Последний воин

Он удержался на ногах. В ворота как раз вбегал во главе десятка латников Фередир, крикнул:

— Живой?! Мы к хранилищу!

— Ага! — ошалело тявкнул Гарав. Но сам рванул не к хранилищу — а просто в никуда, следом за групой латников.

Воины врывались в один дом за другим, вышибая двери. Почти каждый раз вслед за этим слышался более или менее продолжительный лязг стали и свирепые крики, сменявшиеся жалобными воплями. Схватки шли и в проулках и даже кое — где на крышах. Но всё было предрешено — латников и правда было больше, а защитники оказались разделены на множество мелких группок.

Гарав пробежал мимо дома, возле которого корчился приколотый копьём к плетню мужчина с топором в руке. Рядом лежал зарубленный латник и пытался встать мальчишка лет десяти — у него была почти отрублена правая нога под коленом и распорот живот. Левой рукой мальчишка запихивал в себя внутренности, смешанные с землёй, а правой сжимал охотничье копьё. Из дома двое воинов за руки выволакивали истошно кричащую раздетую женщину, следом ещё один волок, пятясь задом, сундук. Гарав вильнул, оббегая их — в сторону шарахнулась ещё одна женщина, прижимавшая к себе ребёнка (второй, постарше, молча цеплялся за её подол).

— Бегите, убегайте! — крикнул им Гарав, забыв, что они могут и не понимать адунайка. Почти сразу на него кинулся здоровенный мужик — с копьём наперевес; в долю секунды Гарав узнал человека, который весной хотел выкупить его на дороге недалеко отсюда. Сейчас он собирался Гарава убить. Оруженосец ловко подставил и повернул щит, выбросил вперёд — вверх Садрон — холмовик всей массой наделся на клинок и рухнул к ногам парня; Гарав наступил на тело и выдернул оружие. Холмовик умер сразу, меч прорубил сердце…

…Одна из последних схваток шла у жилища тана — того самого, который ругался той же весной с конвоирами. Даааа… Недёшево дался княжеским воинам седой богатырь — тан. В хорошем доспехе, с длинным мечом в одной руке и небольшим топором в другой, долго бушевал он, как ураган или горный медведь — и, когда лёг наконец у входа в родной дом, не выпустив оружия из раскинутых рук, то вокруг лежали мёртвыми восемь воинов. Один был рассечён вместе с доспехом наискось — от плеча до бедра. Ещё двое лишились рук.

Тяжело дыша, кардоланцы стояли над телом поверженного гиганта. И, по чести сказать, никто из них не ощущал радости победы, а было как — то горько и тяжко, не оставляло чувство свершившейся неправильности.

Потом — один за другим — они начали входить в дом…

…В углу женщины — старая, ещё довольно молодая и девчонка лет тринадцати-четырнадцати — обнимали, прижав к себе, младших детей. Трёх мальчиков и двух девочек лет трёх — семи. А между ними и входом стоял, выставив щит и опустив меч, ещё один воин. Видно, что он тут не прятался — доспех носил следы боя, а юное лицо было усталым в обрамлении шлема. Усталым и безнадёжным, но полным решимости и вдохновения.

Гарав узнал парня.

Воины остановились около входа, вдоль стен. Они не спешили нападать.

— Брось оружие, — сказал кто — то. Парень хмыкнул и ударил мечом по овальному щиту, тут и там покрытому зарубками.

— Нет правоты в твоём деле, — сказал Эйнор негромко на талиска. — Ты идёшь сражаться за недоброе, и сам это знаешь.

— Я не иду сражаться, — негромко, но ясно ответил парень. — Это вы пришли в нашу деревню и убили моего отца и старших братьев. И мне нет дела до добра и зла и до ваших разговоров. За моей спиной мои ближние, и вам придётся меня убить, чтобы до них добраться.

