Усобники

Ударили суздальцы в набат, собрался люд у белокаменного собора:

Мужики, берись за топоры и дубины!

Круши ордынцев!

Гридни толпу оттеснили, дали баскаку с обозом покинуть Суздаль. Но по дороге во Владимир ордынцев остановили лесные ватажники. Пока к баскаку подмога подоспела, мало кто из сборщиков дани в живых остался.

*

Мурза ворвался в хоромы разъяренный. Брызгая слюной, кричал:

Конязь Андрей, в Суздале твои холопы баскака убили и выход забрали!

Побледнел Андрей Александрович, а посол, бегая по палате, сверкал глазами:

Хан пришлет воинов, и мы разорим твою землю, города урусов сровняем с землей, и пламя пожаров будет освещать нам путь!

Выждав, пока мурза стихнет, князь Андрей вставил:

Ты — посол великого хана, а мы — его холопы, так к чему хану зорить своих холопов, чем платить хану дань будем? А тех, кто поднял руку на баскака и сборщиков выхода, я сам накажу достойно.

Хе, — хмыкнул мурза, — ты хитрый конязь, но я хитрее тебя.

Мудрый мурза Чета, ты возвратишься в Орду с хорошими подарками для тебя и твоих жен,

Хе, я подумаю.

Князь Андрей взял его за руку:

Пойдем, посол, в трапезную, изопьем общую чашу, чтоб была меж нами дружба…

*

В конце августа из Владимира на Суздаль выступил великий князь. Суздальцы не сопротивлялись, открыли ворота. Андрей Александрович велел гридням сечь и казнить непокорных, дабы впредь не смели идти против воли великого князя.

Переяславский князь Иван — племянник московскому, но годами они мало разнятся и живут между собой в согласии. Даниил при случае с радостью наезжает в Переяславль, а Иван — частый гость в Москве. Бог не дал Ивану детей, и он привязан душой к сыновьям Даниила Юрию и Ивану. Как-то сказал переяславский князь:

Ты, Даниил Александрович, помни: коли помру я, княжество Переяславское за Москвой оставлю…

Кто-то из недоброжелателей Ивана передал те слова великому князю Андрею Александровичу, и затаил он зло на переяславского князя. Иногда появлялась мысль, не извести ли князя Ивана? Однако подавлял такое желание: и так черная молва о нем, Андрее, гуляет. А то скажут: «У брата старшего, Дмитрия, великое кияжеиие отнял, теперь его сына Переяславского княжества лишил…»

«Ладно, ужо погожу», — говорил сам себе Андрей Александрович.

…Из Суздаля великий князь направился в Ростов. Для незаморенных коней дорога заняла два перехода. Переяславль князь Андрей объехал стороной: не захотел встречаться с Иваном.

Ростов Великий открылся издалека. Стенами дубовыми прижался к озеру Неро, башнями стрельчатыми прикрылся, храмами в небо подался. А посады по крыльям рвами опоясаны да валами земляными, поросшими кустарником в колючках.

Копыта застучали по деревянным мостовым, местами подгнившим, давно не перемощенным. Завидев великого князя Владимирского, стража распахнула ворота, и по брусчатке Андрей Александрович въехал на княжеский двор, тихий и безлюдный. Никто здесь великого князя не ждал. С той самой поры, как одолели распри ростовских князей и брат пошел на брата, опустели княжеские хоромы…

Прибежал старый тиун ростовских князей, придержал стремя. Андрей Александрович грузно ступил на землю.

Почто, старик, не встретил?

Упредил ты, княже. Сейчас потороплю стряпух.

Передохну с дороги, тогда и потрапезую.

Сон был короткий и тяжелый. Брат Дмитрий привиделся. Будто огонь лижет крепостную стену, а за ней стоит Дмитрий в алом корзно и говорит: «Что, Андрей, смертью моей доволен? Того алкал, когда великое княжение у меня отнимал? Моим корзно любуешься? Так это кровь моя…»

Пробудился князь Андрей — голова тяжелая, и на душе муторно. Попытался успокоить себя, сказав мысленно: «Не убивал я тебя, Дмитрий, всем то ведомо. Кто попрекнет меня, разве что сын твой, князь Переяславский, неприязнь ко мне держит. А чего ожидать от него?»

Не успел князь Андрей покинуть опочивальню, как явился боярин Аристарх, старый товарищ его детских игр:

Князь Андрей, там люд собрался.

