Страница 41 из 57
Сиверцеву хотелось грязно и длинно выругаться, но не осталось душевных сил — слишком уж даванула на психику гигантская зверюга в реке.
А Псих как ни в чём не бывало снял ботинки, вытряхнул из них просочившуюся воду, отжал носки и снова обулся. Он взглянул на Сиверцева снизу вверх и призывно качнул головой:
— Давай тоже, чего стоишь? Отойдём от реки, сделаем привал, с костерком, как положено. Обсохнем и всё такое. Здесь не резон — с того берега засекут в момент. Покатиловская охрана давно очухалась и, ручаюсь, рвёт и мечет. А вернее всего — уже вовсю спешит по следу сюда же, к реке. Так что давай, наука, сливай воду, обувайся и потопали.
Сиверцев последовал его примеру: снял ботинки, потряс их и отставил; отжал, а затем с отвращением натянул мокрые носки, поверх — мокрые ботинки и встал. Чтобы двинуться с места ему потребовалось собрать в кулак всю волю — всю, сколько было.
«Ну, что? — подумал он зло. — Кажется, Ваня, ты начал нюхать Зону всерьёз, а не из-за забора заимки».
От реки они отошли недалеко, не больше полукилометра. Этот берег был повыше противоположного, поэтому болот здесь не было. Холмистая, поросшая кустарником местность. Пока идёшь — видно тебя далеко, чуть присел — и всё, никто не заметит. В таких вот кустах Псих и решил сделать привал.
Развели костерок, принялись сушиться. От штанов и подвешенных на веточке носков быстро пошёл пар. Сиверцев, хлюпая носом, держал у костра ботинки, чтоб внутренность быстрее высохла. Псих над ним посмеивался — сам-то он сначала вырубил два колышка, забил их в землю у костра и уже на них надел сами ботинки — подошвами вверх, понятное дело. Ваня похлопал глазами, пробурчал: «Умно!» и сделал так же. Заодно и остатки воды вытекут.
— Побыстрее бы носки высохли, — вздохнул Сиверцев, отгоняя от босых ног комарьё.
— А у тебя смены нет, что ли? — отозвался Псих. Он уже с полминуты целеустремлённо копался в рюкзаке. — Как же ты собирался?
— Хм! — задумался Сиверцев. Откровенно говоря, он не особо и рассматривал то, что ему вручил Забиран перед выходом. Броник, комбез и шлем он надел в первые же минуты, а вот содержимое вещмешка, выданное вояками, так и лежало в пакете без движения.
Ваня глянул и сразу нашёл то, что нужно — носков нашлось аж три пары. Кроме того, обнаружилась смена нательного белья, мыло, зубная щётка и паста и три одноразовых станочка для бритья.
— Ну, ё-моё! — выдохнул Сиверцев с лёгкой досадой. — Зря я тебя на раритет ограбил. Оказывается, есть у меня зубная щётка! И паста есть.
Псих только головой покачал:
— Ну ты даёшь, хлопче! Сам не знаешь, что за плечами таскаешь?
— Да мне вояки что-то выдали, а что — я и поглядеть не успел. Сверху сухпай и вода, а глубже я не рылся. Как-то не до того было.
— Мы же два дня в схроне сиднем сидели! — не успокаивался Псих. — Времени было — вагон!
— Да отвлёк ты меня своей «Массандрой», — признался и покаялся Сиверцев. — А как первая бутылка ушла, я обо всём и думать забыл. Блин, как алкаш какой-нибудь, стыдно признаться. Вроде бы и не особо долго в Зоне сидел, да и не на сухую… Правда, на заимке народ спиртягу в основном хлещет, причём не всегда разведёнку.
— А тут «Массандра»! — хохотнул Псих. — Понимаю. Но ты бы всё-таки сделал ревизию припасам, а то будешь помирать и ни сном, ни духом, что за плечами спасение имеется.
Псих натянул сухие носки и слегка пошевелил пальцами ног.
— Эх, — сокрушённо вздохнул он. — Сапоги с портянками лучше, честное слово! Ноги не так устают.
Сиверцев недоверчиво покосился на Психа. Сам он сапоги в последний раз надевал в глубоком детстве — резиновые, по лужам бродить. И, понятное дело, не с портянками. Портянок Ваня не то что никогда не носил — даже и не видел ни разу. И вообще, этот давно вышедший из обихода предмет туалета для Сиверцева был чем-то сродни лыковым лаптям или ветхозаветному кокошнику. Что-то такое русское, но принадлежащее ко временам бояр, смуты и крепостного права.
