Страница 21 из 83
Офицеры на верхнем мостике (они снова назывались офицерами, эвфемизм "красные командиры" остался в двадцатых годах, и на плечи командиров армии и флота Народной России снова легли погоны), пряча лица от ледяного ветра, молчали. Ночная тревога вполне могла обернуться громом орудий и рвущими темноту багровыми вспышками залпов: в Европе уже два месяца шла война, и пламя её быстро расползалось, грозя лизнуть холодные северные берега. Молчал и командир корабля, капитан первого ранга Колбасьев, двадцать лет назад начинавший свою флотскую службу здесь, на севере, – все ждали слова адмирала Вадима Степановича Макарова.
– Товарищи офицеры, – произнёс командующий Северным флотом. – Германские войска высадились в Норвегии и, судя по имеющимся у нас сведениям, заняли всю её территорию. В Норвежском море произошло сражение между Ройял Нэйви и Хохзеефлотте. Исход боя пока неясен, однако не исключено появление в наших водах британских кораблей. Германия – наш союзник, и поэтому нам надо быть готовыми ко всему.
"Да, кайзеррейх – наш союзник, – думал он, вглядываясь в темноту. – Двадцать три года назад я в этих самых водах потопил на "Грозовом" немецкую субмарину, а теперь... Всё меняется, кроме одного – у России есть только два верных союзника: армия и флот".
...Линейный крейсер "Наварин" набирал ход, направляясь в открытое море. Следом шёл авианосец "Варяг", готовясь с первыми проблесками зари поднять в воздух самолёты, и лёгкие крейсера "Адмирал Эссен" и "Адмирал Ушаков"; эсминцы охранения ушли вперёд, к горлу залива. А между островом Медвежий и Нордкапом разворачивалась завеса подводных лодок – Северный флот, самый молодой флот России, готов был встретить кого угодно: хоть немцев, хоть англичан, хоть американцев.
* * *
Смутное время конца десятых годов двадцатого века развалило и обескровило флот рухнувшей Российской Империи. Балтийский флот, оставивший все свои передовые базы, вернулся в своё родовое гнездо в Финском заливе – туда, откуда двести лет назад вылетали на морские просторы белокрылые петровские фрегаты. Численно – на бумаге – в 1919 году флот этот представлял собой внушительную силу: весной 1918 года из Гельсингфорса, ставшего столицей независимой Финляндии, в Кронштадт перешло свыше двухсот тридцати боевых кораблей и судов. Дредноуты, крейсера и эсминцы прошли, обдирая стальную кожу обшивки, сквозь льды Финского залива и замерли, упершись бронированными спинами в кронштадтские пирсы, прикрытые орудиями фортов.
Корабли были, однако флота не было: его сложный механизм не выдержал ударных нагрузок, обрушенных революцией на всю страну. Корабли не могут жить без нефти и угля, без снарядов и продовольствия, без ремонта и организации, превращающей эти железные конструкции, способные держаться на воде и передвигаться, в грозную силу, имя которой – военно-морской флот. В 1919 году в Кронштадте ничего этого не было, точнее, было, но в явно недостаточном количестве.
И главное – люди, тот необходимый компонент, без которого нет (и не может быть) ни армии, ни флота, ни дела, ни государства. Людей не хватало: на кораблях Балтийского флота был большой некомплект личного состава. Часть матросов, воодушевлённая идеями мировой революции и грядущего счастья для всех и каждого, отчаянно дралась на фронтах гражданской войны с белогвардейцами, не менее отчаянно дравшимися за свои идеалы; часть подалась в родные деревни делить землицу или ловить рыбку в мутной водичке; часть, наименее энергичная, отсиживалась на полумёртвых кораблях (подальше от разноцветной всероссийской смуты) в ожидании лучших времён.
Ещё хуже обстояло дело с командным составом. Одни офицеры были перебиты матросами, сводившими старые счёты с ненавистными "золотопогонниками"; другие бежали к белым или за границу. Остались единицы – из числа тех, кто приняли Советскую власть, искренне веря, что она принесёт их стране светлое будущее. Эти люди, для которых слова "флот" и "Россия" не были пустым звуком, продолжали нести службу на своих кораблях. А это было совсем не просто: на "бывших" косились, и малейшая их ошибка расценивалась как предательство (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Понятие "дисциплина" было отменено как "старорежимное", и сплошь и рядом бравые "красные военморы" вместо того, чтобы выполнять боевой приказ, собирали митинг, на котором долго и нудно обсуждалось, а надо ли его выполнять.
