Страница 8 из 71
Девушка украдкой пожала им руки и обратилась в бегство. На площади перед мэрией выстроились нарядные машины. На сиденьях лежали букеты. Гирлянды белых цветов висели на дверцах.
— Да здравствует новобрачная!
Это приветствие следовало крикнуть громко, но ребята произнесли его, не повышая голоса: их было всего несколько человек. Клод, Жако, Шантелуб, Лизетта, Жанна Толстушка и Бэбэ обнимали Розетту, изо всех сил жали руку Полэну, который после торжественного полумрака зала наслаждался ярким солнцем, заливавшим площадь. Аизетта вручила новобрачной букет цветов; его купили вскладчину — каждый внес по двадцать франков.
Розетта весело огляделась вокруг, расправила белоснежную фату, приколотую к отворогу ее жакета как символ чистоты новобрачной, и положила букет на согнутую в локте руку, словно это был новорожденный младенец. Она открыла шествие, опираясь на руку Полэна. За ними следом двинулись Жако с Бэбэ, Шантелуб с Аизеттой, Клод с Жанной Гильбер.
Ребята постеснялись войти в зал мэрии. Посоветовавшись, они решили, что лучше всего подождать новобрачных у выхода. При виде новенького с иголочки костюма Полэна сердце Жако сжалось. Ему страшно было подумать, что означает такой расход для паренька, воспитанного за счет общественной благотворительности. Хорошо, что и сам Жако разоделся в пух и прах. У него даже мелькнула мысль, не забежать ли ему к Милу предупредить, чтобы тот надел серый костюм на свадьбу.
Миновав залитую солнцем площадь, шествие двинулось по улице, где тесно прижавшиеся друг к другу дома преграждали доступ солнечным лучам. Стало холодно, по главной магистрали предместья разгуливали пронизывающие ветры, устремлявшиеся сюда из всех дворов и внутренних садиков.
Жако постарался, чтобы в дамы ему досталась именно Бэбэ. Он крепко прижал к себе ее руку, но Бэбэ тут же выдернула ее, а затем снова положила на руку Жако. До поры до времени не стоило возобновлять попытку.
Бэбэ никогда не красится. Она и так красива. Без всяких ухищрений. Все в ней просто и безупречно, как в истинном произведении искусства. А ведь столько девушек мажутся, чтобы выглядеть интереснее. Они жеманничают, чтобы быть изящнее, вытягивают шею, чтобы казаться выше ростом.
Жако давно знал Бэбэ. Они вместе ходили в начальную школу на улице Барбье. Играли в папу и маму. Она показывала ему своих кукол, каталась на его трехколесном велосипеде. Потом пришло время, когда мальчики и девочки начинают сторониться друг друга. Жако стал учеником токаря, Бэбэ сидела дома с матерью, учившей ее шить. Вскоре она поступила портнихой на одну из швейных фабрик Парижа. Они редко встречались, даже в поезде, так как часы их работы не совпадали. А оказавшись случайно рядом на скамейке вагона, не знали о чем говорить. Она раскрывала иллюстрированный журнал для девушек, а он думал о чем‑то своем.
Он никогда даже не помышлял об этом…
Но однажды…
Это было, вероятно, в конце лета. Бэбэ только что вернулась от тетки из Ла Сьота, с берега Средиземного моря. Она была опалена солнцем, казалась какой‑то другой, новой. Жако невольно подумал о юных снобах, которые любовались девушкой, когда она лежала в купальном костюме на тонком золотистом песке. Да, все, верно, началось в то самое утро, когда Бэбэ вернулась из отпуска. На ней была широкая светлая юбка, более длинная, чем обычно, и белая ажурная кофточка, притягивавшая взгляды, как магнитом. С тех пор мысль о Бэбэ не давала Жако покоя. Он поставил себе целью добиться ее благосклонности и уже не раз в присутствии приятелей делал весьма недвусмысленные намеки, — делил, как говорится, шкуру неубитого медведя.
— Вот они! Вот они! Да здравствует новобрачная! — закричала из своего окна мамаша Жоли, а шавка ее залилась неистовым лаем.
Шествие входило в Гиблую слободу.
Бэбэ отняла свою руку.
— Погоди, я сейчас вернусь, — сказала она Жако.
Мать Жако сунула ему потихоньку какую‑то коробку.
— Вот возьми. Я тут между делом кое‑что связала для малыша. Ты отдай им так, чтобы другие не видели…
— Да здравствует новобрачная!