— Воины Кардолана не убивают женщин и детей, — сказал Эйнор. Мальчишка засмеялся, презрительно шевельнул плечом под простым круглым оплечьем. Потом сказал:

— Если ты и вправду так высоко ценишь свою честь — дай мне право поединка. И если я одолею, то поклянись, что не тронешь тех, кто не может себя защитить. А если одолеешь ты… — парень помедлил. — Я, по крайности, не увижу того, что будет потом.

Гарав увидел, что в рукавах у женщин и девчонки поблёскивают кинжалы. Старшая, поглаживая голову прильнувшей к ней маленькой девочки, отводила с детской шейки волосы.

Чтобы не мешали удару.

— Дай честь поединка мне, — сказал Гарав Эйнору. — Пусть не говорят потом эти рыжие, что ты горазд убивать волчат, потому что боишься волков.

Оскорблённый этими словами, рыжий мальчишка зарычал от гнева. Гарав сказал ему:

— Не злись. Меня тоже зовут Волчонком, и я не в обиде.

— Иди, — коротко ответил Эйнор. И бросил закрывающему женщин и детей парню: — Эй. Мой оруженосец будет биться с тобой. Если одолеешь его — мы вас отпустим. Если нет — он решит, как с вами быть.

— Хорошо, — кивнул мальчишка. — Все слышали… Не ревите, — обратился он через плечо к своим. — Сейчас я свалю этого белоголового, и мы пойдём в лес. А там поквитаемся.

— Убей его! — крикнул мальчишка лет пяти — шести, ничуть не выглядевший испуганным. — Разруби ему башку до зубов, Тейнак!

— И ниже разрублю, — ответил рыжий.

Доспех его был если и хуже, чем у Гарава, то ненамного. Мальчишки сделали несколько шагов навстречу друг другу — и Гарав отцепил наносье. С шорохом кольчуга упала с подбородка.

— Прежде чем станем рубить друг друга, — спокойно сказал он, — погляди, не узнаёшь ли меня?

Лицо рыжего стало искренне удивлённым. Он покачал головой:

— Нет…

— Кабан, что ты добыл весной, был хорош, — как бы невзначай сказал Гарав, возвращая наносье на место.

— А! — Тейнак усмехнулся. — Вспомнил. Ты был в той колонне рабов, что гнали через наши места… Так ты сбежал, выходит? — Гарав кивнул. — Доброе дело. Я рад за тебя. Скверное это занятие — держать людей в рабстве.

— Твои старшие дают воинов тому, кто держит людей в рабстве, — напомнил Гарав. Лицо Тейнака стало злым:

— Не наши дела! — сказал он. — Тарканы отняли у нас землю, которой мы владели — вылезли из воды, как жабы, раздулись от своего величия и топтали наши леса и поля веками! Они получили то, что заслужили!

— Так и ты не обижайся на то, что заслужил, — процедил Гарав, привычно скрываясь за щитом. — Твой дом здесь и меч твой подлинней — бей первым, рыжий!

Рыжий ударил. Сразу мечом и щитом — чтобы сбить Гарава с ног и подсечь ему колено. Гарав подпрыгнул, одной ногой встретил удар щитом, а мечом попытался достать лицо над верхним краем. Тейнак вынужден был остановить щить и приподнять его верх — а Гарав, приземляясь, чуть не сломал ему запястье вооружённой руки. Тейнак отскочил.

— Ухххх! — выдохнули воины за спиной Гарава. Но он этого не слышал, как — был уверен — не слышит и Тейнак подбадривающих воплей своего отчаянного братишки.

Меч Тейнака был и правда подлинней — но — и Гарав в этом был уверен — сделан из худшей стали, чем аронорский клинок. И большой щит рыжего, позволявший ему закрываться почти целиком, тоже был тяжелей щита Гарава — как бы не вдвое. И не так удобен. А ведь меч отбивают именно щитом, когда в кино (Пашка видел это сто раз) снова и снова рубятся меч в меч — это глупость режиссёра…