Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 71



Муж и жена Мунин, на первый взгляд, очень милы. Оба молодые, небольшого роста. Сначала они приехали в Гиблую слободу на субботу и воскресенье. Проработали эти два дня от зари до зари, чтобы привести в порядок нижний этаж дома по соседству с Вольпельерами. Обширное полуподвальное помещение они превратили в две вполне приличные комнатки и вскоре там обосновались. В следующее воскресенье соседи уже наблюдали, как они красили в зеленый цвет ставни. Мунин поженились совсем недавно и живут очень замкнуто. Муж работает электротехником, жена — машинисткой. Их мирок ограничен покупкой вещей в кредит у фирмы «Семёз». В первый месяц они приобрели комод, в другой — часы с боем. Как‑то днем заметили, что муж вешает на окна шелковые занавески цветочками. А однажды утром, когда он открыл окно, из глубины квартиры донеслись звуки радио: супруги купили радиоприемник. Весной они достали по случаю мотоцикл «теро» 1938 года с двигателем в 350 кубиков. У него было не в порядке магнето. Мунин сам все починил. А через месяц муж и жена уже щеголяли в спортивных костюмах на молнии, одинакового покроя и цвета. Они стали совершать небольшие прогулки по долине, чтобы испытать свою машину. Едва только раздавался треск мотоцикла, как все обитатели Гиблой слободы подбегали к окнам и ободряюще улыбались супругам. А те ничего не замечали, где уж там: смотрят друг другу в глаза да платят взносы за купленные в кредит вещи. Из‑за этих‑то взносов Мунин не бросил работы во время всеобщей забастовки. Поезда не ходили, и он поехал в Париж на мотоцикле, а по дороге завез в учреждение жену. В тот день все обитатели Гиблой слободы тоже стояли у окон, но они уже не улыбались. После этого целую неделю никто не здоровался с супругами Мунин, но это их, по — видимому, нимало не тревожило. Они были слишком поглощены собой. Потом все уладилось. Не станешь же вечно ходить насупившись!

Над Мунинами, во втором этаже, живет мамаша Жоли. Окно у нее всегда настежь. Мамаша Жоли — живая газета Гиблой слободы. Что бы ни произошло, она первая обо всем узнает, и узнает во всех подробностях. Как‑то в разговоре с ней мадам Вольпельер случайно обронила:

— Вчера ко мне заходил деверь.

— Что? Но как же я его не видела!

Пришлось привести неопровержимые доказательства того, что деверь действительно приходил. И все же мамаша Жоли целых две недели дулась на семейство Вольпельер.

Мамаша Жоли — маленькая кругленькая старушка лет семидесяти пяти. Она носит на своих седых волосах затейливые чепчики и чуть не каждый день меняет их. В этом теперь все ее кокетство. Целые дни мамаша Жоли проводит у раскрытого окна. На подоконнике разместились два цветочных горшка, барометр, градусник и клетка с чижами; тут же важно восседает шавка, прекрасно разбирающаяся в людях, — она преследует звонким лаем всех незнакомцев, приходя на помощь хозяйке, если та на минуту зазевается, Леру живут как раз напротив. Однажды остановились часы Амбруаза и семейный будильник Леру. Мадам Леру открыла окно и спросила у мамаши Жоли, который час. С тех пор стоит ей высунуть нос на улицу, как старушка автоматически сообщает ей время, изображая говорящие часы.

Муж мамаши Жоли уже десять лет на пенсии. Чтобы свести концы с концами, он выполняет в своем квартале разные поденные работы. Старик — нескладный, длинный, высохший, как подрубленное дерево, фуражка вечно надвинута у него на глаза, а под рубашкой он носит фланелевый набрюшник, который доходит до самой груди. Жена называет его «папаша /Коли» и, когда он идет на работу, выговаривает ему, стоя у окна:

— Застегни куртку, папаша Жоли. Ведь не кому другому, а мне придется ухаживать за тобой, если ты простудишься. Тебе‑то, конечно, на все наплевать!

Если вы в эту минуту откроете дверь, вам придется выслушать подробнейший отчет о гриппе, которым папаша Жоли болел два года назад.



