Страница 20 из 31
Танковая колонна прошла, они ноль внимания. Поначалу население в страхе тряслось, а потом успокоилось: пока воют, не загрызут. Пасть занята. И если вслушаешься, что-то до боли знакомое, хоть по-волчьи, а понятно без слов. И местные жители подхватили мелодию. Ничто, оказывается, так не сближает, как одиночество.
Если доведется, послушайте как поет стая одиноких волков. Подвойте и вам станет лучше.
Одно горе на всех
– Дедушка! Тепло, солнышко, а вы плачете в такую погоду! Что случилось?
– Мне намедни семьдесят пять стукнуло, помирать надо, и тут вспомнил: ни разу в жизни толком не плакал! Времени не было! Выходит, так и помру, не плакамши! А люди говорят: поплачешь – легче делается! Вот я и плачу вторые сутки без перерыва за все, что было!
– И как плачется?
– Не говори, милая! До чего ж оно сладко-то! И я, дурак старый, в этом всю жизнь себе отказывал! Уж чего-чего, а слез можно было позволить в волюшку! Ты не поверишь: душа слезами отмывается, дышать легче! Плакал бы раньше каждый день понемножку, так, может, сейчас и пятидесяти еще не было! Обидно до слез!
– Дедушка, можно я с вами поплачу! Уж больно заразительно вы это делаете! Я не буду мешать, я тихонечко.
– Вот те раз! Такая молодая и плачет! Тебе-то что плакать, вся жизнь впереди!
– Оттого и плачу! Как подумаю, что с нами будет, дурно делается! (Всхлипывает.) – Господи! Такая молодая и плачет! Да что ж это за жизнь! (Рыдают вдвоем.) Останавливается прохожий.
– Что случилось?
– Видишь, люди плачут. Горе у нас. Ступай себе.
– А почему это я не могу посочувствовать чужому горю! Извините! Как раз полчаса делать нечего, так хоть поплачу с людьми, а то всю жизнь один как перст! Ни выпить не с кем, ни всплакнуть! Сирота я, сиротинушка! (Плачут втроем.) Останавливается экскурсионный автобус. Кто-то спрашивает: «Что это у вас люди на улицах плачут?» Экскурсовод объясняет: «Руководство города пошло навстречу гражданам. Выделило участок в центре города. Теперь каждый может плакать тут о чем угодно! Это любимое место отдыха горожан».
– А нам можно с ними?
– Пожалуйста! Это входит в стоимость экскурсии! (Весь автобус выходит на улицу и начинает рыдать.) Двое подвыпивших мужиков, обнявшись, размазывают слезы.
– Ну что ты плачешь! Прекрати!
– А сам чего плачешь! Ты плачешь, и я плачу за друга! Как тебя зовут?
– Как же мне не плакать, от меня жена ушла!
– Тьфу! От тебя ушла, ко мне пришла, я же не плачу! А вчера двести тысяч потерял. Такое горе, а я держусь. (Всхлипывает.) – Сравнил двести тысяч и мою жену! Ты ж ее не видел! Красавица!
– А ты мои двести тысяч видел? И молчи! (Прохожие останавливаются у плачущей группы людей.) – Ух ты! Смотри, сколько народу рыдает! Может, трубу прорвало с неприятностями?
– Коль, глянь, что делается! Как народ убивается! Может, Ленин второй раз умер?
– Галина Степановна, вы послушайте, как у них получается! Прямо хор Пятницкого! Мужики басом! Бабы сопраном! А три пацана в соплях тенором выдают!
– Прекратите хлопать! Вы не в филармонии!
– Дайте человеку ногу поставить! Мозоль у меня, сил больше нету, хоть плачь!
– Ну ты, дяденька, даешь! У людей горе, дом, говорят, рухнул, а ты туда же со своими мозолями лезешь! Совесть есть?
– Я же не знал! Все! Плачу за ваш дом!
– Не обманываешь?
– Чтоб мне провалиться! Надо же, какое горе! Дом рухнул и прямо на любимую мозоль! (Рыдает.) Старичок со слезящимися от времени глазками доковылял до плачущей толпы.
– Товарищи! Позвольте присоединиться! Жена умерла, а вы так хорошо плачете, будто мы все скорбим о ней. Жене будет приятно!
– С какой стати мы должны плакать о твоей жене! Нам что, плакать не о чем?
Когда умерла?
– Пять лет назад!
– А ну, дед, чеши отсюда! Не примазывайся к чужому горю. Она пять лет назад умерла и он тут вспомнил! Перейди через дорогу, там плачь о своей жене отдельно. Внимание! Все, у кого умерли жены, идите отсюда! Вам на ту сторону!
