Страница 48 из 81
И, обратившись снова к священнику, он изменившимся голосом сказал ему:
— Исполните ваш долг и не откладывайте больше, потому что время идет.
Медленно повернулся он, с тем чтобы выйти из круга, но в это время Вильдер подошел к нему и заговорил, не повышая голоса, так, чтобы только он один мог его слышать.
— Капитан, — сказал он, — благодарю вас от всей души за ваше расположение и за ваше желание меня освободить. Я знаю, что все было бы иначе, если бы вы могли в эту минуту действовать совершенно свободно, по вашему усмотрению. Но вы сами связаны известными условиями. Я, однако, не могу сомневаться, что вам тяжело видеть себя далеко не таким свободным, как это может казаться со стороны и как вы сами хотели меня в этом уверить. Вам, должно быть, вдвойне тяжело сознавать, что ваше могущество прекращается именно там, где вам особенно хотелось бы повиноваться голосу сердца. Но довольно. Прошу вас только обещать мне одно: дамы при первой возможности оставят этот корабль.
— Даю вам слово, что так и будет.
— Больше я ничего не требую, будьте счастливы.
Он вернулся спокойно в круг матросов и сказал священнику:
— Пора, господин капеллан, помолитесь со мной. Священник среди общего молчания подошел к Фиду и негру. Первый, почти с веревкой на шее, сидел, прислонившись спиной к разбитому пушечному лафету, и бережно поддерживал лежавшую у него на коленях голову негра.
Капеллан нагнулся и потом, выпрямившись, сказал:
— Этот человек избегает, по крайней мерс, ярости людей. Обратившись к Фиду, он спросил:
— Как зовут твоего приятеля, друг мой?
— А какая польза будет от того, что я представлю вам умирающего человека, — угрюмо ответил Фид. — В корабельном списке он именуется Сципионом, но, я думаю, он скорее вас поймет, если вы назовете его Гвинеей.
— Христианин ли он? — спросил священник.
— Если тот, кто был честным всю жизнь и оставался верным своим товарищам и господину до последнего вздоха, вправе называться христианином, то он, конечно, один из лучших христиан.
— В таком случае помолимся за отходящего в иной мир, — сказал взволнованный священник.
— Погодите одну минуту, господин капеллан, — тихо прервал его Вильдер, — мне кажется, мой бедный товарищ хочет со мной говорить.
В самом деле, негр шептал: "ошейник" и протягивал руки по направлению к Вильдеру. Вильдер подошел к нему и наклонился. Тогда последний конвульсивным движением поднял свою гигантскую руку, и его горящие глаза остановились на Вильдере с каким-то особенным выражением. Потом он глубоко вздохнул, и голова его упала на грудь Фида.
Фид утер слезу, показавшуюся на глазах. Между тем в толпе усиливался ропот, и видно было, что этим людям надоело ждать.
— Если один из них уже ускользнул от нас, так повесить скорее этих двоих! — кричал один из матросов. — Или вы хотите, чтобы ни тот, ни другой не достался нам? Бросьте этого мертвеца за борт, а живых вздернем вверх.
Несколько рук потянулись к негру.
— Назад, — закричал Фид. — Кто посмеет бросить в море моряка в то время, когда жизнь еще не угасла в его глазах? Кто из вас, негодяев, осмелится первым сделать этот шаг? Покажите мне, кто здесь лучший из вас всех, и я вам докажу, что он не заслуживает чести быть при последних минутах этого негра. Назад… погодите, пока труп его остынет, тогда делайте с ним, что хотите. А теперь готовьте ваши петли, и пусть души честных людей вознесутся к небу, а негодяи останутся жить.
Матросы между тем успели соорудить виселицу и сделать все приготовления к своей кровожадной расправе. Еще мгновение, и веревка уже почти была затянута на шее Фида, но в эту секунду подскочил священник и, удержав веревку, схватил поднятую и обнажившуюся при этом руку Фида.
— Еще минуту! — кричал он. — Еще мгновение! Погодите! Заклинаю вас всеми святыми! Что означают эти слова: "Арк Лингавен"? Почему у вас вырезаны на коже эти слова?
— А, вот что, — произнес Фид, хладнокровно поправляя петлю на шее, — видно, что вы ученый человек, если так легко разобрали нацарапанное здесь… Тот, кто писал эти слова, был не очень грамотен.
