Пески Марса

– Простите, – сказал Гибсон, – я никогда не включал ее на полную силу в помещении. Она для ночной съемки на открытой местности.

– М-да… – сказал Хилтон, протирая глаза. – Я думал, вы бросили атомную бомбу. Вы что, должны убивать тех, кого снимаете?

– В помещении она вот какая, – сказал Гибсон и показал. Все снова зажмурились, но сейчас вспышка была едва заметна. – Это я специально заказал на Земле. Для верности, чтобы снимать ночью на цветную пленку.

Пока что не было случая использовать.

– Дайте посмотреть, – сказал Хилтон.

Гибсон протянул лампу и объяснил, как ею пользоваться.

– Тут сверхмощная батарея, одного заряда хватает на сто вспышек.

– Сто вспышек высшей мощности?

– Да. А простых – тысячи две.

– Ну, энергии тут достаточно для хорошей бомбы.

Хилтон рассматривал маленький, с вишню, разрядник в центре небольшого рефлектора.

– Мы можем его сфокусировать, чтоб получился хороший луч? – спросил он.

– За рефлектором есть защелка. Луч будет чуть широковат, но ничего.

Хилтон обрадовался:

– Да, это они увидят даже при ярком солнечном свете, если телескоп хороший. Но все-таки нам не стоит зря расходовать вспышки.

– Фобос сейчас хорошо стоит, правда? – спросил Гибсон. – Пойду помигаю.

Он встал и начал прилаживать маску.

– Дайте не больше десяти вспышек, – предупредил Хилтон. – Надо приберечь их до ночи. И постарайтесь встать в тени.

– Можно я тоже пойду? – спросил Джимми.

– Иди уж, – сказал Хилтон. – Только держитесь вместе и ничего не исследуйте. А я посмотрю пока что, нельзя ли как-нибудь приспособить посадочные огни.

Оттого, что сейчас у них был точный план действий, они все развеселились. Прижимая к груди камеру и драгоценную лампу, Гибсон резво поскакал по долине. Как ни странно, все на Марсе почти сразу приспосабливались к низкому тяготению и шагали тем же шагом, что на Земле. Но при желании вполне можно было использовать и остаток силы.

Вскоре они вышли из тени скалы и увидели открытое небо. Маленький полумесяц Фобоса был уже высоко на западе и быстро утоньшался на пути к югу, превращаясь в тоненький серп. Гибсон задумчиво на него поглядел и подумал, смотрит ли кто-нибудь сейчас на эту часть Марса. Скорей всего сюда смотрели – ведь место крушения, по-видимому, приблизительно знали. И нелепое желание охватило его – запрыгать, замахать руками и даже закричать: «Мы здесь! Мы здесь!»

Он пытался представить себе, как выглядит это место в телескоп, который, как он надеялся, сейчас обшаривает Этерию. Наверно, как пятнисто-зеленое поле, а большая цепь скал – как красная лента, которая отбрасывает тень, когда солнце низко. Сейчас, наверное, тени не было – только несколько часов прошло с восхода. Гибсон решил, что самое лучшее стать посередине самого темного пятна растительности.

Примерно в километре от упавшего самолета была неглубокая впадина, и здесь, в самом низком месте долины, они увидели коричневую полоску, кажется, покрытую довольно высокими растениями. Гибсон направился туда; Джимми не отставал от него.

Они оказались среди тонких, каких-то кожаных растений. Таких они еще не видели. Прямо от грунта вверх росли длинные извилистые листья, покрытые бесконечными пупырышками, которые, судя по виду, могли содержать семена. Гладкая сторона была повернута к солнцу, и Гибсон с интересом заметил, что она черная, а теневая – грязно-белая. Довольно просто, но неплохо – расходуется минимум тепла.

Не тратя времени на ботанику, Гибсон прокладывал дорогу к центру маленькой рощи. Листья росли не слишком густо, идти было нетрудно.

Когда он зашел достаточно далеко, он поднял лампу и стал посылать вспышки на Фобос.

