Княжья Русь

– А были ли на нем знаки, указывающие, что содеяно это христианами? – спросил Владимир.

– Знаков не было, – неохотно признал Путята. – Только кто, кроме христиан, на такое способен? Некому больше! Безжалостно покарать их следует, пока боги не разгневались!

– Может быть, – не стал спорить Владимир. – А давай-ка, Путята, у воеводы Сигурда спросим, что он об этом думает. Что скажешь, ярл?

– Вряд ли это христиане, – прогудел нурман. – Слыхал я, у них в обычае жертву гвоздями к древу приколачивать, а не на цепь сажать.

– Видишь, Путята, все не так просто, как ты думаешь, – рассудительным тоном произнес великий князь. – Сигурд – мудрый человек, да и защищать христиан ему ни к чему. А если это не христиане содеяли?

– Да некому больше! – в сердцах закричал Путята.

– Ты голос-то придержи! – вмешался доселе молчавший Добрыня. – Не на торгу, чай, – в хоромах княжьих!

Путята зыркнул на Добрыню и прикусил язык. И обиделся. Вот уж от кого не ожидал. Добрыня – полянин. Его род издревле Сварогу да Дажьбогу молился.

– Ты губы-то не криви, – строго сказал Добрыня. – Князь тебя воеводой сделал, так и мыслить должен как воевода, а не как отрок сердитый. Накажем христиан без доказательств должных – не только христиан, но и богов обидим. Надо тех, кто кощунство сотворил, найти. Найдешь, воевода?

– Да как их искать? – мрачно буркнул Путята. – Сам сварг ничего не помнит: говорит, пьян был. Его прямо из постели украли, где он с девкой тешился.

– Может, девка что помнит? – спросил Добрыня.

– Ничего она не помнит, – махнул рукой Путята. – Да что тут помнить! Я и без того знаю, кто это был.

– Вот как? – прищурился Владимир. – И кто же?

– Боярин Серегей! – выпалил Путята. – Некому более. Иль сыновья его. Иль люди их. Взять их да и спросить строго!

– Интер-ресное предложение… – протянул Владимир, недобро усмехаясь. – И кто ж спрашивать будет? Ты?

– Да хоть бы и я! – запальчиво бросил Путята. – Или вот он! (Кивок в сторону Сигурда.) Нурманы спрашивать умеют!

Сигурд шагнул к Путяте. Уставился пристально.

– Что смотришь? – не выдержал Путята.

– А вот вижу, что оба глаза у тебя на месте, – прогудел нурман. – А мудр, будто Один. Всё знаешь, всё ведаешь. – И, обернувшись к Владимиру, по-нурмански: – Экий шустрый хёвдинг! Сам на поединок идти не хочет. Хочет, чтоб я за него дрался.

Путята нурманскую речь разумел плохо, однако ж слово «хольмганг» было ему знакомо – и он занервничал.

– Он не о поединке говорит, – тоже по-нурмански ответил Владимир. – Хочет, чтоб ты воеводу Серегея и сыновей его к столбам привязал и спросил огнем и железом, не они ли над сваргом поиздевались.

– Тогда он не хёвдинг, а дурак, – заявил Сигурд. – Ты его гони, конунг, или научи Закону, пока он себя и тебя не опозорил.

Путята затравленно глядел то на Владимира, то на Сигурда, не понимая, о чем речь, но чувствуя недоброе.

Тяжелая шуйца Добрыни легла на Путятино плечо.

– Не бойся, воевода, – успокоительно пробасил дядька великого князя. – Никто тебе худого не желает. Но слова такие, что ты сейчас сказал, попусту не говорят. Повтори их при воеводе Артёме Серегеиче – и придется тебе выйти с ним на перекресток.

– И выйду! – твердо заявил Путята. – Со мной – Сварог и сила его! Одолею христианина!

– Христианина? – Добрыня усмехнулся в бороду. – Разве к ногам Христа был прикован твой пьяница-сварг? Подумай хорошенько, Путята?

Путята глянул на Владимира. Владимир тоже усмехался. Перун! Грозный варяжский бог! Великий князь – варяг. И отец его был варягом. И дед. Они служат Перуну и стоят над такими, как Путята. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтоб понять, чей бог сильнее.

И тогда Путята рискнул выложить свой самый главный довод:

– Воевода Артём грозил сваргу.

– Вот как? – Владимир сразу стал серьезным. – Когда? Кто видел?

– Никто не видел, – буркнул Путата. – Артём ночью, по-воровски, проник на капище, прокрался в камору сварга и грозил ему ножом. Обещал уд отрезать, если покусится на его брата.