Чего надобно? — спросил тот недовольно.

С жалобой на баскаков.

Опоясавшись, Андрей Александрович вышел. Увидев его, народ заволновался, загалдел.

Тихо! — гаркнул боярин Аристарх. — Пусть один сказывает, а не сторылая толпа!

Вперед выбрался крупный мужик в войлочном колпаке и домотканом кафтане, поклонился:

Великий князь, аль у нас две шкуры? Зачем дозволил баскаку брать дань повторно?

Кто ты? — грозно спросил князь Андрей и насупил кустистые брови.

Меня, великий князь, весь Ростов знает. Староста я кузнечного ряда, и кличут меня Серапионом.

Да будет тебе, Серапиоп, и всему люду ростовскому ведомо: дань собирали волей хана. Коли же хан укажет, то и два, и три раза в год платить станете.

Толпа заволновалась, надвинулась:

Твои гридни с ордынцами были!

По неправде живешь, князь!

Андрей Александрович шагнул назад, подал знак дружинникам, и те, обнажив мечи и выставив щиты, двинулись на толпу. Когда двор очистился, князь велел боярину Аристарху:

Выступаем немедля, не то и Ростов, как Суздаль, покараю.

Подошел тиун, спросил удивленно:

Так скоро, княже? Стол накрыт.

Князь Андрей ответил сердито:

Людом ростовским сыт я по горло, старик.

*

Лет полсотни тому назад могучий хан Батый, внук величайшего из величайших полководцев, Чингисхана, повелел заложить в низовье Волги-реки столицу Золотой Орды город Сарай. Место удобное, рукава реки обильны рыбой, по камышам во множестве водятся дикие кабаны и иное зверье, а в степи щедрые выпасы с табунами и стадами. По степному раздолью кочуют орды. В весеннюю пору, когда сочна зелень в клевере и горошке, в одуванчиках и ярких тюльпанах, в степи ставят ханский шатер, а вокруг него шатры его жен и сановников. Здесь хан вершит государственные дела, принимает послом и зависимых князей, творит суд и расправу.

Ханы всесильны, и гнев их страшен, однако сыскался в Орде воевода, посмевший пойти против ханской воли. Им оказался Ногай. Со своими туменами и вежами он откочевал в степи Причерноморья и провозгласил себя ханом Ногайской Орды. Гнев хана Берке не смог достать Ногая, и его Орда кочевала от Кубани до Карпатских горбов. Отныне русские князья кланялись и хану Берке, и хану Ногаю, а после смерти Берке — хану Тохте. Начав борьбу со старшим братом Дмитрием за великий стол, городецкий князь Андрей получил поддержку и хана Тохты, и старого хана Ногая.

В прошлый год с весны до первых заморозков Андрей Александрович провел в Орде — сначала в Сарае, затем в кочевье у Ногая. Он ползал на коленях перед Тохтой, оговаривая Дмитрия: тот, дескать, в Псков удалился и с Литвой заодно. И хан, озлившись па князя Дмитрия Александровича, вручил ярлык на великое княжение Андрею.

Пнув носком туфли русского князя, Тохта сказал своим вельможам:

Орда могущественна, а конязи урусов — шакалы. Они рвут свою землю. Урусские конязи подобны червям.

Возвращаясь на Русь с ярлыком, Андрей Александрович побывал у Ногая. Одарив старого хана, Андрей и здесь оклеветал Дмитрия.

Хан угощал князя Андрея. Они сидели на белой кошме под раскидистой ивой на берегу степной речки. Ногай бросал кости своре собак и, прищурив глаза, смотрел, как они грызлись между собой. Наконец хану это надоело, и он заметил с хитринкой в сощуренных глазах:

— Урусы уподобились этим псам.

Князь Андрей Александрович обиду не заметил и даже улыбнулся подобострастно. Пусть хан Ногай говорит, что его душа пожелает, лишь бы не защищал Дмитрия. Теперь, когда в его, Андрея, руках ярлык на великое княжение, он чувствует себя уверенно даже в Орде. В том князь Андрей убедился, когда, возвращаясь на Русь, на него наскочил тысячник Челибей. Его воины охватили небольшую княжескую дружину полукольцом и готовы были обнажить сабли. Челибей сидел подбоченясь. Он не любил русского конязя за то, что гот, бывая в Орде, обходил его дарами. Теперь тысячник возьмет себе все, что везет конязь урусов.