Вне корпорации

— Значит, вы в каком-то смысле видите себя современным фараоном?

— Не совсем. Я не считаю себя божеством, я не родился богатым и, уж конечно, перед смертью не отдал приказ похоронить вместе с собой всех своих домочадцев. Однако, признаю, определенное сходство есть.

— Значит, фараоны послужили для вас источником вдохновения?

Джастин широко улыбнулся:

— Да, фараоны поистине послужили для меня источником вдохновения. Они вселили в меня страх.

— Боюсь, Джастин, я не настолько разбираюсь в древней истории, чтобы понять ход ваших мыслей.

— Помните, сколько мумий фараонов на самом деле нашли в их пирамидах?

— Кажется, двух или трех…

— Скажите лучше: ни одного.

— А как же Тутмос?

— Он принадлежал к более поздней династии, которая усвоила важный урок. Что сообщаешь миру, когда строишь пирамиду и набиваешь ее ценностями? Позвольте мне, — продолжал Джастин, видя, что Майкл собирается ответить. — Вы, проще говоря, кричите на весь мир: «Эй, смотрите, вот он я — мертвец с кучей сокровищ!»

— Хороший довод, — кивнул Майкл.

— Ни одна древняя пирамида не дошла до нас в целости и сохранности. До Тутмоса пирамиды грабили на протяжении более тысячи лет. Поэтому новые фараоны приказывали строить тайные гробницы, в которых их тела сохранялись бы в неприкосновенности. Таким образом, они значительно увеличивали свои шансы на следующую жизнь.

— Значит, в вашем понимании «Луна» равнялась «пирамиде».

— Вот именно! — Джастин все больше осваивался. Хотя с годами он привык не любить журналистов, даже так называемых «солидных», это интервью отличалось от остальных, потому что ему предоставили возможность поделиться соображениями, которые триста лет назад он не мог бы доверить никому. — Согласись я, чтобы меня отправили на Луну, — продолжал он, — мне пришлось бы сообщить правительству о своем решении и о дне запуска. Пошли бы инспекции, проверки… Весь мир узнал бы, что я потратил целое состояние, чтобы меня похоронили на Луне, и любой придурок, владеющий ракетой или желанием проверить, правда ли у меня там куча сокровищ, мог бы меня прикончить.

— Поэтому вы вырыли могилу, — сказал Майкл, который начал догадываться.

— Небольшое уточнение. Я построил полностью автономный модуль для сохранения жизни, который похоронил в могиле.

— Дело не в словах. Вы получили то, к чему стремились, — анонимность.

— Да. И чем больше анонимности, тем лучше. Вы хотите знать, почему Тутмос пролежал нетронутый столько тысячелетий? Он был таким маловажным правителем и жил так недолго, что о нем скоро все забыли. И прежде чем вы зададите следующий вопрос, я отвечу сам. Если можно так выразиться, я был во многом похож на Тутмоса. Да, я был богат и обладал какой-то славой, но в ходе истории я был просто точкой на экране радара.

— Не просто точкой, Джастин. Мы до сих пор неплохо знаем вашу жизнь.

— Майкл, уверяю вас, так вышло по счастливой случайности. Мне повезло: я исчез в такое время, когда средства массовой информации писали практически обо всем, и я, как ни странно, думал, что хуже уже не будет.

Майкл расхохотался:

— Вы правы!

— Кроме того, — продолжал Джастин, — во время Большого Краха, очевидно, было стерто целое море информации… Вот почему я оставался на виду, словно вишенка на кремовом торте. Уверяю вас, в мое время я был хорошо известен. Но, как гласит пословица, «миллиарду китайцев на это наплевать».

— Я знаю эту пословицу, — ответил Майкл. — Правда, численность китайцев с тех пор слегка выросла.

— Да уж, не сомневаюсь.

— Ладно, допустим, — продолжал Майкл. — Но почему вы не обратились в организации, которые занимались крионикой? Ведь в ваше время они уже существовали!

— Подобно пирамидам, такие организации представляли собой очевидную мишень, которая только и ждет, когда ее уничтожат.

Майкл кивнул:

— Зачем спасать себя одного? Мы все видели, какого размера гробницу вы воздвигли. Похоже, вы без труда могли прихватить с собой кого-нибудь еще.

