Страница 1 из 2
Артур Кларк
Вопрос пребывания
Я уже описывал смешную, так сказать, ситуацию перед взлетом первой экспедиции на Луну. Получилось так, что американский, русский и британский корабли совершили посадку практически одновременно. Однако, никто не объяснил, почему британский корабль вернулся назад примерно на две недели позже остальных.
О, я знаю официальную версию; я должен знать, поскольку сам помогал ее состряпать. Правда в том, что она далека от того, что происходило, но вряд ли слишком далека.
По любому счету объединенная экспедиция имела триумфальный успех. Был только один несчастный случай и способ, которым умер Владимир Суров, сделал его бессмертным. Мы собрали столько данных, что ученые Земли будут заняты ими целые поколения, и они перевернут почти все наши представления о природе и окружающей нас вселенной. Да, наши пять месяцев на Луне были проведены хорошо, и мы могли вернуться домой с таким триумфом, который выпадал на долю лишь некоторым героям.
Однако перед этим еще очень многое нужно было привести в порядок. Приборы, которые были рассеяны по всей лунной поверхности, все еще вели запись и многое из информации, которую они собрали, не могло быть передано автоматически на Землю. Не было смысла всем трем экспедициям оставаться на Луне до последней минуты; персонала одной было бы достаточно, чтобы завершить работу. Но кто из добровольцев возьмет на себя эту заботу, пока другие полетят назад к славе? Это была трудная проблема, но ее нужно было разрешить очень быстро. Припасы нас мало беспокоили. Автоматические грузовые ракеты могли снабжать нас воздухом, пищей и водой так долго, как нам хотелось оставаться на Луне. Мы были все в добром здравии, хотя немного устали. Никакие предсказанные психологические проблемы не возникали, возможно потому, что все мы были так поглощены нашими задачами, что просто не было времени для беспокойства насчет помешательств. Но, конечно, мы все думали о возвращении на Землю к своим семьям.
К первому изменению планов подтолкнуло нас то, что Циолковский вышел из игры, когда почва под одной из посадочных опор внезапно опустилась. Корабль остался стоять прямо, но корпус корабля был сильно напряжен и в герметических отсеках появились дюжины утечек. Мы много дебатировали относительно ремонта на месте, но было решено, что слишком рискованно взлетать в таком состоянии. У русских не было альтернативы, кроме как отправиться назад на Годдарде и Индеворе; при использовании топлива с Циолковского наши корабли были способны взлететь с превышением нагрузки. Однако, обратный полет будет проходить в тесноте и неудобстве по всем условиям, потому что все должны будут есть и спать поочередно.
Следовательно, должен вернуться на Землю первым американский или британский корабль. В течение этих последних недель, когда работа экспедиции близилась к завершению, отношения между командиром Ванденбургом и мной становились все более натянутыми. Я даже подумал, не должны ли мы решить вопрос жребием….
Другой проблемой, занимавшей мое внимание, была дисциплина команды. Возможно, это слишком сильно сказано; у меня и в мыслях не было, что возможен мятеж. Но все мои люди теперь стали немного рассеянными и, не будучи на дежурстве, рассаживались по углам и писали как бешеные. Я знал, что происходит, потому что и сам был вовлечен в это. На Луне не было человека, который бы не продал исключительные права какой-нибудь газете или журналу, и все мы стремились уложиться в срок. Радио-телетайп на Землю действовал непрерывно, посылая десятки тысяч слов в день, и даже большой кусок бессмертной прозы был продиктован по звуковым каналам.
Профессор Уильямс, наш астроном, человек с практическим складом ума, зашел ко мне однажды с решением моей главной проблемы.
«Капитан,» сказал он, рискованно балансируя на моем расшатанном столе, который я использовал для работы в надувном доме, «нет ли технических причин, по которым мы должны отправиться на Землю первыми?»
«Нет,» сказал я, «дело единственно в славе, фортуне и стремлении увидеть снова свои семьи. Признаю, что это не технические причины. Мы могли бы остаться здесь еще на год, если Земля будет продолжать снабжать нас. Однако, если ты хочешь предложить именно это, я с превеликим удовольствием тебя придушу.»
«Нет, не так плохо. Основная часть людей вернется назад, остающаяся группа может последовать за ними самое позднее через две или три недели. Им достанется честь за самопожертвование, терпение и такую добродетель.»
