Страница 5 из 60
К счастью для нашего спасителя - им оказался Колян Ипатьев - прозвенел звонок, завершивший сегодняшний учебный день. Дерзость осталась безнаказанной, но, немножко зная Бунякова, я был уверен, что на ближайшем занятии Коляну припомнится его острота. Да и Дынькин по своей комсомольской линии наверняка не оставит беднягу в покое: "майские тезисы" - это откровенная насмешка над ленинской статьей.
Впрочем, я был уверен, что Колян выкрутится - его отец был парторгом мясокомбината и имел определенное влияние на людей, способных серьезно осложнить чаду жизнь.
Вся группа с криками и топотом высыпала из аудитории. Я же остался.
Напротив окна, в которое я смотрел, находился центральный вход в институт. Я представил, каким он станет лет через двадцать и увидел давно не ремонтированное крыльцо с разбитыми ступенями, ржавые листы металла на козырьке над ним, вывеску, тоже слегка побитую ржавчиной, называющую Alma mater техническим университетом.
- Серый!
Я оглянулся - в дверях стоял Захар.
- А?
- Там это... - он кивнул за спину, - тебя в профком зовут. Председатель ищет. Мне Нюрка Стрельцова сказала. Велела поторопиться.
- Зачем?
- Серый, ну мне-то откуда знать? Не я ж председатель! Может за успехи в учебе тебе полагается путевка в Варну и ящик "Слынчева бряга"? А может, выпрут с позором.
- Ладно. Спасибо, Захар.
Я стал укладывать в "дипломат" (предмет моей особой гордости, купленный на первые самостоятельно заработанные деньги) тетради и ручки. Майцев стоял в дверном проеме и словно что-то хотел спросить.
- Чего ты мнешься, дружище? - Я подошел к нему и положил руку на его плечо.
- Ты про доцента сегодня сказал...
- Ну. Сказал и сказал. А что?
- Я ведь никому об этом не говорил еще?
- Захар, не тяни резину, скажи, что не так-то?
- Мы с тобой как два еврея - вопросами разговариваем.
- Вроде того. Так в чем дело?
Он развернулся, выпуская меня из аудитории. И мы неспешно пошли в сторону институтского профкома.
- Понимаешь, Серый... Стать доцентом в этом институте - это на самом деле то, чего я хочу больше всего. Но я никому не говорил этого. Ты же знаешь наших: сразу начнут ржать и приклеят этого доцента прозвищем навечно.
- Это точно, - я согласился, потому что похожие истории случались часто. - А вопрос-то твой в чем?
- Ну, понимаешь... Если я никому не говорил, то откуда ты об этом знаешь?
Я задумался. Мне остро хотелось посвятить в свою тайну еще кого-нибудь, потому что носить в себе такое знание в одиночестве - это выше человеческих сил. Захар, по крайней мере, не сдаст. Если пообещает и будет о своем обещании помнить - не сдаст никому. С другой стороны, мне нужна была чья-то помощь, потому что мне становилось все яснее и яснее, что обладать этим знанием и не попытаться что-то исправить в том гадостном мире, что должен был обрушиться на мою родину уже через три-четыре года - не достойно не только гражданина, но и просто человека.
Но вот как исправить? Здесь я терялся в догадках. Ясно было одно: нужно что-то делать! И делать срочно.
- Захар Сергеич, - сказал я, - давай так поступим: я сейчас зайду в профком, а потом покажу тебе кое-что. И расскажу. Годится?
- Лады, - Майцев уселся на скамейку посреди холла, потому что мы уже пришли.
Я отдал ему свой дипломат и без стука вошел в кабинет, занимаемый студенческим профкомом.
Еще не переступив порог, я знал, о чем пойдет речь.
Наш профорг, усатый мужик совсем не студенческого возраста, сидел за столом у окна и нагло курил "Kent". Но, скорее всего, какую-нибудь "Стюардессу" или "Родопи", упакованные в давным-давно искуренную пачку "Kent", лежавшую перед ним на столе - и судя по кислому, отвратному дыму, так оно и было.
- Ты кто? - не выпуская сигареты изо рта, спросил он.
