Страница 21 из 100
С русского берега не раздается ни единого выстрела…
22 июня 1941 года. 04 часа 27 минут.
Восточный берег Буга
Свершилось! Первый солдат вермахта вступил на землю Крепости!
Приветствуя освободителей Восточной Европы, гремит транслируемый из смонтированной на грузовом «Опеле-Блитц» громкоговорящей установки бравурный марш…
Немцы, они такие… обожают бравурные марши…
Первый немецкий солдат, а это оказывается отважный военный корреспондент, спрыгивает со штурмовой лодки… И тут же, поскользнувшись на мокрой траве, падает лицом в прибрежную тину… Это очень хорошо видно в свете запущенной с лодок серии ракет, по которой немецкая артиллерийская подготовка мгновенно прекращается. Немецкий Орднунг!
Наступает зловещая тишина, которая только подчеркивается треском разгорающихся пожаров…
Хабеданк, с испачканным тиной молодым, совсем мальчишечьим лицом, сплошь покрытым побледневшими от волнения веснушками, не растерявшись, произносит фразу, которая, вероятно, войдет в анналы истории:
— Россия-Matushka сама упала в мои объятия!
Хабеданк хочет встать, скользит и снова падает… Как раз вовремя! Потому что в этот самый момент….
Три станковых и шесть ручных… косоприцельным, убийственно-точным огнем!
Лязг «Дегтяревых», солидное рокотание «максимов»…
Особенно зверствует старший сержант Минин — чемпион округа по ручному пулемету…
Автоматические винтовки Симонова — короткими очередями — так-так-так… так-так-так…
Туддух! Туддух! Это солидно бьют токаревские самозарядки…
Бах! Бах! Бах! Это не торопясь, на выбор, как на стадионе, работают лучшие стрелки пограничного округа из своих любовно пристрелянных, призовых винтовок…
Хабеданк, над головой которого проносится смертельный свинцовый град, шепчет в отчаянии:
— Этого не может быть! Этого просто не может быть! У КАЖДОГО РУССКОГО В РУКАХ ПО РУЧНОМУ ПУЛЕМЕТУ![33]
Рота фашистов буквально сметена с советского берега… Отважный Хабеданк, ужом, прикрываясь дырявыми бортами штурмовых лодок, над которыми мертво торчат руки и ноги в форме мышиного цвета, пытается уползти в прибрежные кусты… Где его нежно берет за глотку русская пограничная служебная собака Рада… между прочим, породы немецкая овчарка. Жуткий, задавленный хрип… ветки кустов покачались и снова затихли…
«Как львы, дрались советские пограничники!» Л. П. Берия. Вот это действительно войдет в анналы…
22 июня 1941 года. 04 часа 28 минут.
Небо
В небе над Брестом кипит ожесточенный бой.
Взлетевшие по тревоге с аэродрома Пружаны, прикрытые «чайками» 123-го ИАП на взлете, И-16 (28 и 29-й серий) из 33-го ИАП, прорываясь сквозь заслон трассирующих пуль, выпущенных бортовыми стрелками, успешно громят из ШВАКовских пушек вражеские бомбовозы, возвращающиеся из налета на Кобрин и Пинск…
Эскорт немецких истребителей на «верхних этажах» в это время крепко сцепился с МиГ-3…
Нашим изрядно достается…
Впрочем, достается и эскорту.
— Ахтунг! Рата! Рата! Супер-Рата!!![34] — завывает кто-то в эфире, и тут же его вопли сменяются хрипом и бульканьем… а ты не загоняй «крысу» в угол, «испанец» хренов!
Все небо — в парашютах, как будто высаживается воздушный десант.
22 июня 1941 года. 04 часа 29 минут.
Аэродром под Брестом
На аэродром, вздымая пыль, отсвечивающую кровавым в свете восходящего солнца, буквально плюхается изуродованный истребитель… Мотор глохнет прямо на посадочной полосе.
Из кабины с трудом выбирается мокрый, как мышь, майор Сурин… пот так пропитал его гимнастерку, что кажется, будто на летчика вылили ведро воды. Тяжко пришлось человеку, да…
— Эк вас, товарищ командир, отделали… — Старший техник эскадрильи Виктор Петрович Шуль только головой покачал, потом добавил осуждающе: — А что, никак нельзя было поосторожней с аппаратом обращаться?
