Дети оружия

Трясущимися пальцами девушка свернула самокрутку, чиркнула колесиком зажигалки, быстро затянулась и выпустила струю дыма навстречу вонючему рылу, которое уже почти касалось ее башмаков. Рыло замерло. Йоля торопливо сделала новую затяжку, теснота между каменными стенами наполнилась дымом, Киря внизу заперхал. Темнота качнулась, пещерка словно вздрогнула, стены затряслись, отовсюду посыпались мелкие камешки. Страх рывком метнулся наружу, напоследок обдав Йолины башмаки струей вонючей слизи. Страх чихал! Над расселиной прокатился хриплый скрежещущий возглас, в щель снова пахнуло ветерком, но не зловонным смрадом, а сухим и чистым воздухом Пустоши. Скрежет громадных когтей, удаляющиеся громкие хлопки…

Йоля сползла с Кири, подобралась поближе к выходу на поверхность и затянулась в третий раз, теперь уже без спешки. Она почувствовала, как дрожат пальцы — едва смогла поднести самокрутку к губам. Выдохнула дым и щелчком выбросила окурок наружу. Красный огонек прочертил дугу в темноте.

Вообще-то Йоля не курила. Пробовала, бывало, но всякий раз было гадко. И почему ей в голову пришла эта спасительная мысль насчет курева? Со страху, конечно, и не такое придумаешь… Тут она вспомнила, как Киря ее за грудь хватал. Впору разозлиться, но в сравнении с пережитым страхом все чувства теперь казались мелкими, не стоящими внимания.

— Ты, дядька, ровно дитя малое. Тут такое чудище к нам лезет, а ты мамину титьку вроде ищешь.

Киря только вздохнул. Он за нынешний вечер успел столько раз распрощаться с жизнью, что теперь уже и сам не верил, что смерть обошла стороной. Послушал, как Йоля, шурша гравием, выбирается наружу, и подполз ближе. Наконец заговорил и он:

— Ты, девка, как опасность, так первой лезь. Тесно там, мне не пробраться дальше. Ну и вообще… пусть лучше меня эта тварь схватит.

— Никого она не схватит, дядька, — буркнула Йоля.

Если Киря и ответил, она не расслышала — со стороны фабрики донесся протяжный душераздирающий скрежет. Потом грохот, оглушительный треск, сквозь который были едва слышны выстрелы. Ружья и пистолеты сперва хлопали часто, потом все реже и реже, грохот и треск тоже пошли на убыль. Зато ночь огласилась воплями ужаса и боли… Наконец все стихло. Беглецы прислушивались, стараясь догадаться, что творится на фабрике.

Грохнул одиночный выстрел — последний. Потом были слышны лишь скрежет и треск, тварь пробиралась среди фабричного оборудования, отыскивая людей. Нашла — кто-то отчаянно закричал и потом уже выл не смолкая. Захлопали крылья, в темном небе пронесся сгусток мрака, внутри которого кричал человек. Теплое и мокрое упало Йоле на лоб, скатилось по щеке, коснулось уголка рта, растеклось. Йоля ощутила привкус крови на губах. Села, обхватила колени руками и заплакала.

Когда начало светать, Йоля пошла к фабрике. Она совсем не боялась — тварь приходит ночью, вернее прилетает, потому и следов не остается. Фабричных Йоля тоже не опасалась: вряд ли кто-то пережил прошлую ночь. Страх уничтожил всех.

Посреди двора лежал человек с развороченной головой. Стараясь не смотреть на труп, Йоля подкралась к воротам, заглянула. Она искала воду, потому что умирала от жажды и едва могла соображать. В широком проходе между оборудованием пришлось то и дело переступать через обломки и разбросанный инструмент. Серый сумеречный свет лился сквозь громадную прореху в кровле, и все казалось серым в этом свете — сломанное оборудование, опрокинутые тележки, распростертые в неестественных позах тела… даже обильно разлитая кровь, и та казалась серой.

Йоля отыскала баклагу с водой и долго пила, после этого мысли немного прояснились. Теперь ей нужно было позаботиться об оружии. Нашлось немного — дробовик, горсть зарядов к нему да двуствольный «шершень» с парой патронов. Йоля старательно обыскала тела, рядом с которыми подобрала стволы, но больше ни единого патрона не смогла найти. То ли взбунтовавшиеся рабы успели расстрелять все, что было, то ли просто не знали, где охрана держала запас. Преодолевая тошноту, Йоля снова и снова обшаривала драную одежду мертвецов — тщетно. По чужим карманам лазить — дело знакомое, но она привыкла иметь дело с живыми людьми, а тут жутко изуродованные мертвецы. Тела были изломаны, раздавлены, одного тварь разодрала едва ли не пополам. Наконец Йоля не выдержала и выблевала все, что выпила. Потом отдышалась, собралась с силами и дошла до дальнего конца прохода, где над печью был устроен здоровенный котел для кипячения чензира. Здесь уже тел не было — люди прятались там, где тесно, куда ночному страху трудней добраться, но и так не спаслись. А тут — широкий проход, по которому подкатывали цистерну, чтобы заполнить ее из котла. Йоля подобрала кусок каната, привязала к тележке — в ней возили куски породы, — забросила в кузов скудную добычу, впряглась и покатила к выходу.

