Мария Каллас

«— Разве газетные статьи вас по-прежнему волнуют? — спросил Каллас один из ее преследователей.

— Да, если они печатают откровенную ложь! — ответила она. — Почему они портят мне жизнь в то время, когда я прошу только об одном, чтобы меня оставили в покое? Почему они суют нос в частную жизнь Каллас и интересуются, куда она пошла, что делает, с кем встречается? Я знаю, что каждая звезда становится мишенью журналистов, однако в итоге весь этот шум и тарарам приводит к тому, что я теряю вкус к музыке».

Надо сказать, что никогда еще на звезду не было направлено столь великое число прожекторов. Не так часто случалось, чтобы о Каллас то и дело печатали статьи как в желтой прессе, так и в серьезных информационных изданиях. Очевидно, это было тяжким испытанием для Марии и все же… Все же я помню, как во время последнего разговора с певицей, перед тем как на ее хрупкие плечи свалилось тяжелое бремя одиночества, она, рассказывая о времени, когда ее преследовали средства массовой информации, невольно улыбнулась, что было похоже на ностальгию…

Во всяком случае, вся та шумиха, поднятая вокруг его бывшей жены, заставила Менегини выйти из оцепенения, в которое он погрузился после развода. И он тут же начал жалеть о том, что проявил слишком много благородства во время раздела общего имущества. Теперь ему захотелось получить более весомый кусок пирога. В перспективе это грозило Марии новыми расходами, тратой времени для встреч с адвокатами, новыми спорами…

Но что эти склоки по сравнению с любовной горячкой, в которой пребывала Мария! Желая покончить со своим итальянским прошлым, поскольку отныне по требованию Аристотеля она была целиком и полностью гречанкой, Мария продала квартиру в Милане и нашла пристанище в столице всех изгоев мира, будь то миллиардеры или нищие, — в Париже. Она купила квартиру на улице Фош, совсем близко от владений самого Онассиса. Однако для Марии эта квартира стала только временным жильем, поскольку она предпочитала такие места, как Монте-Карло и яхта «Кристина», разумеется, когда хозяин был на борту. Теперь звезда, называвшаяся Каллас, вращалась вокруг светила по имени Онассис. Она приспосабливалась к его образу жизни, всегда была готова встретить его с улыбкой, когда он прилетал на личном самолете. Как же ей привязать этого метеора к своей женской судьбе? Мария не могла не думать об этом: все женщины мечтают о замужестве. Впрочем, окружавшие ее люди только и говорили что о их свадьбе. Мария и Онассис в принципе не опровергали эти слухи.

В 1960 году состоялся официальный развод Онассиса с Тиной. Что же касалось Марии, то в Италии разводы в то время были запрещены и считалось, что супруги жили раздельно. Однако она имела американское гражданство, что позволяло ей без проблем выйти замуж в Соединенных Штатах. Однако знаменитые любовники тянули со свадьбой, а Аристотель перед представителями прессы продолжал называть оперную диву своей «лучшей подругой».

Когда они оставались вдвоем или же были в компании самых близких друзей, судовладелец громко опротестовывал свое намерение жениться на возлюбленной, однако этот проект оставался в стадии священного обета. Аристотель пригласил Марию в путешествие по замкам, что было торжественным и слишком французским развлечением для этих двоих детей Средиземноморья. Однажды им показалось, что они нашли идеальное место для проживания будущих молодоженов. Во всяком случае, так уверял Ари. И, как казалось Марии, он был вполне искренним. Наконец-то свершилось! Они поженятся и бросят якорь в этом замечательном месте, свидетеле славного прошлого!

