Страница 98 из 100
Да ровно никакого, говорю я вам…
Как и трое мужчин среднего возраста, хорошо за сорок, сидящих в дешевом «Бистро» за бутылкой дрянного вина…
Ночной портье Клюге фон Клюгенау (мужчина со следами полустертого гвардейского лоска) раскрыл шуршащую «Пти паризьен»:
— Вот послушайте, господа: Принимая на себя ответственность, я имею право и буду требовать от эмигрантов во Франции исполнять мои распоряжения и помогать проводить те мероприятия, что найду нужным для блага самой же эмиграции. Каково? И далее: Я могу Вам заявить, что Россию будут строить не эмиграция и ее вожди, а те, кто своей кровью смывает яд и отраву большевизма, — немцы. Что будет с Россией, какие формы правления ей понадобятся, знает один человек — Фюрер!
— Это кто же такой разумный, а? — с интересом спросил грузчик Вершинин (какой-то потертый, серый, совершенно замученный жизнью мужчина).
— А это стенограмма официального сообщения представителям русской эмиграции во Франции, сделанного Ю. С. Жеребковым! — язвительно ответил ночной портье Клюге фон Клюгенау.
— А он в каком полку служил? — машинально спросил таксист Мышлаевский (мужчина очень интеллигентного вида, но какой-то уж очень несерьезный, похожий на вечного российского студента).
— А он вообще, господа, нигде не служил-с… — со смешком сказал ночной портье Клюге фон Клюгенау.
— Слава Богу! А то вот позора бы однополчанам было… — устало заметил грузчик Вершинин.
— Да это все мышиная возня… — махнул рукой таксист Мышлаевский и добавил: — А вот кстати, господа! Краснов, из ума выживший, настоятельно предлагает в «Добровольные помощники» немецкой армии записываться…
— И что, находятся желающие? — брезгливо скривил губы ночной портье Клюге фон Клюгенау.
— Да, представьте себе, ротмистр, находятся… — с горьким недоумением подтвердил таксист Мышлаевский. — Ублюдки! А кстати, Вы-то сами… не изволите ли записаться? К своим-то? К немцам?
— Господин поручик! — гордо вскинул голову ротмистр Клюге фон Клюгенау. — Я ПОПРОСИЛ БЫ! Намекать на чужие… недостатки… это бесчестно!
— К Вашим услугам, ротмистр! — не менее гордо ответил поручик Мышлаевский.
— А-ат-тставить! — негромко, но очень грозно скомандовал подполковник Вершинин. — Ну-ка, братцы, сели и успокоились… Поручик, как старший по званию, я ПРИКАЗЫВАЮ… и Вы, ротмистр, тоже хороши!
— Господин подполковник, а чего он всегда первый начинает? — с многолетней обидой в голосе сказал ротмистр Клюге фон Клюгенау. — Дражница и дражница… ну да, я немец, и что? Вон, Тотлебен немец, Клаузевиц немец, Коцебу — да мало ли наших Родине честно служили… мне же обидно…
— Да хватит вам, ребятки… — примирительно сказал подполковник Вершинин. — Вы вот чего послушайте, — читает газету, — так: Немецкая армия ведет упорные бои под Сморгонью (так!)… упорная оборона крепости Брест-Литовска (я там в гарнизоне стоял, да!)… упорные контратаки русских, сопровождаемые артиллерийским (ага!) шквалом… да где там у краснопузых артиллеристы… эх, эх, а наш-то Мрачковский в Парагвай уехал… коров там доит, гаучо недоделанный… Впрочем, у красных был, помню, тоже… отличный военспец, бывший штабс-капитан Лукьянчиков. Из наших, из михайловцев! Как он нас тогда под Каховкой-то, а? Где же теперь он обретается? Небось, его красные в 37-м году репрессировали…
— А еще у красных есть Шапошников… — задумчиво сказал ротмистр Клюге фон Клюгенау. — Он Академию Генерального штаба когда заканчивал?
— В 1910-м… — с ностальгией ответил подполковник Вершинин. — А потом полком командовал, гренадерским… в нашей же дивизии…
— А ведь очутись мы сейчас… там? — мечтательно протянул поручик Мышлаевский. — Ведь сразу же нас к стенке прислонят? А? Как Вы полагаете?