Джастин поерзал на сиденье. Он заметил, что кресло пытается приспособиться к нему, чтобы ему было удобнее, как и кровать, на которой он очнулся после долгого сна. Но справиться с теми чувствами, которые он сейчас испытывал, с помощью манипуляций мыслящего кресла было невозможно, — пусть оно и было создано для решения и подобных проблем тоже.

— Я предложил одному человеку разделить мою участь, — вздохнул Джастин. — Он был моим персональным ассистентом… Но он отказался. Ему казалось, что неправильно жить дольше, чем тебе предопределено.

— Если я не ошибаюсь, — заметил Майкл, — такое мнение было очень распространено в ваше время… так сказать… стереотип мышления. Не вините себя!

— Я себя не виню, Майкл. Но вы правы, — продолжал Джастин. — Мысль о предопределенности смерти тогда превалировала в обществе. Точнее, превалировала в течение всей письменной истории.

Майкл сделал глубокий вдох и покачал головой:

— Хотя я много прочел по этой теме, приходится признать: я не могу понять, как общество могло упорствовать в таком алогичном суеверии. Скажите, те, кто считали, что смерть неизбежна, от медицинской помощи тоже отказывались?

— Нет, не отказывались. Но им смерть представлялась религиозным действом, а не болезнью, которую следовало лечить.

— А вот мы ее излечили!

— В самом деле? Что вы говорите! — улыбнулся Джастин. — Должен вам сказать, что мой ассистент, Себастьян, не был дураком. Во многих отношениях более умного и информированного человека я в жизни не встречал. Но он попал в ловушку, как птица в силок. И он, как миллионы его предшественников, не мог избавиться от самого мощного заблуждения всех времен — мысли о неизбежности смерти.

Майкл кивнул:

— Однажды я читал книгу на эту тему, она называлась «Культ смерти».

— Погодите, сейчас сам догадаюсь, — перебил его Джастин. — Та книга вас не тронула.

Майкл кивнул.

— Странно, — продолжал Джастин, — что вы вообще прочли ее дальше первой главы. Чтобы понять такую книгу, нужно думать так же, как люди, жившие в двадцать первом веке, а вы, конечно, так думать не можете. Все равно что я попытаюсь влезть в голову людям, жившим за триста лет до меня.

— Скажите, — спросил Майкл, — не египтяне ли подсказали вам мысль о сокровищах, которые, если верить слухам, зарыты в вашей гробнице?

— Все зависит от того, что за слухи до вас дошли, засмеялся Джастин.

— Что в саркофаге много золота, серебра и драгоценных камней, сейчас не таких ценных, но ведь вы тогда не могли этого знать.

Джастин кивнул:

— Слухи верны.

— Кроме того, говорят, что у вас есть и другие тайники, набитые произведениями искусства… Наш общий друг Омад даже уверяет, что у вас есть часы «Таймекс»!

— Были, — ответил Джастин. — Сегодня утром я их продал.

— В самом деле? — удивился Майкл. — Этого Омад мне не сказал. Сколько вы за них получили? Можете не отвечать, если не хотите.

— Тридцать восемь тысяч.

— В кредитах «Америкэн экспресс»?

— Да. Это неплохо?

Майкл засмеялся:

— Все относительно! Если считать неплохими дивиденды в одну целую двадцать пять сотых… Могли бы продать и подороже…

Джастин кивнул, пытаясь разобраться в том, что он только что услышал. Майкл сравнил прибыль Джастина не с полугодовым, например, доходом, и не сказал, что Джастин «заработал целую кучу денег». Нет, его доход во многом определялся дивидендами. Видимо, такой порядок давно вошел в обиход. Джастин вспомнил: когда-то богатство определялось количеством урожая, который человек собирал, допустим, с поля: сам-пять, сам-восемь… Так что на вопрос «Сколько ты заработал в прошлом году?» отвечали количеством урожая, которое собирал фермер. Чем выше число, тем больше восхищение. С развитием индустриального общества люди стали измерять богатство годовым жалованьем. А сейчас, с возникновением чисто корпоративного общества, очевидным признаком благосостояния стали ежеквартальные дивиденды.