Ничего подобного не случилось. Они не купили замок и не поженились. Аристотель всегда находил тот или иной предлог, чтобы отодвинуть событие, которого с растущим день ото дня нетерпением ждала Мария. Причина такой отсрочки лежала на поверхности: его двое детей. С самого начала дети Онассиса прониклись жгучей ненавистью к Марии. Это чувство не изменилось даже тогда, когда они выросли и стали взрослыми людьми. Аристотель успокаивал ее: «Пусть пройдет время… Они вырастут, мои ужасные дети… Все утрясется…»

Мария была вынуждена довольствоваться этими туманными обещаниями, хотя открыто заявляла, что хотела бы родить ребенка, чтобы увенчать короной эту настоящую для женщины жизнь, которую, как ей казалось, она отныне вела. И это ее желание оказалось несбыточной мечтой. Ей ничего не оставалось, как вернуться к своей прежней жизни самой известной в мире примадонны, поскольку именно в этой роли она покорила Онассиса. Бывший маленький эмигрант из Смирны еще больше повысил свой престиж, что было чрезвычайно важно для него. Вопреки тому, что утверждали некоторые биографы певицы, Аристотель никогда не просил Марию отказаться от ее профессии, что было бы логично со стороны влюбленного мужчины, но весьма разочаровало бы человека, постоянно озабоченного приумножением своей славы с помощью рекламы. По этому вопросу имеется ценное свидетельское показание, предоставленное Мишелем Глотцом в 1964 году, когда рассматривался вопрос об экранизации «Травиаты»: «Онассис придавал огромное значение карьере Марии Каллас. Он лично написал письмо Джеку Варнеру с согласия Караяна. Он встретился с ним благодаря мне на обеде, который я организовал. Мы вместе составили письмо с предложением снять фильм по «Травиате», в котором Висконти был бы режиссером, а Караян — дирижером. Караян был согласен, Висконти тоже. Онассис был также согласен оплатить съемки фильма. Я не знаю, что произошло потом. Фильм не состоялся по двум причинам. Одна из них мне неизвестна: а именно то, что произошло между Варнером и Онассисом, потому что в этот момент между Каллас и Онассисом наметился разрыв. Вторую же причину я хорошо знаю. Речь идет о неком недоразумении при выборе Марией дирижера для «Травиаты» между Караяном и Джулини. Джулини назначал даты, которые отвергала Каллас. В конце концов, ему это надоело, и он отказался от проекта. Караян проявил больше терпения… Но она все откладывала, откладывала, откладывала! Это было в ее характере — отложить решение всех вопросов на более поздний срок. Вот так ничего и не состоялось».

Мишель Глотц был прав. Тенденция никогда не говорить «да» и в то же время не говорить «нет» все чаще проявлялась у Марии, по мере того как она теряла уверенность в своих вокальных возможностях.

А пока, после перерыва в восемь месяцев, оперная дива вновь вернулась на сцену. Однако Марию уже обуревали сомнения, частично лишавшие ее исполнительских способностей. Теперь она была в какой-то степени певицей только наполовину. Однако если бы она по-настоящему захотела, если бы ей удалось преодолеть парализующий страх, если бы она отказалась от удовольствий, предоставляемых Онассисом, если бы ее не сжигал огонь любовной страсти, возможно, она вновь смогла бы достигнуть вершины… Впрочем, помечтали и будет.

Возвращение на оперную сцену началось с аннулирования концерта, который она должна была дать в Остенде. Причиной этого неприятного события стал острый ларингит, случившийся совсем некстати, поскольку еще больше пошатнул уверенность певицы в своих силах. Длительный отдых, похоже, не принес ожидавшихся результатов. Состояние ее голоса не улучшилось, и Каллас охватила паника. В августе ей предстояло петь в двух представлениях «Нормы» в античном театре в Эпидавре, где ее ждала вся Греция. Вся Греция и… Онассис, что для нее было важнее всех эллинов вместе взятых. Для него же это выступление было удобным случаем похвалиться перед всем миром своим последним приобретением, устроить блестящую демонстрацию собственного величия. В тот вечер должна была петь не просто Каллас, а его Каллас! А уж какая музыка будет звучать, Беллини или другого композитора, ему было все равно. Главное для этого греческого выскочки заключалось в престижности места, где должно было состояться представление. Аристотелю казалось, что символически он переходит с Юпитером на «ты»…

Певице надо было во что бы то ни стало оправдать столь высокие амбиции. Мария знала, что отступать некуда. Она должна была петь, и она будет петь. Любовь творит чудеса, и Мария обрела второе дыхание. Однако все предыдущие месяцы она разбазаривала свои силы. Многие видели, как ночи напролет она танцевала с Ари в «Моана», самом шикарном ночном клубе в Монте-Карло.