Сейчас спутник тонким серпом висел недалеко от солнца, и Гибсон чувствовал себя очень глупо, посылая вспышки прямо в сияющее летнее небо. Но время было выбрано очень хорошо. На стороне Фобоса, обращенной к ним, – темно, и телескопам легко их искать. Он помигал пять раз, давая через равные промежутки по две вспышки, – так на Фобосе скорей поймут, что сигналы искусственные.

– На сегодня хватит, – сказал Гибсон. – Остальное прибережем на ночь. Давайте посмотрим эти растения. Знаете, что они мне напоминают?

– Гигантские водоросли, – быстро сказал Джимми.

– Вот именно. Интересно, что в этих пупырышках? У вас есть нож?

Спасибо.

Гибсон ткнул ножом в черный пузырек. Там, наверное, был газ под большим давлением, потому что тут же послышался тихий свист.

– Какая странная штука, – сказал Гибсон. – Заберем с собой.

Не без труда они отпилили одно из растений у самого корня. Из среза полилась темно-коричневая жидкость с пузырьками газа. Повесив добычу на плечо, Гибсон направился к самолету – не подозревая, что несет будущее планеты.

Они прошли немножко и наткнулись на чащу погуще. Ориентировались они по солнцу и заблудиться не могли, особенно в такой маленькой роще, так что не особенно старались возвращаться тем же путем. Гибсон шел впереди, и ему приходилось трудно. Он подумал, не поступиться ли гордостью и не пустить ли вперед Джимми, как вдруг вышел на тропинку, которая бежала в нужном направлении.

Для объективного наблюдателя это было бы интересным примером замедленности мыслительных процессов. И Гибсон, и Джимми прошли шагов десять, пока вспомнили простую, но поразительную истину: тропинки не прокладываются сами собой.

– Пора бы им вернуться, а? – сказал пилот, когда помог Хилтону отвинчивать огни от нижней части крыла.

Работа оказалась нелегкой. Хилтон надеялся, что найдет достаточно кабеля в самолете, чтоб установить огни подальше. Конечно, они не такие яркие, как лампа Гибсона, зато светят непрерывно.

– Сколько времени их нет? – спросил Хилтон.

– Минут сорок. Я надеюсь, у них хватит ума не заблудиться.

– Гибсон слишком осторожен, чтоб уйти далеко. А юному Джимми я бы, конечно, не доверял. Был бы один – пошел бы искать марсиан.

– Вот они. Как будто спешат.

Две фигурки выскочили из рощи и понеслись по долине. Они так явно торопились, что двое у самолета отложили инструменты и со все возрастающим интересом поджидали их.

Столь раннее возвращение Гибсона и Джимми свидетельствовало об их выдержке и самообладании. Довольно долго они стояли, уставившись на тропинку. На Земле в ней не было бы ничего особенного. Именно такие тропинки прокладывает скот в кустах или звери в лесу. Потому они и не обратили на нее внимания; но даже сейчас им хотелось как-то попроще ее объяснить.

…Гибсон заговорил первый – так тихо, словно боялся, что его подслушивают.

– Тропинка, Джимми. Откуда она могла взяться? Здесь никого раньше не было.

– Наверное, звери.

– Большие…

– Как лошадь.

– Или как тигр.

Они помолчали. Потом Джимми сказал:

– Ну, если дело дойдет до поединка, эта ваша лампа кого угодно удержит!

– Если у них есть глаза, – сказал Гибсон. – А вдруг у них какие-нибудь другие чувства?

Джимми изо всех сил пытался изобрести утешительные доводы:

– На Марсе никто не может бегать быстрее нас или выше прыгать.

Гибсону очень хотелось верить, что это заявление вызвано не трусостью, а благоразумием.

– Никакой опасности нет, – твердо сказал он. – Мы сейчас вернемся и скажем остальным. А потом решим, как пойти на разведку.

У Джимми хватило ума согласиться, но, пока они шли, он все время оглядывался. Среди его недостатков действительно не было трусости.

Им пришлось долго убеждать, что это не дурной розыгрыш. Все знали, почему не может быть животной жизни на Марсе. Дело было в обмене веществ: животные сжигают пищу намного быстрей, чем растения, и не могут жить в такой разреженной атмосфере. Биологи поспешили это доказать, как только исследовали жизнь на Марсе, и последние десять лет о животных не думал никто, кроме неизлечимых романтиков.