Когда девушка вернулась в ущелье, Киря курил.

— Дядька, тебе на ноги нужно палки привязать, чтобы срастались ровно. Давай займись сам, — деловито велела она. — Потом мы тебя в эту таратайку погрузим. В цех тебя свезу.

— На кой некроз это, дочка? — уныло спросил Киря. — В дыре нужно по ночам прятаться, пока отряд не приедет. А как появятся, так тикать с ними не медля. Ты бы лучше пожрать привезла, а?

Йоля молча глядела на него.

— Чего смотришь? — Киря смутился, опустил глаза и стал копаться в дощечках и мотках веревок, которые девушка собрала, чтобы сделать шины. — Или я не так сказал? Ты не серчай, что я тебе вроде как велю, хотя ты меня спасла и сама под смертью для этого ходишь… Не серчай, дочка, что я так говорю.

— Глупости ты говоришь, — буркнула она. — Эту тварь убить надо. А здесь прятаться нельзя, потому что из степи всякое зверье налезет, на запах мертвяков-то. От них в дыре не спрячемся.

— Как убить? — Киря опешил. — Рехнулась с перепугу, Йолька? Да она ж неубиваемая! Ты слыхала, как вчера по ней палили да из скольких стволов? А того прежде, думаешь, Леван с охранниками, они что? Просто так сдались? Я Левана знаю, он парень боевой, если его так разобрало, значит, была причина!

— Сам ты рехнулся, — мрачно отрезала Йоля. — Я эту тварь убью, и ты мне помогать станешь. А не хочешь, так я сама, но уж тогда тебя больше знать не хочу. Оставайся здесь гнить.

— Так она же, тварь эта…

— Тварь всегда убить можно. Сперва ты должен страх победить, а после и с тварью управимся. Бинтуй свои поршни да полезай в тележку. Ну?

Йоля, пыхтя, вкатила тележку с Кирей в фабричный двор, и дядька указал на мертвеца:

— Вон тот, с разбитой тыквой, видишь? Бурят, у рабов старший был. Переверни его.

Йоля, морщась и стараясь не глядеть на развороченный затылок, пошевелила труп. Оказалось, что Бурят застрелился — сунул ствол карабина под челюсть и спустил курок, потому и рана такая. В его карманах были связка ключей и горсть патронов. Ключи Йоля повертела в руках и вопросительно глянула на Кирю.

— Это от цепей рабских, — пояснил он. — Бурят со своих кандалы снял, а ключи зачем-то себе оставил. Дай-ка карабин.

С оружием Киря почувствовал себя увереннее. Осмотрел трофей, зарядил и уже более бодрым голосом спросил:

— А теперь чего?

— А теперь ты мне поможешь печку в цеху раскочегарить. Там дрова сложены, совсем рядом, так что мне только пары развести, дальше уже проще пойдет.

Страх объявился, как и прошлой ночью, когда окончательно стемнело. Он пришел с шорохом и ветром, проникшим сквозь громадную дыру в кровле. Звезды, холодно светившиеся в небе, померкли, их заслонила черная тень твари. Йоля не слышала шороха крыльев и не ощутила поднятого ими ветра. Она стояла, широко расставив ноги и сжимая дробовик, перед раскаленной печью. По лицу и фигуре гуляли красные отблески пламени, над головой булькала и шипела в котле расплавленная смесь.

Когда сквозь разломанную крышу в цех заглянули два красноватых светящихся глаза, Йоля вскинула ствол и выстрелила. Тварь издала скрежещущий возглас и стала протискиваться в дыру. Йоля не трогалась с места и, старательно сдерживая дрожь пальцев, перезаряжала дробовик. Второй выстрел настиг тварь в падении. Она тяжело плюхнулась на пол, во все стороны полетели обломки задетых ею верстаков и ящиков. Йоля снова зарядила дробовик. Тварь двинулась к ней — черная, сливающаяся с тенью. Будто ночь проникла в цех и теперь направлялась к печи, чтобы задушить красные огни, дрожащие в топке.