Старичок топчется на месте:
– Но хотелось бы вместе. Если горе разделить, то на каждого приходится меньше…
– Я тебе сказал: дуй отсюда!
– Оставь деда в покое! Дед, рыдай, рви волосы, ни в чем себе не отказывай! А ну, мужики, взвоем так, чтобы чертям тошно стало! Дед! Будешь нашим завывалой!
Три, четыре!..
– Я сказал, уберите деда! Счас по башке дам – обрыдаешься, я гарантирую!
– Отстань от деда! А то он на твоих похоронах плакать будет!
– Чего это вы воете, а глаза сухие?! На халяву, да?
– Эй! Почему в мой платочек сморкаетесь?
– А надо, как тот мужчина, в пиджак товарища?
– Бумажник украли! Держи его!
– Ах ты гад!
– Помогите! (Крик, плач, шум.) – Что там случилось?
– Не видите, что ли – люди горе не поделили…
Завтрак на траве
На окраине немецкого города Дюссельдорфа лагерь для прибывших из России эмигрантов. Это комфортабельные вагончики, отдельная квартирка на колесах со всеми удобствами, только не едет.
Тут наши немцы из Казахстана, евреи из разных мест, но, в основном, люди прочих национальностей, которые правдами и неправдами выправили документы, что они якобы чистокровные немцы или евреи, и рванули в Германию в надежде на лучшую жизнь, наивно думая, что счастье понятие географическое.
Время такое: одни уезжают из России, другие остаются, причем те, кто уехал, считают себя умнее тех, кто остался. И наоборот. Дай Бог, чтобы все оказались умнее.
Раньше сюда приезжали из России богатые, за все платили, а теперь наоборот: приехал, за что тебе же доплачивают пособие. Чем плохо? Курорт. Баден-Баден.
Единственный минус – надо учить немецкий язык.
Вчера новая партия из России приехала. Решили это дело отметить, как у нас принято.
Трое армян из Казахстана, с документами, что они чистокровные немцы, выставили ящик армянского коньяка. Причем настоящего! Не на продажу, а для себя. Вкус райский, тянет грецким орехом, мягонький и чем больше пьешь, тем умнее делаешься. Протрезвел – все как рукой, дурак дураком, а пока в тебе коньяк бродит – заслушаешься.
Цыгане из Махачкалы, естественно, немцы, где-то умыкнули барана, а может, протащили через таможню с собой. Чеченец – по документам приобский баварец – тут же пырнул барана ножом, содрал шкуру. Узбеки из Ташкента, косящие под евреев, тушу барана разрезали, чего-то заскворчало, запахло пловом до невозможности. Грузин с немецкой фамилией Енукидзер шашлык замариновал. В итоге над лагерем такой запах сгустился, перелетные птицы от головокружения кувыркались, юг с пловом путая.
Люди слюной истекли. Наконец, в восемь вечера все было готово. Расположились рядом в лесу, то ли в парке, у немцем же не поймешь: порядок как на плацу, все деревца в линеечку, кусты стрижены под полубокс, травка равнение на юг держит, о мусоре можно только мечтать. Красиво, но уж чересчур чисто, не по-людски!
Ясное дело, костерок развели, баранину на шампуры насадили, над углем вертят, поливают вином, уксусом, лук, помидоры, зелень… Все перечислить – слюны не хватит.
И, наконец, коньяк по бумажным стаканчикам выплеснули. Ну, с богом! Чокнулись!
Выпили! Ах! Закусили! М-м-м-м… Хороша страна Германия, не хуже России.
Кто ж знал, что там в этой Германии каждый кустик чей-то и без разрешения бесплатно не везде ступить можно. А ломать ветки, костры жечь в зеленой зоне – уголовное преступление, хуже чем изнасилование. Или лучше.
И тут, как говорится, откуда ни возьмись, полицейский патруль собственной персоной. Они как этот «завтрак на траве» увидели, чуть не гробанулись в кювет.
Чтобы такой дебош в наглую на виду у всех?! Не иначе пьяные наркоманы в последней стадии, когда мозги заволокло окончательно.
Полицейские автоматы навскидку, окружили банду, орут: «Хенде хох!», в смысле,
«руки вверх – пристрелим к чертовой матери!» Наши товарищи в недоумении: «Что собственно произошло? Какие претензии? Мы кого-нибудь из местного населения обижаем? Или высказались неуважительно в адрес вашего бундестага? Сидим, никого не трогаем, присоединяйтесь к нашему шалашу». И одна дама из Одессы, кровь с молоком, причем, того и другого много, отодвигается, приглашая немцев присесть, а земля под ней теплая-теплая.