— Как-то слабо верится, что лучше, — усомнился Сиверцев. — Небось, ноги натереть — минутное дело.
— Да щаз! — возразил Псих. — Как раз наоборот. Я за два года по жарище ни единой мозоли не заработал! А были олухи, кто пытался носки носить — мозоли за два часа, грибок за неделю. Правда, у меня почти всё время сапоги хорошие были, яловые, но и в кирзачах я первые полгода не помер.
Сиверцев подумал и не стал спорить. Мало ли? Вдруг и правда. Не зря же эти самые портянки народ несколько столетий носил и не жаловался. Да и Псих за время, проведённое рядом, не показался любителем приврать. Обычно всё, что он говорил, оказывалось правдой и быстро подтверждалось.
Пока ботинки окончательно подсыхали, Псих выудил из рюкзачка банку гречневой каши с мясом, вскрыл её, зачерпнул пару ложек и протянул Сиверцеву.
— Держи! Чего-то пузо подвело. Сейчас в два жала баночку схомячим, и до вечера жить можно.
Возражать или отказываться было глупо. Да и после пережитых треволнений не на шутку разыгрался аппетит — Сиверцев подозревал, что одной банкой дело не ограничится, но он к счастью уже знал, что в своём вещмешке тоже имеются какие-то консервы. Покажется мало — достанет, вскроет и вот оно, продолжение банкета. Псих, видимо, принялся вспоминать сегодняшние приключения.
— Вовремя ты того детину у схрона по башке треснул, — произнёс он задумчиво. — В одиночку я бы с ним, думаю, не справился, сильный, чёрт.
— Ну, а что ты хотел, Покатилов слабаков вряд ли будет при себе держать.
И снова Ваня вспомнил, что вроде как выступил против Покатилова. Видимо, судьба ему окончательно принять сторону Тараненко и держаться к шефу поближе — вдруг и правда в Европу с собой прихватит? Хотя, такие люди обещают много, а чуть становишься не нужен — все обещания мгновенно забывают и под зад коленом…
Долгое балансирование между молотом и наковальней невозможно, думал Ваня. Рано или поздно прилипаешь к чему-нибудь одному, либо к молоту, либо к наковальне. Но вообще глупо получилось, даже и подумать не успел ни о чём таком — хрясь человека автоматом по башке и баста! И ведь кого — здоровенного мужика, телохранителя, ходячую машину для убийства. Наверное, Псих тоже не промах, раз охранник так на нём сосредоточился, что об олухе-учёном и думать забыл. И, как пить дать, никакого подвоха охранник от Сиверцева не ждал, иначе ничего бы у Вани не вышло.
Потом Ваня сообразил, что охранник наверняка считал его своим, потому и развернулся спиной. А его по башке… Было от чего загрустить.
Банка с гречкой быстро опустела, пришлось вынуть сайру в масле и пару сухарей, поэтому Сиверцев малость отвлёкся от невесёлых мыслей. Против добавки Псих не возражал и в итоге закусили плотнее, чем рассчитывали с самого начала. А как запили водичкой (с чаем решили не возиться), Псих потрогал ботинки и сказал, что отдыхать хватит. Надо собираться и идти, иначе ночевать придётся в прямом смысле под кустом. А в Зоне это чревато.
И они двинули на юг, параллельно реке, но не рядом с ней, а в некотором удалении. Пейзажи здесь всё так же отличались от тех, к которым Сиверцев привык около заимки. Когда взбирались на холм и если слева случалась низина — вдалеке можно было рассмотреть реку. С такого расстояния вода казалась вообще чёрной, как смола. Сиверцев при её виде невольно передёргивал плечами, потому что перед глазами опять мелькала спина неведомого речного зверя.
«Проклятое воображение! — сетовал сам на себя Сиверцев. — Видел же несчастный фрагмент холки, а рисуется, чёрт бы его побрал, настоящий супераллигатор, в подробностях!»
И ещё Ваня вынужден был отметить сильный сумбур в душе и мыслях. Вероятно, сегодняшний день выдался чересчур богатым на события и нервная система не выдержала, начала сбоить. По хорошему ему сейчас следовало забросить все дела, в особенности работу, и умотать куда-нибудь на природу, на дачу. Закутаться в плед, умоститься в кресле качалке и потягивать глинтвейн, стакан за стаканом. И бесцельно любоваться садиком. И чтобы вишня цвела. И прудик, обязательно прудик…