Плацдарм

— Подожди, Борис, ты говоришь: слоговое письмо? — вмешался капитан лейтенант.

— Ну да, каждый знак обозначает не букву, а слог — сразу две-три буквы.

— Да знаю я, все-таки в МГУ учился. Как у критян. Но это ж дико неудобно! Сколько их должно быть?

— В местном слоговом письме около полутора тысяч знаков, — сообщил доцент. — Я узнал от Арса, что обучение грамоте тут длится три-четыре года. Только одной грамоте!

— Гениально! — вдруг хлопнул в ладоши капитан Жалынов.

— Что? — недоуменно уставились на него товарищи.

— Да вот это самое! Вы вспомните, во всех таких-сяких древних царствах правители смерть как боялись, чтобы простонародье не стало слишком умным. Казнить грамотеев — это ж было их любимое занятие. Да что говорить, еще в девятнадцатом веке в Америке, в южных штатах, существовал закон, по которому человека, обучившего грамоте раба, могли элементарно повесить. А тут ничего такого и не потребовалось. Зачем запрещать книги и рубить кому-то головы, когда можно создать письменность, которой почти невозможно научиться?!

— Странно, что при такой письменности здешнюю цивилизацию вряд ли можно считать высокотехнологичной, — вздохнул Григорьев. — Рисунки паровоза, автомобиля, завода с дымящейся трубой и ружья оставили Арса равнодушным. «Хвах» — что-то вроде «не знаю» или «не понимаю» — вот и все, что он изрекал по этому поводу. А вот изображение дракона вызывало у него некоторое беспокойство, но с трудом сформулированный вопрос, встречаются ли на Аргуэрлайле такие твари и где они живут, вызывал лишь неопределенный жест рукой куда-то в сторону востока.

— А его постоянные упоминания о магии и каких-то «ковенах»?

— Наверное, атавизмы первобытного строя, — развел руками доцент.

Больше ему на ум ничего не приходило. Не верить же, в самом деле, что в здешнем мире сказки и впрямь стали былью.

В это время в соседнем кабинете, имевшем красноречивый номер «13», шел допрос свидетелей весьма любопытного эпизода.

Вот как все произошло.

Два отделения разведчиков во главе с прапорщиком Вороватым выдвинулись в охранение в район Дальних утесов (так за неимением местного названия обозначили это место).

Шестеро солдат из отделения сержанта Клыкова занялись разведкой местности, в то время как прочие, во главе с прапорщиком, остались на месте возле «урала».

Возвращаясь и, кстати, не обнаружив ничего подозрительного, на подходе к машине они увидели следующую картину.

К их мирно отдыхающим товарищам крадучись, но вроде как и не особо прячась, двигалась цепочка людей с явно нехорошими намерениями, о чем свидетельствовали как обнаженные клинки в руках, так и свернутые сети через плечо. Среди них было двое или трое одетых не так, как остальные, — во все черное. Почему-то Клыков сразу обратил на них внимание, хотя толком и не понял почему.

Солдаты принялись кричать, предупреждая друзей об опасности, но те словно не слышали, а может, крики отнесло ветром… Зато их заметили враги и, не теряя времени, буквально кинулись на ничего не подозревающих бойцов.

Тогда Клыков, отняв у одного из своих пулемет, открыл стрельбу. За ним другие… Только тут безмятежно отдыхающие у «урала» солдаты всполошились и, словно впервые увидев врагов, подошедших уже вплотную, схватились за оружие.

Но было уже поздно.

Нападавшие швырнули в солдат какие-то коробочки, в момент окутавшие место схватки рыжей и густой (как выяснилось, весьма едкой) пылью, и прекрасно тренированные разведчики оказались беспомощными, несмотря на свои автоматы.

Клыкову пришлось прекратить стрельбу очередями, чтобы не задеть своих.

Перешли на одиночный огонь. Но чужаки, которых не остановила пальба из автоматов, тем более не испугались одиноко свистящих пуль.

Затем кто-то из оставшихся у машины начал палить из автомата, и атакующие обратились в бегство, таща с собой кого-то из солдат (как потом оказалось, прапорщика).

