Осужден пожизненно

Пустота жизни казалась ей невыносимой: неделю спустя, после горестных размышлений, она попросила мистера Мориса отправить ее обратно в Хобарт-Таун. – Морис, я не могу больше жить на этом ужасном острове, – сказала она, – Я просто заболеваю. Отпусти меня к отцу, ну хотя бы на несколько месяцев.

Морис согласился. Его супруга действительно выглядела больной, а майор Викерс был старым и к тому же богатым человеком, горячо любившим свою единственную дочь. Морису даже хотелось, чтобы Сильвия навестила отца. Во взаимоотношениях этой четы наступило заметное охлаждение, и Морис, вначале удивившись ее желанию, был даже рад на время остаться один.

– Если хочешь, моя дорогая, ты можешь отправится с «Леди Франклин», на ней же вернешься обратно. Я жду ее со дня на день.

Услышан его решение, которое немало ее удивило, Сильвия поцеловала его с такой нежностью, какую никогда не проявляла к нему со дня смерти их ребенка. Новость о скором ее отъезде быстро распространилась, однако Норт не появлялся. Если бы не женская гордость, которой она не могла поступиться, госпожа Фрер сама бы пошла к нему, чтобы узнать о причине столь странной неучтивости, однако в ее влечении к нему таилась какая-то роковая сила, удержавшая ее от этого шага, на который юная девушка, хоть и столь же неопытная, решилась бы без колебания. Однажды, зайдя к жене лекаря, она столкнулась лицом к лицу с капелланом, и, владея присущим большинству женщин искусством притворства, стала подшучивать над тем, что он избегает ее. Бедный священнослужитель был обижен до глубины души. Забыв о правилах приличия, о почтении к женщине, он метнул на нее гневный взгляд, круто повернулся и вышел. Сильвия вспыхнула до корней волос и попросила извинить Норта, сказав, что он еще не вполне оправился от своей недавней болезни. Жена лекаря как-то косо на нее посмотрела и переменила тему разговора. Вскоре Сильвия встретила эту даму на улице и поклонилась ей, но в ответ получила высокомерный кивок; от этого кровь бросилась Сильвии в голову.

– Чем я обидела миссис Филдс? – спросила Сильвия мужа. – Сегодня она едва поклонилась мне.

– Ах, эта старая кошка! – ответил Морис. – Все это такая ерунда!

Но оказалось, что это совсем не ерунда. Морис зашел к доктору Филдсу, и между ними произошел серьезный разговор. Когда миссис Фрер узнала о содержании разговора, она расплакалась: это были слезы негодования, уязвленного самолюбия и стыда. Оказалось, что Норт дождался, пока Сильвия вышла из дома Филдсов, затем вернулся и, по словам миссис Филдс, «через пень-колоду» рассказал, что он не выносит миссис Фрер и не хочет бывать у них, добавив, что она ведет себя легкомысленно и недостойно замужней женщины, занимающей положение в обществе. Этот низкий поступок Норта, продиктованный благородными побуждениями, достиг желаемой цели. Сильвия перестала замечать несчастного священника.

Между комендантом и капелланом теперь чувствовалось отчуждение; Фрер задумал всякого рода мелкими придирками отравить ему существование и тем самым вынудить его подать в отставку. Тюремщики из арестантов вскоре заметили перемену в обращении коменданта со священнослужителем и тоже стали вести себя вызывающе. Почтение к нему сменилось дерзким неповиновением, проворная услужливость – холодным равнодушием, послушание – наглой строптивостью. Арестанты, которым Норт покровительствовал, подвергались грубым нападкам. Стоило кому-нибудь из них остановиться и поговорить с капелланом, его товарищи тут же начинали над ним издеваться. И Норт в конце концов осознал, что души, которые, он стремился спасти, вновь погружаются в бездну, а люди, чью любовь он сумел завоевать, отворачиваются при встрече с ним. Если он выказывал участие к судьбе какого-нибудь арестанта, он тем самым лишь вредил ему. Несчастный священнослужитель бледнел и худел от этой изощренной пытки. Отринув свою любовь, пусть и греховную, но единственную, которую ему довелось изведать, он убедился в том, что, одержав над собой победу, обрел ненависть всей своей паствы.

Власть коменданта была здесь так велика, что люди буквально ловили каждое движение его бровей. Задеть его самолюбие значило погибнуть; тот, кого комендант ненавидел, становился предметом ненависти всех, кто дорожил своей безопасностью.

Был лишь один человек, который не отступился от своего благодетеля, – Руфус Доуз, убийца и каторжник, приговоренный к смерти. Много дней он угрюмо молчал, подавленный собственным горем. И Норт, оказавшись изгоем, стал бороться за эту мятежную душу, пытаясь вернуть ей мир и покой. Его расстроенный и воспаленный мозг сверлила мысль, что этот арестант, над которым он возносил свои молитвы, был послан ему в залог искупления содеянного им греха. «Я должен спасти его или погибнуть, – говорил он себе. – Я спасу его душу даже ценой собственной крови».