— Разумеется, прислонят! Без сомнения, господа! — уверенно ответил ротмистр Клюге фон Клюгенау. — Только вот мне лично лучше стоять у русской стенки, чем сидеть в парижском кабаке…
Мышлаевский и Вершинин посмотрели на него с большим недоумением…
Дверь с грохотом распахивается. В кабак вваливается санитар парижского госпиталя Сан-Сюльпис Турбин.
— Пьете? — покачиваясь с каблука на носок, заплетающимся голосом, спросил Турбин. — Все пьете, и пьете… а там русские люди умирают!
— Положим, штабс-капитан, русские люди всегда помирают, и чаще всего просто от водки… — рассудительно сказал Вершинин. А потом, почесав курносый русский нос, согласился со штабс-капитаном: — Но Вы правы. Хватит пить, потому что завтра мы уезжаем!
— Куда? — хором спросили все присутствующие.
— Сначала в Марсель, потом в Алжир, потом доберемся до Касабланки, оттуда в Туманный, чтоб ему потонуть, Альбион, а потом и домой… в Россию! В Москву. Бог даст, потом и на германский фронт… хоть бы и рядовыми! — решительно сказал подполковник Вершинин. — Пора. Погостили мы двадцать один год по чужим дворам — пора и честь знать! Пошли, господа! Уходим по-английски, не платя по счету! Штабс-капитан, прикрывайте!
Примерно в это же время.
Город Малорита. МСБ 75-й СД
На пропахшем карболкой операционном столе профессор Белорусского медицинского института, с кафедры нейрохирургии, доктор Костенко проводит операцию начальнику штаба дивизии подполковнику Григоренко.
При этом, предварительно чулком завернув скальп подполковника ему на затылок, и сейчас обрабатывая мощную кость подполковничьего черепа, он с размаху бьет молотком по зубилу, как в свое время делал сам Григоренко, юным слесарем сбивая заусеницы с паровозной реборды.
Пользуясь тем, что операция на открытом мозге проводится под местной анестезией, для контроля за состоянием пациента, профессор вдобавок занимается медицинской пропагандой:
— Обратите внимание, пациент! Почти восемьдесят процентов убитых и умерших от ран имеют поражения в голову. И это все люди, не носящие каску. Те, кто имел поражения головы через каску, отделываются царапинами и контузиями… иногда тяжелыми… не беспокоит?
— Терпимо… — отвечает Григоренко, скрипя зубами.
— Но смерть при поражении головы через каску — это исключение! — продолжает вещать профессор академическим тоном. — Очень, очень редкое исключение. Выходит, мы гибнем из-за отсутствия дисциплины. В сущности, мы самоубийцы, по расхлябанности!
— А вот мне один немецкий офицер в Бресте в 39-м году рассказывал, что если у них, даже на учениях, кто каску не носит — того наказывают как членовредителя! — поддерживает интересный разговор пациент.
— Вот видите! — с радостью констатирует профессор. — Сами же убеждаетесь, какая это полезная штука, каска… Сестра, несите коловорот!
Через пять минут, моя руки перед следующей операцией, доктор Костенко уверенно говорит ассистенту:
— Вы-ы-ыживет… крепкий череп! Да у него и мозгов-то там… Эх, как бы мне еще защиту для груди и живота придумать…[170]
Там же, в это же время, только чуть дальше по бывшему школьному коридору…
Скрипит перышко… Из донесения уполномоченного 3-го отдела дивизии лейтенанта Леонова от 24 июня: «Беспорядков контрреволюционного характера и других проявлений со стороны военнослужащих и членов их семей не имеется.
Пятнадцатилетние девушки: дочь заместителя начальника 3-го отдела 4-й армии Хваленского и дочь военврача 2 ранга Орловцева убежали от своих семей в наш госпиталь для оказания помощи раненым бойцам. Работают очень хорошо.
В госпитале отсутствуют медикаменты, особенно бинт, но самоотверженно работают местные врачи без надзора военных.»[171]
В это же время.
Минск. Уручье. Узел связи Западного фронта
Стучит, стучит шифровальная машина, уникальное, не имеющее аналогов в мире, изделие ленинградского завода имени А. А. Кулакова, конструкции расстрелянного врага народа товарища А. Ф. Шорина…
170
И ведь придумал. Саперно-штурмовые батальоны были оснащены бронежилетами его конструкции.
171
Документ подлинный.