Страница 69 из 70
— Может быть, все-таки отнести его к ученым на «Янтарь»? — предложил Берет. — Уж они-то разберутся, что к чему.
— Еще чего! — возмутился Ведьмак. — Чтобы они на нем свои опыты ставили? Да я им на «Янтарь» живую химеру притащу — они давно просили, пусть лучше на ней опыты ставят, чем на Звонаре. После их опытов он, чего доброго, еще и зомбяком станет. Или кем-нибудь похуже. Нельзя его отдавать ученым, он же нас всех спас. Уж лучше похоронить по-человечески!
— С чего это ты надумал его хоронить, когда он живой? — не то обиделся, не то разозлился Мобила. — Здесь, в Зоне, и мертвых-то не всегда хоронят, а тут живой человек, да не кто-нибудь, а наш Лешка-Звонарь!
— Я мог бы его понаблюдать неделю или две, — подумав, сказал Болотный Доктор. — Место у меня для него найдется. А ученых все-таки следует пригласить, профессора Лебедева, Сахарова, хотя они и не очень ладят между собой, но тут случай особый. Может быть, даже стоит его отправить на Большую землю, там аппаратура посовременней.
— А вот этого — не надо, — отрезал Бей-Болт. — На Большой земле тоже не все ладно, и неизвестно, в чьи руки он там попадет. Хотя именно потому, что скорее всего известно, этого делать ни в коем случае не стоит. Пусть спит здесь. Если нужно, мы его охранять станем. Не вечно же он будет спать, когда-нибудь, да проснется.
— Похоже, никакая охрана ему не требуется, — задумчиво сказал Болотный Доктор. — Не реагируют на него мутанты, точнее, реагируют, но воспринимают как своего. И аномалии, я полагаю, ему не страшны, хотя это интересно бы проверить экспериментально…
— Я тебе проверю! — оскалился Бадбой. — Я тебе так проверю, что…
— Остынь, чечако, — одернул его Ведьмак. — Доктор никогда ничего плохого ни одному живому существу не делал и не сделает. Насчет аномалий, конечно, не знаю, но когда мы его стащили с купола, все местное зверье, которое перед этим хотело нас порешить, сначала было шарахнулось в разные стороны, а потом вежливо проводило нас почти до самого Кордона. Представляешь, Док? Топали следом, как пионеры на первомайской демонстрации за оркестром! И аномалии обозначали получше всяких приборов, подбежит какой-нибудь тушкан к «грави» и давай пищать изо всех сил, сюда, дескать, нельзя! Вот такие дела, Док!
— Вот что, сталкеры, — сказал молчавший до сих пор Рыбарь. — К Бакенщику его надобно нести. Бакенщик — он и сам не прост, и с этой самой разумной ноосферой якшается чуть ли не запросто. Если он ничего не присоветует, тогда уж я и не знаю, что делать.
— А Катерина? — робко спросил Бадбой. — Она ведь тоже ему вроде как не чужая!
— Где искать Катерину, мне неведомо, а вот Бакенщика на любой протоке найти можно. Так что передохнем немного и понесем Звонаря к старому железнодорожному мосту, здесь как раз не очень далеко, к вечеру и успеем.
Шестеро сталкеров двинулись через Большое Болото к обрушившемуся железнодорожному мосту через безымянный приток Припяти. Четверо на носилках, сооруженных из двух жердей и старого бронекостюма, несли пятого — Звонаря, оставшийся не у дел Бадбой плелся где-то позади, потом извлек из патронташа губную гармонику и принялся наигрывать что-то печальное и нездешнее.
— Слушай, Бадди, а ты можешь не играть? — ласково спросил его Берет.
— Могу, — ответил Бадбой, — только от музыки, по-моему, как-то на душе легче. Кроме того, покой… в общем, Звонарь ведь и сам был музыкантом, так что если бы он мог разговаривать, то непременно одобрил бы.
— Ну, тогда играй, — милостиво разрешил Берет. — Заодно и местное зверье расшугаешь, все польза от твоей музыки.
Но Бадбой уже обиделся и спрятал гармошку обратно в патронташ.
И все-таки невеселое это было путешествие.
Они добрались до знакомого железнодорожного моста, остановились и опустили носилки на землю, не зная, что делать дальше. Поверхность воды была сплошь затянута молочно-белым, чуть светящимся туманом, так что мост казался целым, только уходил в никуда.
Внезапно налетевший ветер рванул туман в сторону, словно отдернул занавес, и они увидели, что их встречают.
Напротив обрушившейся, покрытой какими-то струпьями опоры, уткнувшись острым носом в черный песок, стояла байда Бакенщика. На скамьях, подняв весла вертикально, уставив их между колен, сидели шестеро гребцов в выцветшей голубой форме наемников. На берегу понуро сидел лобастый чернобыльский пес. Сам Бакенщик стоял на корме своей посудины и молча смотрел на приближающуюся к берегу процессию.