- Фролов. Мне Стрельцова сказала, что вы меня....
- Точно. - Оборвал меня усатый. - Я - тебя. Хорошо, что сам пришел. Итак, Фролов, до меня дошли слухи, что все лето ты околачивался в сельских районах и помогал шабашникам переводить добро на говно.
- Чего это на говно? - Его заявление вызвало во мне ожидаемый протест, потому что те коровники, что я построил под руководством Максима Берга - бригадира артели, были весьма неплохи.
- А! - Он затушил сигарету в баночку из-под индийского кофе, до половины заполненную водой. - Знаю я, как вы, шабашники, такие вещи делаете! Без проекта, без надзора - херась-херась и готово! Не так, что ли?
- Я кровельщик вообще-то был. - Помимо воли под его напором я почему-то стал оправдываться. - Мое дело маленькое.
- Ну вот и молись, кровельщик, чтобы бракованный шифер, между прочим - украденный Бергом с территории шиферного завода при попустительстве кладовщицы, не полопался хотя бы год.
Он закурил еще одну сигарету и, увидев, как я недовольно поморщился, выпустил струю прямо в мою сторону.
- Не куришь что ли?
- Не сподобился, - ответил я. - Да и запах какой-то.
- Ничего, Фролов, скоро в армию пойдешь, там из тебя мужика сделают. - Он даже прикрыл глаза и растянул в улыбке рот, обнажив крепкие, но очень кривые и почти коричневые от никотина зубы; видимо, представил себе этот процесс "делания мужика".
- Да я и так... Совсем не баба.
- Это ты потом своему сержанту расскажешь, а сейчас вот что! Ты деньги за шабашку получил?
- Ну да, есть немного. А что?
- А взносы профсоюзные кто за тебя платить Родине будет? Я? Нет, братец, я свое заплатил вовремя!
- А разве с шабашек положено? - Что-то ни о чем подобном мне слышать не приходилось.
Он встал со своего места и, попыхивая сигаретой, обошел вокруг меня.
- Вот смотрю я на тебя, Фролов, и понять не могу. То ли ты умело притворяешься, то ли в самом деле дурак? Тебе на прошлой сессии предлагали в стройотряд пойти? Предлагали. А ты не захотел заработать честных девяносто рублей в месяц с автоматической уплатой профсоюзных взносов. Тебе подавай четыреста! Вот и плати со своих доходов в пользу ребят, что ударно надрывались на стройке, возводя, между прочим, бассейн для института!
- Так не построили же? Как стоял второй этаж назаконченный, так и стоит.
- В следующем году построят. Или через три года. Дело не в этом. А дело в том, что они взносы уплатили со своих небольших доходов, а ты - нет! Хотя заработал не в пример больше однокашников. Теперь пришла пора восстановить историческую несправедливость!
Как это должно выглядеть: "восстановить историческую несправедливость"? Я, честно говоря, не понял, но, устав препираться, вздохнул:
- Сколько я должен?
Усатый профорг подошел к своему столу, покопался в разложенных на нем бумагах.
- А, ну вот она, родненькая! Итак, Фролов, в ведомости у председателя колхоза "Брячинские нивы" ты расписался за четыреста двенадцать рублей. Это больше семидесяти, значит, размер твоих взносов составит один процент, - он потыкал пальцем в кнопки здоровенного калькулятора "Электроника Б3-34" , - то есть, четыре рубля двенадцать копеек. Коньяк "Три звездочки" десять лет назад - тика в тику!
Из-за четырех рублей он мне компостировал мозг? Я полез в карман и вынул пару мятых пятерок, и мелочью сколько-то. Отсчитав монеты, я положил перед ним на стол одну пятерку и копейки, отступил на шаг:
- Где расписаться?
- Расписаться-расписаться-расписаться, - пропел усатый. Он отдал мне сдачу - рубль с надорванным краем. - Не нужно расписываться. Давай книжку свою профсоюзную, штампик поставлю.
Уже на выходе из кабинета я услышал брошенное мне в спину:
- И в комитет комсомола зайди - там тоже за тобой должок числится. За три месяца - при твоих заработках четыре рубля шестнадцать копеек!