«Которые будут плохой компенсацией за то, чтобы быть дома вторыми.»
«Правильно — нам нужно еще что-нибудь, чтобы повысить ее ценность. Немного материального вознаграждения.»
«Согласен. Что ты предлагаешь?»
Уильямс показал на календарь, висящий на стене напротив меня, между двух красоток, которых мы стащили на Годдарде. Продолжительность нашего пребывания указывалась днем, перечеркнутым красными чернилами; большой вопросительный знак на последнем двухнедельном отрезке показывал время, когда первый корабль отправится на Землю.
«Вот вам ответ,» сказал он. «Если мы отправимся назад вот здесь, понимаете, что произойдет? Давайте я расскажу вам.»
Он рассказал и я пнул себя за то, что не подумал об этом первым. На следующий день я объяснил мое решение Ванденбургу и Краснину.
«Мы остаемся и сделаем здесь уборку,» сказал я. «Это просто здравый смысл. Годдард больше нашего судна и может взять дополнительно четверых, а мы только двоих, да и то будет тесно. Если вы стартуете первым, Ван, меньше людей зачахнут из-за того, что останутся дольше необходимого.»
«Это очень великодушно с вашей стороны,» отвечал Ванденбург. «Не хочу скрывать, что мы будем счастливы отправиться домой. И это логично, я признаю, теперь, когда Циолковский не действует. Однако, это кажется большой жертвой для вашей группы и мне не хочется иметь перед вами преимущество.»
Я энергично махнул рукой.
«Не думайте об этом,» ответил я. «Вы, парни, еще не успеете схватить всю славу, как мы вернемся и возьмем свою часть. Кроме того, мы посмотрим отсюда на ваше возвращение на Землю.»
Краснин смотрел на меня с задумчивым выражением и я почувствовал, что мне трудно ответить на его пристальный взгляд.
«Ненавижу быть циником,» сказал он, «но знаю, что возникают маленькие подозрения, когда кто-то дает большую фору без хороших причин. И откровенно, я не думаю, что причин, о которых вы говорили, достаточно. У вас должно быть что-то еще в вашем рукаве, не так ли?»
«О, ну хорошо,» сказал я. «Я надеялся на ваше доверие, но вижу, нет пользы пытаться убедить кого-нибудь в чистоте моих мотивов. У меня есть причина, и вы тоже можете узнать ее. Но пожалуйста, не говорите о ней всем вокруг; мне не хочется у людей на Земле разрушать иллюзии. Они все еще думают о нас как о благородных и героических искателях знаний; давайте так все и оставим ради всех нас.»
Затем я вытащил календарь и объяснил Ванденбургу и Краснину то, что уже объяснил мне Уильямс. Они слушали сначала со скептицизмом, затем с сочувствием.
«Я и не знал, что это так плохо,» сказал наконец Ванденбург.
«Американцам этого не понять,» сказал я грустно. «Во всяком случае, этот способ существует уже пол-столетия и ничего лучшего нет. Так вы согласны с моим предложением?»
«Конечно. Это нам подходит. Пока готовится следующая экспедиция, Луна ваша.»
Я вспомнил эту фразу две недели спустя, когда наблюдал за Годдардом, рвущимся в небо к далекой, манящей Земле. Стало одиноко теперь, когда американцы и все русские, кроме двух, улетели. Мы завидовали им и приему, который они получили, и с ревностью смотрели по ТВ их триумфальное шествие по Москве и Нью-Йорку. Затем мы вернулись к работе и нашему времяпрепровождению на досуге. Когда мы чувствовали депрессию, мы производили небольшое суммирование на кусочке бумаги и немедленно восстанавливали свою бодрость.
Красные пометки ставились в календаре, когда заканчивался короткий земной день — день, который имел мало связи с медленным циклом лунного времени. Наконец, мы были готовы; все приборы собраны, все пробы и образцы надежно размещены на корабле. Двигатели вернулись к жизни, дав нам на мгновение ощущение веса, который мы почувствуем, вернувшись на Землю. Под нами расстилался ковер лунного ландшафта, который мы узнали так хорошо, что почувствовали мягкое сожаление; через считанные секунды уже нельзя было увидеть ни одного признака строений и инструментов, которые нами так трудолюбиво воздвигались и которые будут использованы будущими исследователями.