Несколько в стороне от шоссе стоит четырехэтажное здание, свысока взирающее на теснящиеся вокруг лачуги. Должно быть, когда‑то оно было очень красиво. Это помещичий дом, «настоящие хоромы», как выразился бы в старину какой‑нибудь дворецкий. По — видимому, дом был построен знатной дамой или куртизанкой и служил приютом недозволенной любви в те отдаленные времена, когда по дороге в Шартр катили, громыхая среди лугов, одни лишь дилижансы. На его прекрасной покатой крыше сохранилась почти вся черепица. Широкие окна разделены переплетами на мелкие квадратики, великолепный крытый вход подпирают обезображенные временем кариатиды, а северный угол здания увенчан башенкой, похожей на средневековую.

Дом этот был куплен в 1934 году Эсперандье, разбогатевшим крестьянином из долины Иветты, решившим надежно поместить свой капитал. На следующий год произошел пожар, и от здания уцелели лишь крыша да стены. Потом в доме поселился без всякого разрешения старый цыган, повозка которого сломалась посреди дороги. Он сам, его братья, зятья и племянники с семьями прожили там довольно долго. Старого цыгана звали Камерберг. Но в Гиблой слободе никак не могли привыкнуть к этому имени и окрестили цыган «камамберами». Цыгане уехали так же неожиданно, как и появились, но на этот раз в новой повозке, имя же «Камамбер» сохранилось за старым домом. Его и сейчас еще называют «Замок Камамбер», очевидно, из‑за средневековой башенки. Во время войны в Замке Камамбер ночевали беженцы. Обессилевшие, потерявшие последнюю надежду, некоторые из них так и остались там жить. Ободренные этим примером бездомные жители Г иблой слободы перетащили свои вещи в еще не занятые комнаты Замка, наскоро побелив их. В наши дни Замок Камамбер перенаселен.

/

Милу приспособил для себя узенькую мансарду рядом с комнатушкой мадам Леони. По соседству с ними, тоже под крышей, ютится мадам Валевская, вдова полька с тремя детьми. Старший ее сын, Рей, занимается боксом. Когда Рей стал профессиональным боксером, он смог придать жилой вид этому чердачному помещению. Семейство Торен и Мартен с сыном Ритоном живут на ^третьем этаже. На втором помещаются семейства Хан и Руфен, а также Жюльен с женой и младенцем.

В первом этаже очень низкие потолки, очевидно, он предназначался для слуг. Там поселился Морис. Отец его давным — давно умер. Мать осталась одна с восемью ребятишками и сумела вырастить их всех, так как трудится не покладая рук. В Гиблой слободе она считается весьма достойной женщиной. Две старшие ее дочери уже вышли замуж и куда-то уехали. Старший сын на военной службе. Морис работает в сапожной мастерской и вместе с матерью, которая по-прежнему ходит на поденную работу, кормит всю семью. Три сестры и меньшой брат будут посещать школу, пока мать и Морис еще в состоянии тянуть лямку. Одетта хорошо учится; сейчас она готовится к выпускным экзаменам, и близкие на нее не нарадуются.

Берлан удовольствовался дворницкой, справа от ворот, и даже выкроил закуток, чтобы заниматься зимой мелкой слесарной работой. Летом он раскладывает свой инструмент во дворе, а вокруг лежат наваленные кучей велосипеды.

Виктор и его брат Жим оборудовали для себя пристройку, где до нашествия цыган домовладелец чинил плуги.

Во время всех этих событий — пожара, войны, эвакуации и освобождения — мсье Эсперандье не подавал никаких признаков жизни; так что в Гиблой слободе совсем уже позабыли, что Замок Камамбер является его законным владением. Теперь, по прошествии десяти лет, когда жизнь снова вошла в свою колею, а жилищный кризис продолжал свирепствовать по — прежнему, мсье Эсперандье решил, что, затратив миллион франков на ремонт прежнего барского дома, он мог бы сдавать его приличным людям. Но для этого надо было прежде всего избавиться от нынешних постояльцев, вселившихся «без всяких договоров о найме». Он прибег к угрозам. Жильцы заявили, что согласны платить за квартиру. Он отказался от платы, даже отослал обратно денежные переводы. Перебирая в уме обитателей Замка Камамбер, Эсперандье пришел к заключению, что самый опас ный из всех Раймон Мартен, «заядлый коммунист», который способен все вверх дном перевернуть, лишь бы незаконно остаться в доме. Главное — выжить Раймона Мартена, а уж от остальных нетрудно будет избавиться. Эсперандье послал уведомление мсье Раймону Мартену и стал ждать, как будут развиваться события, избегая проезжать на своем стареньком «панаре» по отвратительной мостовой Гиблой слободы.