— Но откуда эти слова? Скажите, что они значат? Для меня многое связано с этим именем… И, обратившись к разбойникам, нетерпеливо желавшим покончить со своими жертвами, он воскликнул:
— Неужели вы не можете подарить еще одну минуту умирающему человеку?
— Дайте им еще минуту, — произнес позади властный голос.
— Ну, говорите же, Фид, — торопил его капеллан.
— Да вот, видите, — отвечал тот с обычным спокойствием, — это длинная история, если всю рассказать… Пожалуй, эти черти, не дадут закончить.
— Так говорите скорее! Ну, ради Бога, говорите!
— Ну, хорошо, да только с чего начать?
— Какое значение имеют эти слова для вас самих?
— Для меня-то никакого. Это была надпись на ведре, которое мы нашли тридцать лет назад на покинутом судне.
— Но ведь вы не стали бы…
— Ну, конечно я не позволил бы вырезать у себя на руке то, что написано на каком-нибудь первом попавшемся ведре. Конечно, сударь, нет. Но на этот раз дело было иначе. На том самом корабле мы с Гвинеей нашли еще дитя.
— Мальчика? — воскликнул священник голосом, полным тоски и нетерпения… И он был жив?
— Да, то есть, он еще не совсем был мертв.
— Но вы его спасли?
— Да, сударь, нам это удалось.
— Ребенок был один? — продолжал допытываться священник, горя нетерпением.
— Его мать, сударь, умерла на наших руках.
— Его мать? Итак, с этим ребенком была женщина? Ей должно было быть на вид лет тридцать пять… светлые волосы и на лбу шрам. Не правда ли?
Фид на секунду задумался. На лице его было написано удивление… Потом он медленно проговорил:
— Да, сударь, пожалуй, что все это было так, как вы говорите… Все это было тридцать лет назад, и я кое-что запамятовал, но дело в том, что шрам на лбу был. Это я помню точно, потому что заметил его, когда наклонился взять у нее из рук ребенка.
Пресвятой Боже! — воскликнул священник, прикрывая лоб рукою, как человек, которым овладела одна мысль, кажущаяся ему самому невозможной.
— Неужели это так?.. Возможно ли? Многие годы я напрасно искал следы этого ребенка и только теперь, несколько Десятилетий спустя, неожиданно попадаю на эти следы. Все это кажется мне совершенно невозможным, а между тем обстоятельства указывают на то, что я не ошибаюсь.
Мистрис Эллис с глубоким волнением смотрела на него и прислушивалась к его словам. Наконец она схватила его за руку и, вся дрожа, прерывающимся голосом воскликнула:
— Мертон! Мертон! Скажите мне, что все это значит? О каком ребенке вы говорите?.. Не знаю, должна ли я догадаться?.. Нет. Если я ошибаюсь, это было бы слишком тяжелым разочарованием. Я боюсь об этом и подумать.
— Погодите, погодите, мой дорогой друг, — успокаивал ее священник. Пути Божьи неисповедимы, я надеюсь, он осветит нам путь, по которому мы так давно идем с завязанными глазами.
"Арк Лингавен"! Так называлось имение на островах, принадлежавшее одному моему старому другу, и туда я отвез вашего ребенка, леди, когда вы мне его доверили, потому что должны были держать в тайне ваш брак с Полем де Лассетом. Оттуда я просил отвезти его назад на материк, когда ваш отец умер. Корабль, на котором находился ребенок со своей няней, погиб в море, но, как мне кажется… как я теперь готов думать, ребенок не погиб. По-видимому, он чудесным образом спасся. По крайней мере, мне хочется этому верить, но я боюсь… Не знаю, что еще скажет нам этот человек.
Мистрис Эллис обратилась к Фиду:
— Скажите, вы говорили что-то об ошейнике? Ради Бога, скажите, в чем дело? — спросила она дрожащим голосом и прибавила:
— Если я не ошибаюсь, вы говорили об этом со слов негра?
— Да, сударыня, но ошейник едва ли может иметь серьезное значение, — ответил Фид. — Это просто ошейник одной собаки, найденной нами на том же потонувшем корабле; мы эту собаку съели, когда у нас истощились все припасы и мы стали страдать от голода. Нам было очень жаль бедное животное, но, знаете ли, нечего было делать. Ну вот, потому, должно быть, негр и сохранил этот ошейник на память; может быть, это у него было такое суеверие, примета какая-нибудь, не знаю, но только он никогда не снимал его с руки, да вот, если хотите, можете посмотреть.