При этом один из людей в черном на бегу что-то делал руками, отчего у стрелявших, по их словам, как будто двоилось в глазах и прицел никак не хотел совмещаться с целью. Лишь после того как неизвестный упал, срезанный выпущенной по широкой дуге очередью, ребята Клыкова перещелкали оставшихся в минуту.

Но, увы, несколько человек и вместе с ними прапорщик Вороватый бесследно исчезли.

Спустя какое-то время издалека до них донеслось несколько выстрелов, но гулявшее в здешнем скальном хаосе эхо не позволило определить, где это случилось.

Некоторое время принявший командование Клыков лихорадочно обдумывал ситуацию. Организовать преследование противника возможности не было. Без карт в этой чертовой мешанине камней они скорее бы заблудились, не говоря уже о том, что можно было запросто нарваться на засаду.

Он захотел связаться с Октябрьском, но оказалось, что шальная пуля расколошматила передатчик.

Ничего не оставалось, как собрать убитых, своих и чужих, да раненых (только своих) и отправиться обратно.

Дежуривший в этот день по гарнизону офицер сообщил, что на свой страх и риск послал на прочесывание взвод десантников. Но единственное, что они отыскали, — это обнаруженный в полутора километрах от места этого странного боя сорвавшийся в расщелину труп человека в черном облегающем одеянии, несколько пистолетных гильз и обильные лужи крови на камнях на скальной площадке метрах в десяти выше.

Видимо, тут прапорщик Вороватый принял свой последний бой.

Опрос (или, скорее, уж допрос) тех, кто был вместе с прапорщиком, дал интересную (и очень неприятную) информацию.

По словам солдат, они спокойно сидели у грузовика и ничего не замечали буквально до последних секунд — до того самого момента, как группа Клыкова открыла по нападавшим огонь. Хотя некоторые говорили, что их слегка клонило в сон («Клонило?! — рычал Мезенцев. — Наверняка дрыхли, как бобики, без задних ног!»), но большая часть вместе с прапорщиком была как будто в здравом уме и твердой памяти. Нападавшие появились словно из воздуха, на том месте, где их секунду назад еще не было.

Затем площадку с грузовиком окутало рыжее облако из лопнувших коробочек, и они уже ничего не могли сделать — только отчаянно терли руками терзаемые дикой резью слезящиеся глаза да задыхались, тщетно пытаясь протолкнуть воздух в разрываемые спазмами легкие. А в это время на них накидывали сети и сбивали наземь.

Лишь рядовому Лямину, уже опутанному сеткой наподобие римского гладиатора, удалось каким-то чудом снять автомат с предохранителя и вслепую дать очередь, испугавшую неведомых врагов. Они бросили свежепойманных пленников (кроме Вороватого) и бежали прочь.

Еще солдаты, бывшие с Клыковым, отмечали какую-то необыкновенную быстроту и силу нападавших. Двигались те в момент атаки с дикой скоростью, а спеленатого сетью прапора тащил на спине один человек, и непохоже было, чтобы нагрузка в восемьдесят семь кэгэ живого веса ему сильно мешала.

Собранный на месте боя медно-красный порошок был отдан на анализ начхиму. Повозившись пару часов, он сказал, пожав плечами, что это смесь пыльцы каких-то растений еще с чем-то.

Был проведен опыт с сусликом, как раз кстати пойманным учеными из биологической группы в окрестностях гарнизона. Вдохнув щепотку порошка, зверек, заверещав, начал чихать и кататься по клетке, но затем успокоился и уже через полчаса как ни в чем не бывало принялся грызть сухую перловку, насыпанную ему в кормушку.

Видимо, это был местный аналог химического оружия — хорошо, хоть не иприт, а «черемуха».

Из всего этого можно было сделать вывод — таинственные нападавшие хотели взять как можно больше народу живьем. Для чего — ясно: для допроса и выяснения, кто именно к ним пожаловал.

И, судя по тому, как подготовились к операции похитители — и сколько их было, противостоит землянам противник достаточно мощный — двадцать пять-тридцать воинов, по меркам Средневековья (если, конечно, они правильно оценивают мир, куда попали) это немалая сила. Тем более эти странные типы в черном. Если это маги(черт, надо же такому быть — маги!), то…