– Значит, никто, кроме жреца, его не видел? – уточнил князь.

– Никто. Но сварг не соврал, – убежденно произнес Путята. – Он и говорить-то не хотел. Боялся. Так, по пьяни выболтал. И собачек в ту ночь кто-то убил. Артём это, больше некому.

– Тогда мой воевода – не только воин отменный, но и змей летучий, – заметил Владимир. – На огненных крыльях с уличских земель прилетел, сварга твоего унизил – и обратно умчался. А скажи: девку ту он случаем не уестествил? Змеи, я слыхал, насчет этого дела… Хотя нет. Они девиц любят, а у сварговой девки небось дырка шире, чем у некоторых – рот.

– Не насмехайся, княже, – мрачно произнес Путята. – Ты обещал защищать и славить наших богов. Если ты слову своему не верен, кто будет верен тебе самому?

Это были злые слова, но Владимир, вопреки ожиданиям Добрыни, не осерчал. Ответил спокойно:

– Ты неправ, Путята. Богов я чту. Капища строю, дары приношу щедрые. Но и от богов я тоже помощи жду. Так по справедливости. А те боги, а паче того – слуги их, что вместо поддержки станут разор руси моей нести, на снисхождение княжье пусть даже не надеются. А теперь иди от меня, Путята, и постарайся, чтоб новый сварг услышал эти слова.

Когда обиженный, но приструненный Путята покинул светлицу, Владимир сказал удовлетворенно:

– Пусть знают! Как я – старший над всеми на своей земле, так бог мой Перун – старший над всеми богами!

– Неужели ты сам велел унизить этого жреца? – удивился Сигурд.

Владимир отрицательно покачал головой.

– Это хорошо, – одобрил нурман. – Не дело это для смертного – богов сердить. Даже слабый бог сильнее самого сильного человека.

– Это у вас так, – подал голос Добрыня. – А у нас богов много. Иных и наказать можно, если требуется. Сам подумай: кабы не мы, кто бы тогда им губы кровью мазал?

Глава седьмая

Дорога от Смоленска на Полоцк

ПРАВО И СИЛА

Впереди, пробившись сквозь волглую морось, мелькнул желтый огонек.

– Ну слава Богу! – воскликнул Славка. – Я ж говорил тебе, Антифка: до ночи доберемся. Переночуем в тепле, горячего поедим!

– Так ночь уже, – проворчал Антиф, но с явным облегчением.

Ночевать под мокрым кустом и ему не улыбалось.

Лошади, почуяв близость жилья, тоже оживились. Бодрее зачавкали копытами по раскисшей дороге.

Вскоре всадники подъехали к невысокому (не от воев – от лихих людей) частоколу, прохлюпали немного вдоль черной стены (дорога здесь изгибалась петлей) и оказались у ворот.

Славка забарабанил по ним древком копья.

– Кого леший привел? – спустя некоторое время сипло поинтересовались с той стороны.

– Я те дам – леший! – рявкнул Славка. – А ну открывай, пока я не осерчал!

Всхлипнул засов, створка ворот со скрипом отодвинулась, и всадники въехали внутрь.

За частоколом обнаружился обширный двор, длинный дом в два этажа с башенкой и еще с пяток строений, тесно прижавшихся друг к другу. Зимы здесь – не то что в Киеве. Тепло приходится беречь. Смерды победнее и вовсе со свиньями под одной крышей обитали.

Закрытые слюдой окошки тускло светились. Особенно ярко – то, что на башенке. Его свет и заметил Славка с дороги.

Дворовые кобели с яростным лаем кинулись к всадникам. Славкин Ворон, шедший в поводу, хватанул одного за шкирку, а другому наподдал копытом. Псы брехать не перестали, но уже – с почтительных пяти шагов.

Из конюшни раздалось ответное ржание. Гостей на постоялом дворе нынче хватало.

Во дворе стоял десяток возов.

– Как бы нам на полу ночевать не пришлось, – заметил Антиф, спешиваясь и снимая с коня переметные сумы.

– Кому? Нам? Не смеши меня! Эй, хозяин, встречай! – рыкнул он и спрыгнул прямо на крыльцо.

Дверь распахнулась.

Жалобный девичий взвизг приветствовал путников.

Славка потянулся было к сабле (вдруг – тати?), но сразу уронил руку. Опасности не было. Внутри было чадно и светло. Горели факелы и огонь в большом очаге. Вкусный запах жареного мяса и свежего хлеба смешивался с привычным духом мокрой кожи и конского пота.