Сад Рамы

Когда ведавшая питанием Гарсиа принесла к обеду свежий хлеб и немного тертой моркови, Николь заподозрила, что скоро в ее положении произойдут перемены. И через два дня в ее камеру явилась Тиассо с расческой, косметикой, зеркалом и даже духами. Николь вволю понежилась в ванной, впервые освежившись по-настоящему за несколько месяцев. Забрав деревянный чан, Гарсиа, отправляясь к выходу, подала ей записку. «Завтра тебя посетит гость», говорилось в ней.

Николь не могла уснуть. Утром как девчонка она поболтала со своей приятельницей-белкой, обсудив свои надежды и тревоги, касающиеся грядущего рандеву. Несколько раз бралась за лицо и волосы, а потом решила, что и то и другое безнадежно. Время текло очень медленно.

Наконец, уже перед ленчем, она услышала в коридоре человеческие шаги, приближавшиеся к ее камере. Николь рванулась вперед в ожидании.

— Кэти, — воскликнула она, заметив свою дочь, показавшуюся из-за угла.

— Привет, мама, — сказала Кэти… отперев дверь ключом, она вошла в камеру. Женщины крепко и недолго обнялись. Николь даже не пыталась удержать слезы, невольно хлынувшие из глаз.

Они сели на койку Николь — другой мебели в камере не было — и несколько минут вполне дружелюбно говорили о семье. Кэти сообщила Николь, что у нее появилась внучка («Николь де Жарден-Тернер, ты можешь гордиться»), а затем извлекла около двадцати фотографий. На снимках была малышка со своими родителями, Элли и Бенджи в парке, Патрик в военной форме, нашлась даже пара снимков Кэти в вечернем платье. Николь по одному проглядела их все, глаза ее то и дело наполнялись слезами. «Ах, Кэти», — несколько раз воскликнула она.

Просмотрев все фотографии, Николь искренне поблагодарила дочь.

— Можешь оставить себе, мама, — проговорила Кэти, вставая и подходя к окну. Открыв сумочку, она извлекла сигареты и зажигалку.

— Дорогая, — неуверенно попросила Николь, — а ты могла бы не курить? Вентиляция тут ужасная. Запах табака останется на несколько недель.

Кэти несколько секунд глядела на мать, а затем положила сигареты и зажигалку обратно в сумочку. В этот момент возле камеры появилась пара Гарсиа со столиком и двумя стульями.

— Что это? — поинтересовалась Николь.

Кэти улыбнулась.

— А сейчас мы с тобой поедим, — сказала она. — Я кое-что приготовила для такого случая — цыпленка с грибами под винным соусом.

Вскоре третья Гарсиа внесла в комнату еду, от которой исходил божественный аромат, и поставила на застеленный скатертью стол среди тонкого фарфора и серебра. Появилась даже бутылка вина, а рядом с ней два хрустальных бокала.

Николь с трудом вспоминала правила хорошего тона. Цыпленок оказался восхитительным, грибы были такими нежными, и она молча наслаждалась едой. Время от времени прикладываясь к бокалу вина, Николь бормотала: «У… просто чудо», но не говорила почти ничего до тех пор, пока тарелка полностью не опустела.

Кэти, напротив, едва прикоснулась к еде и все наблюдала за матерью. Когда Николь закончила с едой, Кэти позвала Гарсиа. Та унесла блюдо и принесла кофе, которого Николь не видела почти два года.

— Итак, Кэти, — сказала Николь, поблагодарив дочь улыбкой, — а как у тебя дела, чем ты занята?

Кэти непристойно расхохоталась.

— Тем же самым дерьмом, — заявила она. — Теперь я «директорствую» над всем курортом Вегас… проверяю акты из клубов. Впрочем, великое дело… — тут Кэти осадила себя, учитывая, что ее мать не знала ничего о войне во втором поселении.

— А ты подыскала мужчину, способного по достоинству оценить все твои качества? — тактично спросила Николь.

— Такого, что остался бы рядом со мной, — нет, — ответила Кэти и вдруг вспыхнула. — Вот что, мама, — проговорила она, перегибаясь через стол. — Я явилась сюда не для того, чтобы обсуждать мои любовные похождения… У меня к тебе есть предложение, или же скорее его делает тебе вся семья.

Николь посмотрела на дочь, озадаченно хмурясь. Она впервые заметила, что Кэти очень постарела за эти два года, с тех пор как она видела дочь в последний раз.

