Страница 33 из 57
После того как мы облегчили судно и оставили несколько человек охранять перенесенное на берег имущество, пришла пора кренгованию. «Сохар» отбуксировали к южному берегу, после чего во время прилива с помощью блоков и тросов мы вытащили судно на берег, а во время отлива завалили корабль набок и принялись очищать днище от наслоений: ила, водорослей, моллюсков и морских уточек. Работе, как зачастую это бывало, помогала дружная песня. Впрочем, работа оказалась менее трудоемкой, чем я ожидал: наслоения отделялись вместе с покрытием из смеси бараньего жира и извести, которое еще в Суре мы нанесли на днище, чтобы его защитить от посягательства древоточцев. Дерево под покрытием оказалось неповрежденным, а вот специально пришитые к днищу несколько досок, не защищенных покрытием (я хотел проверить, что с ними станет), были сплошь источены древоточцами, оставившими на них сетку отверстий с иголочное ушко. Некоторые доски были настолько источены, что ломались руками, как вафли.
Нам также надлежало поставить новые паруса вместо отслуживших свое. Пока кренговали судно, Трондур нарисовал выкройку парусов. Парусину весом в две с половиной тонны мы к тому времени уже закупили. За ней ездил в Мадрас найденный мной торговец. Ему удалось перевезти парусину в купе пассажирского поезда, забив материалом все помещение. Парусина сошла за ручную кладь с согласия бригады проводников, погревших на этом руки. Материал, доставленный из Мадраса, оказался великолепным. Индия — одна из немногих стран, изготавливающих парусину превосходного качества. Но, пожалуй, лишь в Индии могут сшить паруса для судна океанского плавания всего за одну неделю. В Европе или Америке на это ушло бы четыре месяца.
Невдалеке от стоянки рыбацких лодок я нашел необходимую мне площадку — большую и ровную, вполне пригодную для того, чтобы расстелить на ней парусину и заняться работой. Оставалось нанять людей. В тот же день я познакомился с рыбаком, который произвел на меня благоприятное впечатление. Он согласился набрать людей для работы и вскоре привел с собой одиннадцать человек, рыбаков, как и он. Мы с Трондуром, вооружившись бечевкой и колышками, нанесли на площадке контуры парусов, после чего усадили рыбаков за работу, снабдив их нитками и иголками. Я пообещал хорошо заплатить, и люди дружно взялись за дело. Через восемь часов я произвел небольшой расчет: определил объем выполненной работы. Чтобы сшить паруса в намеченный мною срок, работников не хватало. Пришлось нанять еще дюжину человек, а затем еще шесть. С того времени наблюдалась занимательная картина: тридцать мужчин сидят, скрестив ноги, на расстеленной парусине и, как заправские швеи, орудуют иглами, стараясь изо всех сил. В жаркое время дня они отдыхали, а когда становилось прохладнее, вновь брали в руки иголки и работали допоздна при свете штормовых фонарей. За пять дней паруса площадью три тысячи квадратных футов были сшиты.
Еще мне предстояло найти нового кока, а от Шенби отделаться. Мало того что он готовил несъедобную пищу, он стал приворовывать. Поначалу, как я уже отмечал, он сам поглощал похищенное съестное, однако в Бейпоре он сумел развернуться: стал менять украденные продукты на сигареты. Застав его за этим занятием, я запретил проходимцу сходить на берег. Однако отделаться от Шенби оказалось непросто, ибо у него было пакистанское подданство, а индийские власти не горели желанием приютить у себя пакистанского моряка, списанного на берег. Оставалось отправить Шенби на родину, но и это оказалось нелегким делом. Чтобы уладить этот вопрос, я потратил неделю, мотаясь в Каликут и обратно. В Каликуте меня посылали из одной конторы в другую, но я только зря тратил время. Наконец я пришел в специальную службу, сержант которой взялся решить вопрос, правда, за немалую мзду. Однако, когда я пришел к нему на следующий день, он сказал, что вопрос еще не улажен и попросил заменить одну из данных ему банкнот, ибо ту по причине ветхости у него не приняли в банке, и он ее выбросил. Мне оставалось упрекнуть себя в том, что я понадеялся на сержанта, хотя мог бы уразуметь еще накануне только по виду офиса пресловутой специальной службы, что здесь не утруждают себя работой. В помещении находились два ряда столов, по десять в каждом ряду, на столах — папки с подшитыми в них бумагами, но только папки эти разбухли и пожелтели от времени, а новые, видно, не заводили. Половина рабочих мест пустовала, а клерки, сидевшие за столами, работой не занимались, а, опершись о спинку стула, казалось, отрешенно смотрели — кто в потолок, кто в окно, словно созерцательный образ жизни помогал им совершенствовать дух.
