Осужден пожизненно

– Возьми-ка ты лучше муку и неси ее, – сказал он Габбету. – А топор отдай мне.

Габбет, смерив взглядом его тщедушную фигуру, муку все же взял, но топор отдал своему дружку Сандерсу. В этот день они осторожно пробирались между морем и холмами и сделали привал у ручья. После долгих поисков Ветчу удалось собрать пригоршню ягод. Половина горсти была съедена сразу, вторая оставлена впрок.

На следующий день они подошли к морю, и, по мере того как они двигались к северу, остров Марии исчезал из виду, а с ним и опасность быть замеченными в подзорную трубу. Вечером, разделившись на две партии, они добрались до привала. В перерывах между голодными спазмами каждый думал: неужели мое лицо так же ужасно, как у остальных, а глаза так же налиты кровью?

На седьмой день Боденхэм отказался идти – так сильно у него болели ноги, и Гринхилл, с жадностью взглянув на ягоды, посоветовал ему отстать. Тот был очень слаб и потому доверился словам товарища, к полудню следующего дня отстав от группы. Заметив его отсутствие, Габбет отправился на поиски и появился через час, толкая перед собой несчастного ударами и пинками, как овцу, загоняемую в овчарню. Гринхилл пробурчал что-то о лишнем рте, но Верзила бросил на него такой устрашающий взгляд, что тот замолчал. Ворон вспомнил, что Гринхилл уже сопровождал Габбета в прежнем побеге, и почувствовал себя не в своей тарелке. Он намекнул о своих сомнениях Сандерсу, но тот только рассмеялся. Было очевидно, что между тремя существует какое-то соглашение.

Был девятый день их свободы; солнце, поднявшись над песчаными дюнами, поросшими колючим кустарником, озарило шестерых изголодавшихся людей, проклинающих бога и все же боящихся смерти. Вокруг них простирался бесплодный, лишенный тени, бесприютный буш. Над ними нависало безжалостное небо. Вдалеке синело равнодушное море. Должно было произойти нечто страшное. Эта серая пустыня и серое небо словно таили в себе чудовищные тайны.

Ветч предположил, что Устричная бухта находится недалеко, к востоку от них, – линия побережья очень обманчива, – и, хотя это отклоняло их от курса, они решили двинуться в этом направлении. Проковыляв миль пять, к бухте они не приблизились и, полумертвые от голода и усталости, в отчаянии опустились на землю. Ворону показалось, что глаза Габбета сверкают совсем по-волчьи. А Гринхилл во время какого-то невеселого разговора вдруг сказал:

– Я так слаб, что мог бы съесть кусочек человечьего мяса.

На десятый день Боденхэм опять отказался сдвинуться с места, и другие, тоже едва державшиеся на ногах, сели в кружок вокруг него. Гринхилл, глядя на распростертого товарища, медленно произнес:

– Я уже видел, ребята, это и вкусом оно напоминает свинину.

Услышав, как его одичавший товарищ выразил то, о чем втайне думали все, Ворон закричал:

– Это же убийство! Да и кто будет это есть?

– Не беспокойся! – с усмешкой ответил Габбет. – Только мы все должны приложить к этому руку.

Габбет, Сандерс и Гринхилл отошли в сторонку; затем Сандерс, подойдя к Ворону, сказал:

– Он засекал людей до смерти. Теперь пусть получает.

– Ну так и Габбет тоже порол! – содрогнувшись, возразил Ворон.

– Да, но у Боденхэма ноги больные, – пояснил Сандерс, – а бросать его просто так глупо.

Около трех часов утра Ворон услышал, как кто-то крикнул: «Господи!» – и проснулся в холодном поту.

Той ночью до мяса никто, кроме Габбета и Гринхилла, не дотронулся, но эти двое развели костер, бросили на горящие угли какие-то страшные куски и съели их, не дав им даже поджариться. Утром обезображенный труп был поделен между всеми.

В этот день шли молча, и на полуденном привале Корнелиус взялся нести котелок, сказав, что после обеда он почувствовал прилив сил. Ветч дал ему котелок, и через полчаса после этого Корнелиус исчез. Габбет и Гринхилл отправились его искать, но вернулись ни с чем, проклиная все на свете.

– Сдохнет, как собака, в зарослях, – сказал Гринхилл.

Но проницательный Ворон понял, что Корнелиус просто предпочел такую смерть той, что была ему уготована позже.

Двенадцатое утро было сырым и туманным; Ветч, видя, что провиант истощился, стремился ободрить людей, рассказывая истории о людях, которым удалось выйти из более опасных положений. Он понимал, что он самый слабый из всех оставшихся, и не без мрачного юмора находил утешение в том, что он и самый худой.

В полдень они подошли к речонке и до ночи искали брод, но их поиски не увенчались успехом. На следующий день Габбет и Ворон переплыли речонку, и Ворон велел Габбету срубить длинное молодое деревце и перебросить его через речонку, чтобы и остальные, ухватившись за него, могли переправиться на другой берег.