— Не понимаю. Что за предложение?

— Ну, как ты знаешь, правительство собирается возобновить твое дело. Теперь они готовы провести судебный процесс. Тебя обвиняют в подстрекательстве к бунту, что может повлечь за собой смертный приговор. Прокурор сообщил нам, что показаний против тебя больше, чем нужно, и тебя безусловно осудят. Однако, учитывая все твои прошлые заслуги перед колонией, если ты признаешь себя виновной, будешь осуждена по менее серьезной статье: твои действия сочтут «непреднамеренными».

— Но я ни в чем не виновата, — твердо проговорила Николь.

— Я знаю это, мама, — ответила Кэти с легким нетерпением. — Но мы — Элли, Патрик и я — не сомневаемся в том, что тебя скорее всего осудят. Прокурор обещал нам, что как только ты признаешь себя виновной, тебя немедленно переместят в более удобное помещение и разрешат свидания с семьей, в том числе и с новорожденной внучкой… Он даже намекнул, что может походатайствовать перед властями, чтобы Бенджи разрешили жить у Роберта и Элли…

Николь возмутилась.

— Неужели вы все считаете, что я пойду на сделку и признаю свою вину, несмотря на то что упорно настаивала на своей невиновности с момента ареста?

Кэти кивнула.

— Мы не хотим, чтобы ты умерла. Тем более без особых причин.

— Как это без причин, — глаза Николь внезапно вспыхнули. — По-твоему, мне незачем умирать? — Она отодвинулась от стола, встала и заходила по камере. — Я умираю за справедливость, — проговорила Николь, обращаясь скорее к себе самой, чем к Кэти, — хотя бы в собственном представлении, если никто во Вселенной не сумеет понять этого.

— Но, мама, — вновь вмешалась Кэти, — ради чего? Твои дети и внучка навсегда будут лишены твоего общества, а Бенджи навеки останется в этом Гнусном заведении…

— Так вот что — мне предлагают сделку, — перебила ее Николь, возвысив голос. — Дешевый вариант сделки Фауста с дьяволом… Николь, забудь про свои принципы, скажи, что ты виновата, пусть даже ты ничего не нарушала. Не надо даже продавать свою душу за более земные награды. Ну нет, подобное предложение несложно и отвергнуть… Тебя попросили взяться за дело, потому что так будет лучше твоей семье… Кому еще мать окажет больше внимания?

Глаза Николь зажглись. Кэти полезла в сумочку, извлекла сигарету и зажгла ее дрожащей рукой.

— И кто же ко мне приходит с таким предложением? — продолжала Николь. Она уже кричала. — Кто доставляет мне изысканную пищу и вино, приносит фотоснимки членов моей семьи, чтобы я смягчилась… чтобы встретила нож, который, без сомнения, убьет меня с куда большей болью, чем электрический стул? Конечно, моя собственная дочь, возлюбленное дитя, порождение моего чрева.

Николь вдруг шагнула перед и ухватила Кэти за плечи.

— Кэти, не будь Иудой, — проговорила Николь, встряхнув испуганную дочь.

— Ты достойна лучшей роли. Когда-нибудь, после того как они осудят меня по этим ложным обвинениям и казнят, ты поймешь, зачем я это делаю.

Кэти освободилась из рук матери и отшатнулась назад. Затянулась сигареткой.

— Все это дерьмо, мама, — сказала она через некоторое время. — Полное дерьмо. Ты, как всегда, во всем абсолютно права… но я, видишь ли, пришла, чтобы помочь тебе… предложить шанс остаться в живых. Почему ты не можешь послушать кого-нибудь хотя бы один раз в своей проклятой жизни?

Николь несколько мгновений разглядывала Кэти, и, когда она заговорила снова, голос ее сделался мягче.

— Но я выслушала тебя, Кэти, и твое предложение мне не понравилось. Я внимательно наблюдала за тобой, и даже на секунду не могу предположить, что ты пришла сюда, чтобы помочь мне. Это никак не согласовывалось бы с тем, что я видела в тебе за последние годы. Ты, безусловно, делаешь это ради себя самой… Я не верю и тому, что ты каким-то образом представляешь Элли и Патрика. В таком случае они пришли бы вместе с тобой. Должна признаться — еще недавно я испытывала смятение, мне казалось, что, быть может, я приношу слишком много боли всем моим детям… но в эти последние минуты я отчетливо вижу все, что происходит… Кэти, моя дорогая Кэти…