Страница 31 из 39
Хотя стал бы Злодей доверяться «наемнику» — тот еще вопрос.
Утром Герман дал мне возможность поговорить с Ольгой.
— Оленька, ты говорила кому-нибудь, что Кристина подарила тебе костюм?
Она слабо качнула головой. Движение было настолько неопределенным, что могло значить все, что угодно: и «нет», и «да», и даже «не знаю».
— Оля, тебе тяжело сейчас двигаться, я понимаю. Не надо пытаться кивать, лучше моргни. Если говорила — один раз, нет — два раза. Попробуй.
Ольга долго смотрела на меня — как будто не видела. Или видела что-то свое. Потом медленно моргнула, даже не моргнула, просто опустила ресницы. Секунд через пять — мне они показались двумя часами — ресницы поднялись… и после такой же паузы снова опустились. Та-ак…
— Значит, не говорила?
Так и не дождавшись движения ресниц, я переспросила:
— Или не помнишь?
Медленно, с раздумьем — дважды: не помню. Ладно, попробуем в лоб:
— Если придется, ты сможешь узнать нападавшего? Если да, моргни один раз, нет — дважды.
Ресницы опустились сразу и сразу же поднялись. Но не успела я сформулировать следующий вопрос, как движение повторилось.
— Оля, давай попробуем еще раз. Ты видела нападавшего?
На этот раз два моргания последовали почти подряд. Очень интересно. Судя по расположению раны, напали спереди, то есть хоть что-то она должна была увидеть.
— Сможешь опознать?
Два моргания сразу и без паузы.
Она соврала. Нет, нет, не был, не участвовал, не знаю, не видела, оставьте меня в покое.
И что это значит? Видела, но не разглядела? Видела и может опознать, но совершенно не желает об этом говорить? Или… Да нет, чушь собачья, занесло меня… Скорее всего — не хочет говорить, кого именно узнала.
А это значит, что она кого-то покрывает, так? То есть там был человек, который ей близок и дорог, так?
Может ли это быть кто-то из, к примеру, сокурсников? Теоретически да, но постоянного мальчика у нее нет, значит, куда вероятнее кто-то из домашних — бабка, дядя… отец, черт бы его побрал! Герман — единственный человек, которого Ольга не выдала бы ни в каком случае. Папочка!
Поделившись своими сомнениями с Бобом, я получила совершенно неожиданный комментарий:
— Усложняешь. По-твоему, она молчит, потому что кого-то прикрывает. Может, все проще? Самостоятельная вы очень, мадам, а Ольга ребенок еще, не забывай.
— Ничего себе ребенок!
— Она ведь привыкла, что она в доме младшая и все к ней, как к дитяти неразумному, относятся. Тогда какой смысл говорить, кого ты видела — все равно не поверят, скажут, со страху показалось или, хуже того, наговариваешь со зла.
Мысль была неожиданная, но очень похожая на правду. В сущности, Ольга ведь лишь внешне выглядела взрослой и самостоятельной. А на самом деле? Достаточно вспомнить, как она с преподавательницей не могла справиться! Точнее ведь — не хотела. Как это я буду против взрослого человека…
Да… И убедить ее в обратном вряд ли удастся.
Но почему Боб ничуть не удивился? Как будто был заранее уверен, что во-первых, Ольга кого-то узнала, во-вторых, никому и ничего она об этом не скажет.
39
Легко на сердце от песни веселой!
Господи, кто?
Боб? Зинаида Михайловна? Ядвига Леонтьевна? Светочка?
Нина? Двадцать лет спустя пополам с графом Монте-Кристо? А если и вправду Стас… Не мерещится же мне, в самом-то деле! Может ли женщина двадцать лет ждать и готовиться к восстановлению попранной справедливости?
Стас? Если он знает о прошлых отношениях Нины и Германа — может ли он начать мстить? От матери он далек, как Антарктида от Китая, по крайней мере внешне, но все же… А если он знает — или хотя бы догадывается — что и он тут не последний? Ведь ему достаточно лишь поглядеть в зеркало и улыбнуться. Даже я могла бы догадаться куда раньше.
Сам Герман? Ну бред вообще. Зачем?