— Можно. Можно было его даже в сейф запереть… — Грустно, бесцветным от нечеловеческой усталости голосом, утирая сорванным летным шлемом пот, обильно заливающий его измученное лицо, ответил технику Сурин и, с надеждой, спросил: — Почините?
— Знамо дело, конечно, починим… — солидно ответил Шуль, — к завтраму аэроплан будет как новенький…
— Завтра? Да мне сегодня надо, сейчас!
— Сейчас, товарищ командир, никак не получится! — авторитетно заявляет Шуль. — Тут одних дырок замучаешься латать, и мотор надо обязательно перебирать… Завтра. А вы, товарищ командир, вот пока на новеньком «ястребке» слетайте…
— Ты что говоришь-то? — возмущается Сурин. — К ним же ни бензина, ни снарядов в полк не поступало! Водой, что ли, ты его заправишь?
— В полк такого высокооктанового бензина действительно не поступало, это правда, а у меня все же трохи есть… — хозяйственно роняет Шуль. — И снаряды мало-мало, а маем… а може, и немало!
Советский летчик может с успехом летать на всем, что может летать, и с некоторым душевным напряжением — может летать на том, что летать не может в принципе…
А здесь: «Говно вопрос: винт спереди, стабилизатор — сзади, столовая летно-подъемного состава — на прежнем месте, да отчего же и не полететь…» (Марк Галлай).
К пяти утра майор Сурин уничтожил на новеньком «Яке» свой первый фашистский самолет — из четырех, сбитых им в этот самый долгий день…
День, который ему не суждено было пережить…
Уже под вечер, тяжело раненый в неравном бою, он не покинул с парашютом современный истребитель, так нужный на фронте. Собрав всю свою железную волю в кулак, он пилотировал машину до аэродрома и умер уже на земле после посадки…
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
22 июня 1941 года. 04 часа 30 минут.
Левый берег Буга. Район маетка Постышей. Напротив участка 11-й пограничной заставы
Немцы-затейники явно собираются применить очередную «вундерваффе».
На этот раз это танки T-III, оборудованные приспособлениями для подводного хода. Разрабатывался этот забавный «девайс» для операции «Морской Лев» — ну, мол, подойдут десантные баржи к Дувру — и прямо на дно Канала спустятся эти самые танки… и пойдут к британским меловым утесам…
Мечта.
Вместо волн Северного моря — зеленовато-мутная вода Буга… а вместо цивилизованных, культурных англичан — известно кто! Варвары-с…
Установлены мачты с трубами, проводящие воздух к двигателю, и вот первое чудо враждебной техники скрывается под водой, только мачта торчит… И красный буек за ней тянется. Буек приближается все ближе и ближе к берегу — вот уже мачта начинает подниматься из воды…
«А ручка-то ВОТ ОНА!»(с)
Сюрпри-и-из!
БК-031 даже не стреляет на первых порах, а просто на полном ходу сшибает оголовки воздуховодных мачт подводных танков.
Раз, раз, раз… мачты плюх, плюх, плюх… немецкие танки бульк, бульк, бульк…
Первый в истории войн случай — катер тараном топит подводные танки…
Но переправа на этот раз прикрывается, немцы на грабли дважды не наступают.
Это батарея самоходок «панцерягеров» — 4,7-см пушки на гусеничном ходу, сработанные чехословацкими «борцами Сопротивления» («Мужественные» рабочие заводов «Шкода» в знак протеста ходили на работу в черных рубашках, но при этом трудились на фашистов всю войну усердней усердного). Гремят вражеские залпы в упор.
Через несколько минут отважный БК-031 пылает, как Божья свеча.
Родной советский берег рядом. Рукой подать…
Никто не осудит — и так моряки сделали больше, чем могли. Выходите из боя, ребята!
Но у вражеского берега пытается раком вылезти на сушу недотопленный танк…
И командир — среди соломенно-желтого огня, озаряющего в простреленной рубке прекрасное девичье лицо, наполовину срезанное с одной стороны осколком, так, что выбитый левый глаз повис на каких-то красных нитках — разворачивает штурвал на врага и сквозь кровавые пузыри, пенящиеся на губах, отдает свой последний приказ:
33
Именно так в РЕАЛЬНОСТИ говорили фашисты, испытавшие шок после первой встречи с советскими пограничниками.
34
Rata — крыса. Так в Испании летчики немецкого легиона «Кондор» называли советские самолеты.