Все жильцы Замка Камамбер высунулись из окон. Морис вышел из дома, чтобы тоже принять участие в свадебном шествии. С порога мадам Лампен внимательно оглядывала своих детей: Мориса, Лизетту, Одетту, Ивонну.
Супруги Мунин стояли обнявшись. Они улыбались. На них были спортивные костюмы, начищенный до блеска мотоцикл ждал тут же на тротуаре — все было готово для обычной субботней прогулки.
Когда неожиданно раздался рев автомобиля, похожий на сирену пожарной команды, обитатели Гиблой слободы вздрогнули. На мостовой, против подъезда семейства Вольпельеров, остановилась десятитонка, и шофер, высунувшись из кабины, изо всех сил нажимал на кнопку сигнала, размахивая в такт рукой.
Кто‑то метнул из окна серпантин, оставшийся, верно, после празднования Четырнадцатого июля. Лента зацепилась за стальную проволоку, на которой висели фонари, и раскрутилась как раз над свадебным шествием.
Бэбэ вернулась с коробкой в руках.
— Мама связала распашонку для маленького, — шепнула она Жако. Он не мог удержаться от смеха. Бэбэ пожала плечами.
Мадам Вольпельер с величайшей осторожностью несла круглую крышку от картонной коробки, покрытую сверху газетой, сложенной в форме жандармской каски.
— Я приготовила для вас сливочный крем, пальчики оближете!
Она нагрузила свертком Полэна и, целуя Розетту, шепнула ей на ухо:
— Если понравится, я с удовольствием дам вам рецепт…
— О, спасибо, мадам!
Завидев свадебную процессию, люди выходили на улицу, обсуждали событие, умилялись и жалели молодую пару.
Мамаша Мани поджидала новобрачных. В рассеянности она вытирала жирные руки о чистенький, только что надетый передник. Ее муж прибил над входной дверью четыре склеенных между собой листа из школьной тетрадки, на которых было написано: «Слава новобрачным!», а по бокам укрепил ветки ивы, срезанные ради такого случая на берегу Иветты.
Как раз в тот момент, когда молодые собирались войти в бистро, мимо, мягко покачиваясь, бесшумно прокатили роскошные машины. Это направлялась в долину Шеврёз другая свадьба, чтобы попировать там в ресторане с каким-нибудь пышным названием, вроде «Харчевни Тамплиеров».
— Скатертью дорога!.. — пробурчал кто‑то.
Когда в Гиблой слободе стало известно о предстоящей свадьбе Полэна и Розетты, все испытали смутное чувство ответственности за судьбу молодоженов… «Бедняжки!» — вздыхали женщины и при этом вспоминали о каком‑нибудь забавном или трогательном эпизоде собственного замужества; они с надеждой смотрели на мужей, словно те могли чем‑нибудь помочь молодой паре. Мужчины пожимали пле чами, но, оставшись в своей компании, взволнованно обсуждали женитьбу Полэна, высмеивали обычаи, отвергали законы, винили во всем правительство и вообще существующий строй. И, конечно, расхлебывать все это пришлось молодежи. «Что там ни говори, а Полэн ваш приятель! Эх» да мы в ваши годы перевернули бы небо и землю. Богаче мы не были, но у нас кое‑что здесь имелось! (Палец указывал на бицепсы.) И вот здесь тоже! (Палец указывал на лоб.)» Парни наматывали себе это на ус и при встрзче говорили друг другу: «Надо бы что‑то предпринять». Наконец они взяли в оборот Шантелуба:
— Ты ведь секретарь Союза молодежи? Так или нет?
Шантелуб почесал черную кудрявую голову, и фуражка служащего почтового ведомства сползла ему на лоб. Он не понимал, какое это может иметь отношение к политике. У него было рябое лицо, на котором выделялся длинный и толстый нос. Шантелуб носил кожаную куртку телеграфиста, а брюки его были прихвачены зажимами у щиколотки: человек он занятой и должен быть в любую минуту готов мчаться на велосипеде из одного конца района в другой. Он был секретарем местной организации Союза республиканской молодежи Франции, в которой состояло с полдюжины парней из Гиблой слободы. Подумав, он неуверенно предложил:
— Ведь нам случается бывать в ресторанах. Ну, хоть изредка. И мы обычно оставляем там не меньше трехсот монет. Так вот, каждый из нас выложит эту сумму, и мы погуляем все вместе на свадьбе Полэна. С мамашей Мани договориться будет нетрудно.