Страница 31 из 57
Помещение, где находилась таможня, тоже оставляло желать лучшего. Шкаф с повисшей на петле дверцей, покосившийся стол и несколько жестких стульев составляли всю его обстановку. Так же невзрачно выглядела и комната, куда я принес паспорта членов нашего экипажа для прохождения паспортного контроля. Пока сержант специальной службы[44] их изучал, я заглянул в его служебный журнал, из которого стало ясно, что за последний год в Каликут заходило всего лишь пять иностранных судов — все небольшие дау. А вот штат таможни и службы паспортного контроля был чрезмерно раздут: я насчитал двенадцать таможенников и семь полицейских. В том же здании находилось и управление порта, состоявшее из начальника, его заместителя и большого количества клерков, изнывавших от безделья и скуки. Индийская бюрократия пустила корни и в Каликуте.
В результате переговоров начальство порта предоставило нам буксир, чтобы отвести «Сохар» в Бейпор, порт, расположенный в 10 милях южнее, в устье одноименной реки, и являющийся гаванью Каликута. Логичнее улаживать все формальности в Бейпоре, но индийские власти устроили по-другому, разместив службы таможенного и паспортного контроля в официальном порте прибытия. Однако предоставленный нам буксир сломался, едва подойдя к «Сохару», и только на следующий день мы отправились в Бейпор.
Бейпорский порт, многолюдный и шумный, грязный и пахнувший чем-то совершенно невообразимым и невыносимым, пожалуй, походил на порты Гулля и Генуи времен XVIII столетия, когда они выглядели так же незавидно. Ночью поднимающиеся с реки ядовитые испарения окутали причалы и пришвартованные суда, так что виднелись лишь мачты, торчавшие, словно копья. Казалось, вот-вот раздастся предсмертный крик человека, вставшего поперек дороги неуступчивому злодею, плеск от тела, брошенного в зловонную воду. Временами мимо нашего корабля скользил силуэт каноэ, а иногда чья-то лодка крутилась около нашего якорного каната. Возможно, лодочники просто хотели поближе рассмотреть иностранный корабль, но могло быть иначе, и ночная вахта на судне, согласно моему указанию, бдительно несла службу, чтобы воспрепятствовать визиту незваных гостей, задумавших поживиться нашим имуществом.
Утром, едва взошло солнце, я вышел на палубу и огляделся по сторонам. По северному берегу Бейпора тянулся длинный ряд эллингов под крышами из пальмовых листьев — здесь закладывались и строились десятки деревянных судов. Местная верфь в настоящее время, видимо, самая крупная по количеству строящихся деревянных судов, имеет многовековую историю. Здесь издавна строились арабские аду, а после проникновения в Индию англичан — и корабли для Королевского флота. Говорят, что в знаменитом Трафальгарском сражении принимал участие и корабль, построенный в Бейпоре. У берега в мутной воде виднелось множество полузатопленных бревен, предназначенных для изготовления досок и бимсов. В четверти мили от нас, вверх по реке, виднелся морской вокзал, а на холме, поблизости от вокзала, — неказистое здание еще одной местной таможни. Воды реки, освещавшиеся первыми солнечными лучами, казались неприглядными, темно-серыми, но и когда солнце поднялось выше, краше они не стали, став цвета кофе с молоком. Южный берег реки зарос пальмами, прямая стена которых прерывалась кое-где заводями или уходившими вглубь дорогами. Устье реки было забито парусными судами: данги, тони, патмарами; одни стояли на якоре, другие лежали на берегу; их вытащили на сушу для кренгования.
День в Бейпоре начался с дружного, оглушительно громкого карканья индийских ворон, гнездившихся на кокосовых пальмах. Время от времени стая этих горлопанов взлетала и направлялась в городские кварталы — покопаться в отбросах. К сожалению, в город улетали не все. Многие предпочитали кормиться, перелетев реку, на берегу или на кораблях. Не оставляли они своим внимание и «Сохар», усаживаясь на мачты, оглашая воздух хриплыми голосами и бомбардируя пометом палубу. Временами, выждав подходящий момент, когда поблизости не оказывалось людей, они устремлялись вниз и хватали все, что напоминало съестное, даже прогорклый жир, которым мы смазывали корабельные блоки. Не оставляли наш корабль своим вниманием и местные жители. Одни целыми днями стояли на ближайшем причале, иные время от времени проплывали в каноэ мимо «Сохара»; и те и другие не сводили глаз с нашего корабля, походя на ворон, стремившихся чем-нибудь поживиться. Когда Салех выбросил за борт отслуживший свое кокосовый трос, от причала тут же отошла лодка, и лодочник, тощий старец, выудил этот трос из воды и проворно погреб обратно.