– Без меня вам бы туго пришлось, – сказал Ворон с мрачной ухмылкой.

Теперь им нечем было развести огонь, так как во время переправы у Гринхилла отсырело огниво. Верзила Габбет злобно помахивал топором, чтобы согреться, а Ворон, улучив момент, шепнул Габбету, что Гринхилл – крупный мужчина.

На четырнадцатый день беглецы уже и ползти не могли. Теперь самым слабым оказался Гринхилл. Увидев, что Габбет и Сандерс отошли в сторону и стали о чем-то шептаться, Гринхилл подполз к Ворону и жалобно проскулил:

– Ради всего святого, Джемми, не давай им рубить меня!

– Ничем не могу тебе помочь, – ответил Ворон, в страхе озираясь. – Вспомни беднягу Боденхэма.

– Но он-то был невиновен. А я… Если они убьют меня, я попаду в ад – на мне кровь Тома Боденхэма.

Он стал кататься по земле, охваченный безысходным ужасом. Габбет велел Ветчу собрать дров для костра. Уходя, Ветч видел, как Гринхилл цеплялся за худые колени Габбета, а Сандерс крикнул ему вслед:

– Сейчас услышишь, Джем! Впечатлительный Ворон заткнул уши, и все же он услышал глухой удар и стон. А когда он вернулся, Габбет уже надевал башмаки убитого, которые были лучше его собственных.

– Останемся здесь на денек, отдохнем, – сказал он. – Теперь у нас есть провиант.

Прошло еще два дня, и трое беглецов снова отправились в путь, с подозрением поглядывая друг на друга. На третий день, шестнадцатый с начала их рокового путешествия, оставшиеся части трупа уже оказались непригодными для еды. И каждый смотрел на заострившиеся от голода лица товарищей и думал: «Кто следующий?»

– Мы должны умереть все вместе, – быстро сказал Сандерс, – прежде чем случится еще одно мокрое дельце.

Ворон оценил ужасную ситуацию и, когда Верзила не мог их слышать, сказал Сандерсу:

– Пойдем с тобой вместе, уйдем от него. Ты видишь, что за человек этот Габбет. Когда он захочет есть, он убьет родного отца. Они направились в заросли, но Верзила обернулся и кинулся за ними. Ворон увернулся в сторону, а Габбет стукнул Сандерса топором по лбу. Удар был не очень сильным.

– На помощь, Джем! На помощь! – крикнул Сандерс и, напрягая все свои силы, выхватил топор из рук Габбета и швырнул его Ворону.

– Держи топор, Джемми! – крикнул он. – Довольно убийств!

И трое продолжали свой путь сквозь цепкий кустарник, а когда стемнело, Ворон подозвал к себе Габбета, и голос его звучал как-то странно:

– Пусть он умрет.

– Он или ты, – засмеялся Габбет. – Отдай топор.

– Не дам! – сказал Ворон, и на осунувшемся хитром лице появилось выражение непреклонной решимости. – Топор останется у меня. Отойди! Ты будешь его держать, а я уж прикончу.

Видя, что они приближаются, Сандерс понял, что ему пришел конец, и стал умолять их дать ему полчаса, чтобы помолиться.

Они вняли его просьбе; несчастный опустился на колени и, как ребенок, сложил руки. Его широкое глупое лицо дергалось от обуревавших его чувств. Толстые потрескавшиеся губы страдальчески шевелились. Он качал головой из стороны в сторону, но мысли его, затравленные страхом, путались.

– Я не могу вспомнить слова молитвы, Джем!

– И не надо, – проворчал Ворон и взмахнул топором. – Не умирать же нам с голоду из-за тебя!

Прошло еще четыре дня, и двое оставшихся в живых участника этой ужасной эпопеи стали следить друг за другом. Верзила с глазами, горящими ненавистью и голодом, словно часовой на посту, следил за Ветчем, а тот, наслаждаясь своим умственным превосходством, стискивал в руках роковой топор. Уже два дня они молчали. Два дня каждый обещал себе, что, как только другой уснет, он будет убит. Ворон понял дьявольский план Габбета, завлекшего в ловушку пятерых, чья смерть должна была помочь ему выжить, и был настороже. Габбет жаждал выхватить топор у попутчика, раз и навсегда покончить с ним счеты. Днем они шли вместе, выискивая поводы, чтобы оказаться за спиной у другого. Ночью притворялись дремлющими, но каждый, приподняв голову, встречал пристальный, бессонный взгляд товарища. Ворон чувствовал, что силы изменяют ему и мозг одолевает страшная усталость. Бормочущий, жестикулирующий, пускающий слюни Верзила был на грани безумия, – удастся ли ему найти удобную минуту, броситься на Ворона, и, выхватив запятнанный кровью топор, нанести ему смертельный удар? Или он заснет и сам станет жертвой? Бедняга Ворон! Бессонница – ужасная привилегия сумасшедших!