Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 39

Когда Вика вышла из ванной, я чинно листала бумаги из собственной папки и вносила в блокнот кое-какие уточнения. Поглядев на ее вновь побледневшее лицо, я начала прощаться:

— Ты уж извини, я не хотела тебя так утомлять.

— Что ты, наоборот, — слабо улыбнулась Вика. — Это все пустяки, пройдет. Давай все-таки до конца разберемся. Знаешь, я почувствовала себя значительно лучше. Надо на работу возвращаться, хватит киснуть.

Мы копались в документах еще около часа. Когда я уходила, Вика начала дозваниваться на работу. Что ни говори, а хоть одно доброе дело я сделала. Все оказалось правильно — нельзя человеку давать возможность «переживать свое горе», надо грузить его работой или он загрузит себя, чем попало.

Светочки в коридоре уже не было, зато на площадке лестницы я натолкнулась на Германа. Ну, раз такой случай, надо пользоваться. Очень меня Стас интересовал, невтерпеж хотелось узнать о нем побольше.

— О Стасе? — удивился Герман. — А что — о Стасе?

— Он давно у тебя работает?

Мне показалось, что мой вопрос вызвал у Германа вздох облегчения.

— А-а… — протянул он, думая, похоже, о чем-то совершенно ином. — Года два. Или больше? Да я его сызмальства знаю. Почему вдруг? Слушай, давай вечером, а?

Ну вот, всегда так — только разгонишься, а тебя раз, и по носу. Я девушка хрупкая, нежная и вообще творческая личность, меня холить и лелеять надо. Тем более, что сам же просил меня разобраться, а теперь самым зловредным образом скрывает нужную информацию. Но — сызмальства?

Ну и пусть, ну и не больно-то хотелось. Разобидевшись на хамство окружающей действительности, не желающей почему-то устилать мой путь красными ковровыми дорожками, я пошла с деловым видом шататься по дому. Замысел был предельно прост — наткнуться на кого попало и извлечь из этого «кого попало» чего-нибудь полезного.

«Кем попало» оказалась Зинаида Михайловна. Риточка, ах, Риточка, ох, да как же вы и не заходите, да как раз Бориса Наумыча на побывку из больницы отпустили, да попейте с нами чайку — все, как ожидалось.

30

Ничто так не убивает любовь, как взаимность.

Зинаида Михайловна суетилась, кажется, еще больше, чем в прошлый раз. Усаживала меня, выспрашивала, какой чай я предпочитаю, и вообще излучала всяческое радушие. Видать, соскучилась в одиночестве, без Бориса Наумовича. Как и предсказывал Герман, на то, чтобы уговорить мужа лечь на обследование, времени Зинаиде Михайловне понадобилось совсем немного. Но теперь, одной, конечно, скучновато.

Или дело в чем-то другом?

Да нет, чушь какая в голову лезет. Хозяйка щебетала не умолкая, а я все возвращалась мыслями к Вике.

Все-таки очень правильно я к ней заявилась, хотя и выглядело это немного навязчиво. Все равно. Важен результат. Мой визит, похоже, склонил Вику к тому, к чему она сама упорно пыталась себя подвинуть. Есть такой известный психологический прием: если тебе нужно избавиться от навязчивых мыслей, настроений и вообще чего-то неприятного, беспокоящего, нужно записать «это» на бумаге. Можно повторить такую операцию несколько раз, в зависимости от того, насколько сильно мешает тебе то, что мешает, и насколько глубоко оно сидит. Я не особенно хорошо представляю себе механизм действия этого метода, но он работает — «заноза», сидящая внутри, мысленно как бы отделяется от твоей личности и избавиться от помехи становится легче. Она вроде бы перестает быть частью личности, а начинает представляться именно как заноза.

Все листы, и рукописные, и печатные, которые я — свинья бесцеремонная — просмотрела в комнате Вики, были «украшены» той же фразой, что я заметила на экране ее компьютера — «я не хочу больше жить». На некоторых стояла подпись «Виктория» — перечеркнутая. Действительно, какая уж тут «виктория», в смысле «победа» — сплошной проигрыш. Количество «надписей» говорило о двух вещах. Во-первых, Вика упорно борется с мыслями о смерти, во-вторых, идея эта засела достаточно глубоко и справиться с ней трудно. А поскольку за время нашей беседы к Вике, казалось, вернулось желание что-то делать, то есть, жить — значит, можно надеяться, что я не вломилась, как слон в посудную лавку, а все-таки помогла.