Или даже… Ольга? Что, если ее равнодушие к матери — не более, чем игра? И добрые отношения с Кристиной — тоже? И отец значит для нее гораздо больше, чем это можно предположить из наблюдений? Дурацкие «письма», разорванная цепочка — это так по-детски. И разлитый шампунь — тоже. На все остальное у нее вполне хватило бы и соображалки, и чисто физических возможностей. Удар ножом может быть попыткой отвести от себя подозрения. Правда, попытка вышла очень уж основательная. Но ведь недооценивать опасность — это тоже так по-детски…
Н-да. Ни алиби, ни, наоборот, улик, хоть завалящих каких-нибудь, нет ни у кого из обитателей дома ни по одному из «эпизодов». Зато мотивов — на любой вкус.
Черт! Опять я прихожу к тому же самому. Остынь, Маргарита Львовна, жизнь — не детективный роман.
Пытаясь сложить два и два, чтобы получить не сапоги всмятку, а хотя бы семнадцать, я забилась в дальний угол сада и по давней привычке начала выкладывать из подручных материалов для себя самой загадочные схемы.
Путаница веточек, листьев и травяных стеблей пестрела в глазах и даже, кажется, двигалась — так шевелится слой сосновых иголок, устилающих холм муравейника. Конечно, моя «плетенка» и не думала двигаться — с чего бы, горячий воздух стоял плотно и неподвижно. Но слишком много было линий и изгибов, так что эта избыточность оживляла путаницу; и сплетение мусора необъяснимым образом обретало смысл — точно травяные изломы становились буквами и складывались в слова. И еще что-то напоминала эта сетка, на что-то она была похожа, на что-то однажды виденное. Глаза слезились от напряжения — вот-вот, еще мгновение, и бессмысленную вязь можно будет прочесть. Не хватало пустяка, крошки, искры — как некоторым реакциям нужна капелька катализатора. Капелька — и все встанет на свои места, и солидный краснокирпичный дом вдруг и бесповоротно окрасится в желтое… Схватили, в желтый дом, и на цепь посадили… Потому что непрочитанный, но угадываемый верхним чутьем смысл был столь же страшен, сколь и безумен.
Не то из дома, не то с другого конца сада донесся пронзительный женский крик.
Вскочив, я развалила с таким трудом сложенный узор, смешала и разбросала составлявшие его травинки и веточки…
Зрелища, представшего передо мной, когда я добежала до гаража, хватило бы, чтобы обеспечить ночными кошмарами добрую дюжину людей на полгода вперед. Капот новенькой кристининой машины был смят, и под его изломами, на железных внутренностях лежал… лежало…
О том, что это Стас, я догадалась лишь потому, что утром видела его именно в этой футболке. Вместо головы и плеч виднелось что-то большое, железное, с углами… господи! Тут не то что закричать, тут бы в обморок свалиться куда-нибудь в угол, чтобы ничего, чтобы никого, чтобы совсем…
Ближайший угол, однако, был занят: там, поджав коленки к груди, свернувшись в маленький клубочек, сидела Кристина и, обхватив себя руками, пыталась унять дрожь. Правда, без особого успеха.
— Я… он… я не хотела…
В дверях гаража появились Герман, Боб и Нина. Герман и Боб схватились за «железное с углами» — ящик — он весил, наверное, килограммов двести или по меньшей мере сто. Нина застыла в дверях, прислонившись к косяку. Кровь в одну секунду отлила от ее лица, превращая его в гипсовую маску. Я испугалась, что она сейчас потеряет сознание и даже шагнула ближе, чтобы подхватить, но этого не потребовалось. Сохраняя ту же каменную неподвижность, Нина охватила взглядом все помещение гаража: меня, Кристину, тело Стаса… Медленно-медленно выпрямилась, повернулась и со скоростью черепахи двинулась в сторону дома.
Та-ак. Ну, Нина предпочитает справляться с потрясениями без посторонней помощи, Стасу уже ничем вообще не поможешь, чтобы это понять, не надо быть медиком, достаточно быть зрячим. Как они там формулируют? Состояние, несовместимое с жизнью.
И тут на аллее, ведущей к дому, показалась Света. Завидев скопление публики, она мгновенно забыла о своих планах (если они у нее были) и свернула к месту событий. Вопль, который она издала, заглянув в дверь, наверняка сорвал охоту папуасам Новой Гвинеи и вызвал небольшое цунами в районе Японских островов.