой, но не увлекались. Чтоб без пропусков били, Иван Филиппович… Ну иди, брат, до боя времени немного.