Допивая вторую чашку, пришлось обратить внимание, что тональность щебетания Зинаиды Михайловны несколько изменилась, точно я чем-то ее огорчила.

— Что же вы, Риточка, печенье не берете? Неужели и вы на диете? Вот еще выдумали моду — чтобы все кости торчали, и кому это нужно?

Я поспешила заверить хозяйку, что никакими диетами себя никогда не терзаю.

— … а печенье… о-о!.. м-м… восхитительно! Это вы сами пекли?

Зинаида Михайловна даже замахала на меня руками.

— Да что вы! Это все Ниночка, она у нас замечательная кулинарка, а уж выпечка у нее просто волшебная!

Я положила в рот еще одно печеньице, и впрямь восхитительное.

— Потрясающе! Как же ее у вас еще никто не увел? Да такую хозяйку любой мужчина на руках носить будет. Где вы такое сокровище нашли и как уберечь смогли?

Зинаида Михайловна вздохнула тяжко, но довольное выражение с ее лица не исчезло.

— Да уж… Обхаживали, бывало… Да она до сих пор забыть не может…

Забыть? Кого? Или что? Я изобразила на лице удивление и живейший интерес.

— Вы не спешите, Риточка? — вежливо поинтересовалась Зинаида Михайловна. — Вам полезно будет послушать, а то молодость тороплива, знаете ли…

Я тут же заверила ее, что ничуть не спешу и с удовольствием послушаю.

— Ну, удовольствие-то небольшое, — поправила меня хозяйка. — А польза может быть, вы слушайте, да запоминайте, как оно бывает. Нина ведь соседка наша, с Герочкой одну школу заканчивали, только она помладше. Я после Вики долго болела, и сейчас-то еще нет-нет да и… ну да это вам неинтересно. Нина по-соседски мне и помогала. То пол помоет, то сготовит… Так и повелось. Герочка даже ухаживал за ней, знаете?

— Вот как? — искренне удивилась я.

— Да-да. Только Ниночка вдруг, едва школу закончила, подхватилась и уехала. Да, прямо так, не посоветовалась ни с кем, раз — и укатила. Мир посмотреть. Вот и посмотрела. Уж и не вспомню, сколько прошло, мне не до того было. А тут еще Маруся, матушка ее, разболелась совсем. Мы телеграмму — мать при смерти. Вернулась наша путешественница, поглядела я — и глазам не поверила. Всегда скромницей глядела, воды не замутит, а приехала на сносях. А ведь такая славная девочка была, не то что эти нынешние. Да видно, все одним миром мазаны, у всех ветер… — Зинаида Михайловна усмехнулась, — в голове. Значит, только за порог — и завила хвост веревочкой. Наверное, скрыть хотела, родила бы да оставила где. Тогда ведь не то что теперь, на это не так смотрели, не уберегла себя — значит, все, кому порченая нужна. А тут с Марусей такое, дожидаться уж некогда было. Вот и привезла матери подарочек. Та вроде даже и радовалась, передо мной виду не показывала, что стыдно, только какая уж тут радость. Тут ее и совсем подкосило. Ну Нина мать схоронила, родила, да так и осталась, скрывать-то уже поздно было. Тяжеловато ей, конечно, с ребенком одной было, но справлялась, даже мне по-прежнему помогать успевала. Она шила всегда замечательно, заказы на дом брала. Как вспомню эти свадебные платья — чудо просто. Даже жалко ее было — на себя-то не пришлось сшить. Ну тут новые времена настали, мы вот сюда переехали, тут тоже все устраивать надо было, на новом-то месте, будь оно хоть золотое-брильянтовое, всегда тяжело. Герман видел, что мне без помощницы трудно, хотел кого-нибудь нанять, да я Ниночку уговорила. Стасик как раз школу заканчивал…

Стасик?!! Так Стас — сын Нины?!! Вот так номер!

Борис Наумович сверкнул на супругу очами:

— Зина!

— Да брось, уж будто секрет какой, — фыркнула на него Зинаида Михайловна.

А мне никто ничего не сказал! Действительно, «секрет Полишинеля» — то, о чем «все знают», обычно оказывается для новичка тайной за семью печатями. Ему никто ничего не сообщает именно потому, что для «посвященных» пресловутая тайна слишком очевидна.