Было уже почти темно. Ветер ударил еще, напрочь снося туманную завесу с реки. Обычно затянутое облаками небо протаяло, выпустив на волю небольшую звездочку. Одну-единственную, так что нельзя было понять, к какому созвездию она относилась. На темной, маслянистой воде горела уходящая к противоположному берегу цепочка белых огней, слишком длинная для такой неширокой реки, так что казалось, бакены уводили в какое-то другое пространство, и только Бакенщик, наверное, знал — куда.
— Кладите его в лодку, — низко, почти октавой сказал Бакенщик, и река мягко погасила эхо от его голоса. — И гитару его кладите, и оружие тоже.
Сталкеры вошли в темную воду и осторожно опустили носилки с Лешкой-Звонарем на решетчатые стлани, под которыми плескалась радужная вода.
— Куда ты его собрался везти? — спросил Ведьмак. — Он же живой.
— Живой, — согласился Бакенщик, — только очень устал. Ему отдых нужен, он сыграл всю музыку, какую мог, вот и устал. Вы не беспокойтесь, ребята, я знаю, куда мы поплывем, зря, что ли, я по всей Припяти и ее притокам бакены расставил? Бакены приведут куда надо.
— А он вернется? — с надеждой спросил Бадбой.
— А он и не уходит никуда, — усмехнулся Бакенщик. — Включи любой ПДА и поймешь, что он здесь. Только не сейчас, позже включишь, сейчас нам всем нужна тишина, потому что именно она первооснова любых звуков. А ему теперь придется начинать с нуля.
— Ну что, прощаемся? — смущенно сказал Бей-Болт. — Все равно ведь придется прощаться. Не век же нам здесь на берегу стоять.
— Прощайтесь, только не навсегда, — разрешил Бакенщик. — Типа, пока, Звонарь, береги здоровье, не забывай нас, в общем, до встречи. Вот так примерно и прощайтесь. Со смыслом. Понятно?
— Бывай, Звонарь, — неловко пробубнил Бей-Болт. — Ты был и остаешься славным сталкером, и я горжусь, что живу в одной Зоне с тобой…
— Счастливо отдохнуть, Звонарь, — сказал Ведьмак. — Я все-таки попробую тебя дождаться!
— Ты давай звони в случае чего. — Васька-Мобила аккуратно положил рядом с гитарой свою «Нокию-1100». — О подзарядке можешь не беспокоиться, Бадбой туда вечную батарейку поставил, хватит надолго.
— Ты там особо-то не задерживайся, — Рыбарь сгреб ладонью отросшую щетину на грубой морде, — скоро в Омутах самый клев начнется, а ты вон чего…
И отошел.
— Прощай, Звонарь, — тихо прошептал Бадбой. — Я с тобой, наверное, больше не увижусь, ухожу я из Зоны. Потому что прятаться здесь — это неправильно, от жизни нельзя убежать, ни в Зону, ни еще куда. Прощай!
Сталкеры отошли и теперь стояли полукругом около носа байды.
— Ну что, оттолкнуть тебя? — спросил Ведьмак. — Пора.
— Погоди, — добродушно ответил Бакенщик. — Еще не все в сборе.
— Катерина? — догадался Ведьмак.
Бакенщик кивнул.
Она бежала по топкому берегу, сбросив свои модные лет двадцать тому назад босоножки, на бегу кивнула сталкерам, вошла во вспыхнувшую синими разрядами воду — похоже, плевать ей было и на радиоактивность, и на «электру» — и перешагнула через низкий борт. Байда чуть качнулась, но сразу же выправилась. Потом женщина села в изголовье Звонаря, улыбнулась и помахала сталкерам рукой.
— Ну вот, теперь толкайте, — скомандовал Бакенщик.
Сталкеры навалились на нос байды и оттолкнули ее от берега.
Чернобыльский пес гулко прошлепал по воде, занял свое законное место на носу и отряхнулся, словно самая обыкновенная собака. Течением байду понемногу разворачивало и относило прочь от берега. Потом пес на носу рявкнул, и бывшие наемники разом, почти без всплеска опустили на воду три пары весел. Гребцы налегли, и байда двинулась по густой, почти фиолетовой ночной воде от бакена к бакену, постепенно удаляясь от берега. Над рекой снова сгустился невесть откуда взявшийся туман. Бакены в кильватере лодки сами собой гасли, но где-то впереди в молочном тумане загорались все новые и новые. Наконец байда пропала из вида, только издалека еще некоторое время слышался тихий плеск весел.