Не добившись успеха у клерков, я отправился к их начальнику, офицеру. Он сидел в своем кабинете, занятый чтением. Перед ним лежал роман Джона Фаулза «Волхв». Я приободрился, воспрянул духом: офицер — образованный человек и, возможно, войдет в мое положение. В моей библиотеке на судне имелся другой роман Фаулза — «Женщина французского лейтенанта». Выяснилось, что офицер не читал эту книгу, но с удовольствием прочел бы ее, ибо от «Волхва» пришел в восторг. На следующий день я передал офицеру «Женщину французского лейтенанта», а Шенби с билетом на самолет и месячным жалованьем отправился на автобусе в бомбейский аэропорт, чтобы улететь в Пакистан. За него я нисколько не беспокоился, был уверен: не пропадет — он умел приспосабливаться.
Шенби заменил Ибрагим Хасан, выходец с Миникоя. С ним я познакомился на Малабарском берегу Индии, когда посещал те края в поисках корабельного леса. Ибрагим был обычным клерком, не имевшим, по его убеждению, ни единого шанса достичь служебных высот, и теперь, когда я снова встретился с ним, он, узнав что мне нужен кок, изъявил желание занять вакантное место. Стряпать на большое количество ртов Ибрагиму не приходилось, но я рассудил, что кто бы ни стал коком на корабле, он будет готовить лучше, чем Шенби. Однако Ибрагим превзошел все мои ожидания. Он готовил прекрасно — язык проглотишь, что, понятно, благотворно сказалось на настроении в коллективе.
В Бейпоре наш экипаж покинули Роберт Мур, Джон Харвуд, Дейв Таттл, Трондур Патурссон и Мухаммед Исмаил. Первым троим следовало вернуться на службу, Трондуру предстояло готовиться к выставке своих живописных произведений, а Мухаммед после годового отсутствия решил вернуться к семье, проживавшей близ Каликута. Вместе с тем в Бейпоре наш экипаж пополнили Питер Ханнем, морской биолог, и моя девятилетняя дочь Ида, которой в школе предоставили отпуск, дав ей возможности принять участие в сказочном путешествии. Ида приехала вместе с Питером. Они встретились в Лондоне, а оттуда добирались до Бейпора сначала на самолете, потом на поезде и, наконец, на такси, проведя в дороге четверо суток.
Но еще не отправившись в путешествие, Ида уже попала в сказочный мир, с которым раньше могла ознакомиться только по иллюстрациям в книжках. От реки отходили узкие улочки, почти сразу же вливавшиеся в настоящий лабиринт переулков. На берегу у лодочного причала постоянно сновали люди. Наиболее колоритно выглядели носильщики, которые, устроив на голове большие корзины с рыбой, шли, сгибаясь под тяжестью, не забывая отметиться зычным криком, когда проходили мимо неказистого домика, в котором сидели учетчики пойманной рыбы. К берегу, к выкрашенным в зеленый цвет лодкам, на которых можно было переправиться через реку, сходились пассажиры: мужчины с велосипедами, женщины с тяжелыми сумками, дети с ранцами.
Вдоль улочек Бейпора тянулись лавки, представлявшие собой неказистые палатки с открытыми прилавками и навешанными над ними тентами. Здесь продавали овощи, фрукты, прохладительные напитки, одежду, мыло, галантерею. За подобным прилавком можно было увидеть даже портного, гладившего только что сшитую им рубашку старинным утюгом, наполненным раскаленными углями. А на редком свободном месте можно было увидеть мастерового, сушившего на земле ядра кокосов, идущих на изготовление копры. Женщины занимались своими делами: одни стирали, другие кормили коз, третьи в ступках толкли маниоку, а иные расчесывали длинные черные волосы своих дочерей, терпеливо стоявших рядом. Другие женщины сучили кокосовые волокна, после чего мужчины собирали свитые пряди в огромный клубок, поперечником, пожалуй, фута в четыре. Готовые клубки уносили на голове, и постороннему глазу казалось, что над толпой, заполнившей улицу, плывут огромные таинственные шары. Европейцу мог показаться странным и повстречавшийся человек в черной набедренной повязке, с выведенной на лбу темной полоской и бархатцем за ухом, — это паломник, побывавший в мусульманском святилище и совершивший обряд очищения, о чем свидетельствовали необычные атрибуты. В одном месте на окраине города слышался металлический звон. Там находилась кузница. Заглянув в кузницу, можно было увидеть, как подмастерье щипцами вытаскивает из горна раскаленную полоску металла и кладет ее осторожно на наковальню, после чего два кузнеца, орудуя специальными молотами, получают из этой полоски десятидюймовые корабельные гвозди[46].
46
Речь идет о свободной ковке с применением молотов с фасонными бойками.