Фрер никак не мог уяснить себе, почему обреченный преступник бестрепетно переносит все его издевательства и пытки. Ему казалось, что Доуз лишь притворяется усмиренным, надеясь получить дополнительную порцию пищи, и Фрер еще более ужесточал тюремный режим. Он приказал, чтобы Доуза отправляли на работу в те часы, когда его обычно навещал капеллан. Под предлогом того, что каторжник «опасен», он распорядился, чтобы во время их бесед в камере всегда присутствовал надзиратель, ибо Доуз «может убить капеллана». Он отдал приказ, обязывающий всех гражданских чиновников откликаться надзирателям из каторжан. Каждый раз, когда Норт шел к кающемуся грешнику, чтобы помолиться вместе с ним, его по дороге останавливали ухмыляющиеся арестанты, которые кричали в лицо: «Кто идет» – и, получив ответ, громко хохотали ему вслед. Под тем предлогом, что имущество капеллана нуждается в более тщательной охране, Фрер разрешил всем констеблям из каторжан производить у него досмотры в любое время, «повсюду и повсеместно», якобы для того, чтобы найти все то, что незаконно прячут арестанты. Слуга капеллана, разумеется, был арестант, и все ящики в доме Норта дважды в неделю подвергались осмотру Троука и переворачивались им вверх дном. Норт хладнокровно встречал это беззаконие, и Фрер» никак не мог понять его упрямства. Только лишь с прибытием «Леди Франклин» ему стала понятна причина внешнего равнодушия священника: два месяца назад он отправил свое прошение об отставке и на его месте был назначен преподобный Микин. Фреру так и не удалось сломить волю священника, и, негодуя на свое поражение, он вымещал злобу на Руфусе Доузе.

Глава 69

МИСТЕР НОРТ ЗАГОВОРИЛ

О методах и способах мести Фрера стали шептаться на острове. Говорили, что Норту было запрещено посещать арестанта, но капеллан отказался подчиниться этому запрету и, угрожая мерами, которые он примет по возвращении в Хобарт-Таун, вынудил коменданта отменить приказ. Комендант, однако, тут же обнаружил в поведении Руфуса Доуза признаки неподчинения в снова принялся за «усмирение духа», который он так блистательно «сломил». Злополучного арестанта лишали еды, ночью ему не давали спать, его посылали на самые трудные работы, заковывали в самые тяжелые кандалы. Троук, словно демон, искушал замученного человека, говорил ему, что, если тот откажется видеть священника, ему облегчат тюремный режим. Но все уговоры были тщетны. Будучи уверен, что смерть неизбежна, Доуз тянулся к Норту как к спасителю своей истерзанной души, отвергая все соблазны Троука. Разъяренный его упрямством, Фрер приговорил свою жертву к «распластыванию орлом» и «растягиванию» на дыбе. Слух об упорстве этого каторжника, о котором упомянул капеллан во время их несколько необычного свидания, дошел до Сильвии. Из обрывков разговоров ей не раз доводилось слышать о суровых наказаниях, которым подвергали несчастного по приказу ее мужа. И, возвращаясь к последней беседе с капелланом, она вспомнила странное желание арестанта получить цветок, и мысли ее вновь стали путаться, одолеваемые туманными воспоминаниями, преследовавшими ее с детства. Какая нить связывает ее с этим злосчастным убийцей? Почему по временам она ощущает странное сочувствие его судьбе? Почему он, покушавшийся на ее жизнь, сохраняет такое нежное воспоминание о ней, что просит подарить цветок, которого коснулась ее рука? Она попыталась узнать у мужа, в чем же провинность Руфуса Доуза, но всякий раз, когда речь заходила об арестанте, Морис Фрер раздражался, злился и наотрез отказывался отвечать. Это еще более разожгло любопытство Сильвии. Она вспомнила, сколь суров и жесток был он всегда к этому человеку, и в памяти ее всплыла сцена у них в саду, в Порт-Артуре, когда этот преследуемый каторжник цеплялся за ее платье и молил ее о чем-то, и она вспомнила тот лоскуток в мешочке, который Доуз порывистым жестом сорвал со своей груди, и с каким презрением ее жених швырнул эту реликвию в водный поток. Хотя само имя «Доуз» было ей теперь ненавистно, оно каким-то неведомыми путями переплеталось в ее сознании с ощущением спокойствия и надежды. Какую же тайну несли в себе ее смутные детские воспоминания? Лишенная советов Норта, которому еще совсем недавно она могла поверять все свои тревоги и сомнения, Сильвия, преодолев отвращение, отважилась на смелый поступок. Она решила посетить таинственную тюрьму, чтобы убедиться в том, насколько справедливы слухи о жестокостях ее мужа. И вот однажды в знойный полдень, когда комендант уехал по делам инспекции, Троук был сильно озадачен, увидев у дверей новой тюрьмы его жену.