Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

Оставшиеся до отъезда часы мы вели себя вполне корректно и старались не замечать друг друга. На этом закончились наши странные отношения. Я ду­маю, что поступки этого обычно уравновешенного человека можно объяснить только той феерической расслабляющей атмосферой, которая царствовала в Одессе. Правду говорят французы: «Любовь даже ослов заставляет танцевать».

В киоске Кремля номер «Собеседника» с пикант­ным материалом Дарьи Асламовой шел нарасхват. Журналисты интересовались, насколько Даше удалось соблюсти чистоту депутатских нравов и правда ли, что она отказалась от ранга «официальной любовницы» Николая Ильича.

— Это же прекрасная реклама, — улыбался ма­ленький гигант большого секса. — Вы вспомните, ка­кая судьба ожидала Клинтона в конце выборной кам­пании, которого обвиняли в подобном...

А напоследок заметил:

— У нас среди избирателей 53 процента женщин, и им приятно будет узнать, что Травкин — живой человек...

Много шума наделала статья в еженедельнике «Собеседник», автор которой Дарья Асламова под­робно описывала, как она «дала» профессору Руслану Хасбулатову, а лидеру Демократической партии Рос­сии Николаю Травкину «не дала». История эта дол­гое время занимала циничные умы растленных газетеров.

Журналисты как-то спросили у Руслана Имрановича, а не собирается ли он подавать в суд.

— А чего мне подавать? — спокойно пожал плеча­ми спикер российского парламента. — Это пусть Трав­кин подает...

Зал взвыл от восторга, оценив остроумие спикера.

После того, как Старовойтова была освобождена от должности советника Ельцина без объяснения при­чин (фельдсвязь доставила пакет с распоряжением пре­зидента), она любила рассказывать такой вот анекдот: — Идет Ельцин по улице, наступает на грабли. Грабли больно бьют его по голове. Борис Николаевич хватает их и вдруг с удивлением читает: «Здесь недав­но проходил Миша».

На открывшейся 14 декабря 1992 года в Стокгольме сессии Совета по безопасности и сотрудничеству в Ев­ропе (СБСЕ) ничто не предвещало сенсаций, как вдруг...

Министр иностранных дел России Андрей Козырев сделал заявление, которое вызвало всеобщее изумле­ние.

— Я должен внести поправки в концепцию россий­ской внешней политики, — неожиданно произнес «ми­нистр да». — Первое. Сохраняя в целом курс на вхож­дение в Европу, мы отчетливо сознаем, что наши традиции во многом, если не в основном, в Азии, а это устанавливает пределы сближения с Западной Евро­пой. Мы видим с некоторой эволюцией по сути неиз­менные целеустановки НАТО и ЕС, разрабатывающих планы укрепления военного присутствия в Прибалтике и других районах бывшего СССР. Этим же курсом, видимо, были продиктованы санкции против Сербии. Мы требуем их отмены...

Зал замер. Что это? Таким российского министра здесь еще никогда не видели. В Москве— коммунис­тический переворот?

— Второе, — невозмутимо продолжал «друг Анд- рюша». — Пространство бывшего СССР не может рассматриваться как зона полного применения норм СБСЕ. Мы будем твердо настаивать, чтобы бывшие республики СССР незамедлительно вступили в новую федерацию или конфедерацию, и об этом пойдет жест­кий разговор...

Дипломаты повскакивали со своих мест. Неве­роятно!

— Третье, — твердо говорил российский ми­нистр. — Все, кто рассчитывает, что можно не считать­ся с этими особенностями и интересами, что Россию ожидает судьба Советского Союза, не должны забы­вать, что речь идет о государстве, способном постоять за себя и своих друзей...

Никто ничего не понимал. Срочно объявили пере­рыв. От «мистера да» ждали разъяснений. Он дал их госсекретарю США Лоуренсу Иглбергеру, уединив­шись с ним в одной из комнат.

В зале заседаний они появились вдвоем — улыба­ющиеся, довольные.