Тягостное окружение (царившая вокруг нищета, грязь, зловоние, тучи москитов и, ко всему прочему, изнуряющая жара при высокой влажности) угнетало находившихся на борту европейцев, да и приводило к апатии, пожалуй, весь экипаж. Чтобы преодолеть эту вялость, экипаж следовало чем-то занять. А работы было немало: нам предстояло поставить новые паруса, заменить кое-какой рангоут, освободиться от балласта, произвести кренгование и соорудить несколько ящиков, чтобы освободить палубу от вещей, которым на ней было не место. Однако дело упиралось в инертность портовых властей, предоставивших нам причал только после длительного обхаживания начальства. Даже закупить лесоматериал для рангоута оказалось нелегким делом. Пока я занимался организационной работой, «Сохар» праздно стоял в устье реки, лишь поворачиваясь на якоре под действием приливо-отливного течения.
На следующий день нашего пребывания в Бейпоре часть экипажа стала страдать расстройством желудка. Прошел день-другой, и этот неприятный недуг охватил всех. Причиной тому, насколько я рассудил, были плохо вымытые продукты — не хватало чистой воды. Река была схожа со сточной трубой, и использовать эту воду было немыслимо. Чистая вода имелась в колодце на берегу, но в нужном объеме ею было не запастись. К тому же однажды матросы обнаружили в ней опарышей. Тягостная окружающая атмосфера, усугублявшаяся болезнями, напоминала мне прочитанный рассказ о торговых судах, два века назад совершавших рейсы из Бейпора в Африку. Суда эти, ожидая погрузки, неделями простаивали в зловонном устье реки, что сопровождалось гниением кораблей и смертью матросов от лихорадки. За два века мало что изменилось. Вот в таких условиях мы встретили Рождество.
В конце концов «Сохару» все же выделили причал, и мы приступили к освобождению корабля от лишнего груза. На берег были переправлены отслужившие свое тросы, канистры, запасные якоря, цепи и даже продукты — все, что могло облегчить корабль, нуждавшийся в кренговании. Последним на берег был переправлен балласт — сотни мешков с песком. Эта работа проводилась в удушливую жару, сопровождавшуюся большой влажностью, а находиться в трюме, где лежали мешки, было почти что невыносимо. Мало того что трюм походил на раскаленную печь в аду, от газа, который так и не выветрился, нещадно першило в горле. Однако люди не жаловались и, образовав живую цепочку, передавали друг другу мешки: из трюма — в люк, из люка — на палубу, с палубы — на причал, с причала — на берег.
Неожиданно Эйд запел веселую песенку, ее подхватили сначала оманцы, а за ними и европейцы. Работа заспорилась, и теперь мешки, казалось, летели, чтобы обосноваться на берегу. Камис-полицейский, стоявший у люка и принимавший мешки из трюма, лоснился от пота, но походил на выигравшего схватку борца. Высокорослый Питер, возвышавшийся на причале (успевший залечить ногу), метал на берег мешки, словно это были теннисные мячи. Даже обычно медлительный Джумаил, работавший в трюме, старался изо всех сил, напоминая терьера, несущегося за жертвой. В люке показывалась лишь его голова, казалось, отделившаяся от тела. Джумаил зачем-то остригся наголо, и его мелькавшая голова походила на черный футбольный мяч. За два с половиной часа 15 тонн песка были переправлены из трюма на берег.
Вечером я узнал, что заставило Джумаила остричься наголо. Я обратился за пояснением к Мусаламу, с которым вместе отправился в город, и он, помявшись, ответил:
44
Специальная служба — здесь: служба, осуществляющая функции политической полиции.