И тем не менее, Балтийскому флоту суждено было сыграть важную роль на одном из крутых поворотов, коими всегда изобиловала история государства российского.
На излёте гражданской войны, ранней весной двадцатого года, в Петрограде собрался съезд фракции РСДРП, именовавшей себя "истинными коммунистами" и возглавляемой Урицким и Свердловым. На этом съезде "крайне левые" объявили коалиционный Верховный Народный Совет, находившийся в Москве, "предателями дела революции", а НЭП, который очень многие приняли с облегчением, был назван "установлением власти буржуазии". Съезд бросил вызов законной власти в стране, призывая "широкие массы трудящихся" развязать "беспощадный террор" по отношению ко всем "паразитным" классам и "экспроприировать экспроприаторов" дотла. И эти призывы не оставили безучастными тех, кто уже вошёл во вкус безнаказанного грабежа (а таких было немало). Петроград заявил о своём неподчинении Москве, и дело шло к новому витку гражданской войны, небывало ожесточённому.
Однако восстание "истинных коммунистов" не встретили поддержки в Кронштадте, что немало изумило вождей "крайне левых", помнивших, как матросы штурмовали Зимний дворец во время сентябрьской революции семнадцатого года. А теперь моряки сказали "нет" – от добра добра не ищут. Царских генералов добили – зачем снова лить кровь?
Вождям "третьей революции" нужен был Кронштадт и боевой флот, чтобы говорить с Москвой с позиции силы. Они объявили кронштадцев мятежниками и бросили на крепость войска, перешедшие на сторону "истинных коммунистов" и возглавляемые командармом Тухачевским, тайно грезившим о славе Наполеона.
Линейные корабли "Петропавловск" и "Севастополь" в устье Невы, 1920 год
Адмирал Эссен, командующий Балтфлотом, сохранил верность Верховному Совету. Он встретил атакующих огнём тяжёлых орудий – двенадцатидюймовые фугасные снаряды проделывали во льду громадные полыньи, и ледяная вода быстро охладила пыл сторонников "перманентной революции". Тухачевский погиб, а затем два дредноута под командованием адмирала Щастного – "Севастополь" и Петропавловск", – следуя за ледоколом "Ермак", вошли в устье Невы. В наших стволах, сообщали моряки в своём послании фракционерам, сидят тридцатипудовые поросята, и если мы запустим их по Смольному, то сильно попортим всю его красивую архитектуру, так что кончайте бузить. Ультиматум, обильно насыщенный боцманским лексиконом и напоминавший письмо запорожцев турецкому султану, возымел действие, тем более что с кораблей высадились матросские десантные отряды, взявшие под контроль мосты через Неву.
Вожди "крайне левых" растерялись, а тем временем из Москвы подтянулись воинские части, верные Совету, и бронепоезда, и путч "истинных коммунистов" погас как пожар под струями воды из брандспойтов.
Красин резко осудил выступление "истинных коммунистов", заявив, что "одна партия не имеет права монополизировать волеизъявление всего народа". Крови он не жаждал, но Киров был непреклонен. "Они, – сказал он, имея в виду фракционеров, – тащили страну к братоубийству. Это опасное сумасшествие, которое лечится только свинцовыми пилюлями". И Свердлов, Урицкий, а также ближайшие их сподвижники были расстреляны.[23]
23
После Третьей мировой войны, в самом конце ХХ века, русскими учёными было выполнено компьютерное моделирование ситуации, имевшей место весной 1920 года, и рассмотрены вероятные варианты её дальнейшего развития. Учёные пришли к выводу, что в случае победы путчистов в России возникло бы странное государство, в котором единственная партия становится безраздельно правящей и не борется за места в структурах управления государством, а подминает его под себя, дублируя и заменяя органы власти. "Это похоже на некое теократическое государство, где правящий орден склонен к фанатичному подавлению любого инакомыслия самыми жестокими методами" – таким было заключение комиссии. "Как хорошо, – воскликнул академик Лихачёв, ознакомившись с результатами моделирования, – что история не знает сослагательного наклонения!".