— Леди и джентльмены,— обратился Козырев к коллегам, — хочу заверить, что ни президент Ельцин, который остается руководителем и гарантом россий­ской внутренней и внешней политики, ни я, как ми­нистр иностранных дел, никогда не согласимся на то, что я зачитал в своем предыдущем выступлении.

Вздох облегчения пронесся по залу.

— Хочу поблагодарить за возможность применить такой ораторский прием. Зачитанный мною текст — достаточно точная компиляция из требований далеко не самой крайней оппозиции в России. Это лишь при­ем: показать опасность другого развития событий.

И «мистер да» приступил к зачтению правильной речи. «Великая Россия» — всего лишь шутка, успокоил всех министр.

Декабрь 1992 года. VII съезд народных депутатов. На пост главы правительства вместо Егора Гайдара президент предлагает Виктора Черномырдина.

Это был пик рыночной эйфории, переходящей в ис­терию. Если раньше все дороги вели к коммунизму, то в девяносто втором — к рынку! В верности ему кля­лись все: от кадетов и монархистов до коммунистов. Рынок был своеобразным символом демократии.

Естественно, что и новому главе правительства в числе первых был задан вопрос:

— Вы за рынок?

— Я за рынок, но не за базар. Наша страна не должна превращаться в страну лавочников, — с ходу ответил Виктор Степанович.

Депутаты Госдумы России рассматривали проект Договора об общественном согласии.

— Мы сейчас как в ресторане: кто ест яства, а кто моет посуду, — заявил лидер ЛДПР Владимир Жи­риновский.

Представитель ПРЕС Вячеслав Никонов, кстати, внук Молотова, не согласился с лидером ЛДПР:

— Речь в Договоре об общественном согласии идет не о еде, а о правилах поведения за столом. Надо договариваться не бить по голове официанта, не смор­каться в скатерть и так далее.

В Госдуме очень много умных людей, не говоря уже об образованных.

Сижу перед телевизором. На экране— российский канал. Выступает землячка российского президента де­путат Екатерина Лахова:

— Согласие между представительной властью и правительством будет тем моментом, на который можно нанизать процесс, в который бы все вступили...

Жгуче завидую всем, кто умеет просто говорить о сложном!

Эдуард Лимонов — известный романист, полити­ческий деятель. В 1993 году дал ряд метких портрет­ных характеристик руководителям России и их окруже­нию. С его оценками многие не согласятся, они спор­ные, но писательский взгляд точен и убийствен.

О Горбачеве:

— Горбачев плохо говорит по-русски. С деревян­ными такими истовыми интонациями, с какими в со­ветских фильмах говорили «честные ребята». Фран­товат. Шляпка-пирожок на лысине. Маленький чело­век, попавший в главы великой державы. Акакий Акакиевич.

О Ельцине:

— Ельцин по сути своей тоже похож на всем знако­мый (иной, чем горбачевский) тип «честного мужика», соседа, пропивающего только аванс, а зарплату — в семью. Потому и выбрали.

О Боннэр:

— Мадам Сахарова, женщина, похожая на клад­бищенскую ворону. Восточная неряшливая дама с па­пиросой, с которой падает пепел. Кухонный диктатор. На кухне в нечистом халате принимает депутатов, ругает, наставляет их, отдает приказы. Профессио­нальная вдова, пережившая «фитиля» («эпохи трепет­ный фитиль» назвал ее покойного мужа поэт Вознесен­ский). От долгого общения с милицией, диссидентами, отказниками и более всех — с зэками в ней что-то от зэчки. Печать зоны.

О политиках:

— Политики нет. «Бояре» бегают из лагеря в ла­герь, как во времена лжедмитриев, успевая за сезон сменить «политические убеждения» полдюжины раз. Все время в бегах: от КПСС к Горбачеву, от Горбачева к Ельцину, от Ельцина куда? Национализм входит в моду, скоро будем ждать наплыва «бояр» во Фронт национального спасения? Бородатые, в пышных шап­ках, самые что ни на есть лукавые бояре, как в XVI веке. Поневоле поймешь царя Ивана Васильевича Грозного, окружившего себя опричниками...