Страница 4 из 19
Трубка и табачок обошлись не так дорого. Осталось одно — сам камин.
Попробуйте сегодня найти печника! Они вымерли за ненадобностью. Знакомые с трудом раскопали одного старика. Тот пришел и гордо представился, клацая челюстями: «Потомственный печник Муравьев-Апостол! Сто лет печи клал, вплоть до крематориев, и одни благодарности вместо денег!
Он долго ковырялся в дыре, нюхал, дул, слюнявил палец и, пожевав сажу, сказал:
— Королевская тяга! Не дураки делали! Достаньте огнеупорный кирпич. Триста штук с головой хватит. Я вам за двести тысяч сложу не камин — доменную печь!
— Мне бы хотелось камин, — сказал Петр Сергеевич.
— Тогда двести пятьдесят, — подытожил печник.
Голицин договорился с ханыгой у магазина насчет кирпича.
В половине шестого, когда все шли с работы, самосвал на ходу опрокинул кирпич.
Петр Сергеевич крикнул: «Договорились поднять!» Шофер газанул: «Извиняюсь, облава!». И машина умчалась.
Пришлось Голицину на шестой этаж без лифта кирпичины волочь на себе. Сначала брал он по шесть, потом пять, четыре, три, два и последние еле волок по одной, отдыхая на каждой площадке.
Пенсионеры на лавочке, само собой, клювами туда-сюда водят, перемножая в уме, из которого выжили, число кирпичей ни количество ходок.
— Триста штук! — озобоченно сказал хроменький с палочкой. — Не иначе, решил дачу отгрохать!
— Какую дачу, если тащит на себе на шестой этаж! — возразил кривенький с сопелькой. — Бункер замыслил на случай конца света!
— Тьфу на вас! Оставьте конец света в покое! Подумайте мозгом! Потолков-то у нас не видать, охраняется государством! Вот умные и стелят втихаря второй потолок, две квартиры в одной получается, а платят как за одну! — зашелся хроменький.
— Аморальность кругом! — вставила Анна Павловна, бывший бухгалтер. — Мутейкин из двадцать второй антресоли офицеру сдает, а тот баб на антресоли водит! В памятник архитектуры! Одни баб таскают, другие кирпич! Кругом разврат общества!
В три часа ночи Петр Сергеевич сидел на полу в кирпичах, шаря по телу рукой в поисках сердца. Верный Жорж слизывал пот с его лба, содрогаясь всем тельцем от невысказанной любви. …Через неделю потомственный печник Муравьев-Апостол закончил кладку камина, еще раз прихвастнув, что будет не камин, а доменная печь. То ли он, действительно, замышлял доменную печь, но двести кирпичин осталось лишних посреди комнаты.
— Облицовщика для красоты восприятия подошлю. Ожидайте! — сказал печник. — Человек с кладбища, там у них все: гранит, мрамор, гробы. И держитесь его. Свой человек на кладбище не помешает. Мне там отгрохали склепик получше вашей квартирки! А за доменную печь не тревожтесь, я гарантирую!
Весь дом жил тем, что там Голицин у себя с кирпичом замышляет.
— Да камин же, обыкновенный камин! — оправдывался он.
— Взглянуть можно? — наседали соседи.
— Нельзя! — твердо говорил Петр Сергеевич, решивший никого из соседей к камину не подпускать. Тут полагалась иная изящная публика.
— Нет, но чего это вдруг вы решили камин?
— Просто хочется вечерком ноги к нему протянуть! — бормотал Голицин.
— Интересно! — возмущались соседи. — Неужто для того, чтобы у нас протянуть ноги, непременно нужен камин? Петров из тринадцатой почему-то загнулся без всяких каминов! Ох, затеяли вы противозаконное и скрываете что! Народ не простит!
Слежка за Петром Сергеевичем велась днем и ночью.
А он мучительно думал, куда же девать лишних двести штук кирпичей! Тащить снова вниз не было сил, да и засмеют насмерть, что с кирпичами взад-вперед носится.
Рискнул одну кирпичину ночью в мусоропровод спустить, но она пронеслась вниз по желобу с грохотом, будто по мусоропроводу пустили экспресс «Красная стрела».
Соседи в нижнем белье на лестницу высыпали: «Слыхали, рвануло! Слава богу, не у нас! Опять промахнулись!» Что тогда Голицин придумал? Замотав кирпич в тряпочку, потихоньку бил молотком, а потом сыпал щепотками в мусоропровод. За три дня накрошил одиннадцать кирпичей и, чудак, радовался. Но тут мусорщики, возившие мусор, устроили забастовку: «Кто-то долбит дом, а нам отвози! Это нетрудовые отходы!» Соседи дружно указали на Петра Сергеевича. Грузчики пообещали убить, если увидят хоть крошечку.
Вот такие дела. Вместо того, чтобы балдеть у камина с собакой и трубочкой,
«князь» Голицин ломал голову, как вынести из дома кирпич.
Друг детства Коньков предложил: «Чего над собой измываешься, Петр? Погрузим ко мне в „Жигули“, кинем на стройку, и ты свободен! Еще спасибо скажут строители».
В одиннадцать ночи погрузили проклятый кирпич в «Жигули», отъехали два квартала к забору, где строился дом, и быстренько перекидали кирпич. Оставалось три штуки, когда из темноты вынырнул сторож с ружьем: «Попались, ворюги! Руки вверх! Сто тысяч или стреляю!» Голицин пролепетал в наведенное дуло, как в микрофон: «Вы не поняли! Никто не ворует! Наоборот! Мы сами вам привезли!» — Я не пацан, — сказал сторож. — Столько лет сторожу, чем только на моей памяти не выносили! Но не было хамства, чтоб добровольно кирпич привозили назад! Сто тысяч или убью! Выбирайте!
Пришлось Петру Сергеевичу рассказать всю историю про камин, лорда Байрона.
Сторож недоверчиво качал головой, но фамилия Байрона почему-то подействовала.
— Ладно. Верю. Забирайте кирпич!
— Почему забирайте? — взвыл бедный Голицин. — Выходит, воровать можно, а возвращать нельзя?
— Кирпич твой огнеупорный! На стройке такого нету. Увидят, спросят: «а где остальные?» Начнут проверять, представляешь, сколько народу посадят?! Увозите или открываю огонь!
Чертыхаясь, покидали ненавистный кирпич обратно в багажник. Когда отъехали, Коньков заявил:
— Петр, знаешь сам, руку, ногу отдам за тебя, но тащить кирпич назад на шестой этаж не согласен! Свалим на пустыре к чертовой матери и по домам!
Тут из-за поворота вылетела машина с мигалкой.
— Милиция! — Коньков инстинктивно нажал на педаль, «Жигули» скакнули вперед.
Милиция следом. Коньков, как угорелый, нырял в переулки, петлял, но милиция дышала в затылок, пугая спящих воплем сирены. На улице Бармалеева преследователи ловким маневром перегородили дорогу. Вооруженные милиционеры окружили машину:
«Выходи по одному! Руки вверх»!
Пришлось подчиниться.
— Почему дали деру? — лукаво спросил лейтенант.
— Потому что догоняли! — буркнул Коньков, опустив руки.
— Руки вверх! Мы догоняли, оттого что вы убегали!
— Не догоняли бы, никто не убегал бы! — сказал Голицин.
— Не будем грубить во избежание! — предупредил лейтенант. — Наш долг догонять убегающих!
— А наш долг убегать от догоняющих! — огрызнулся Коньков.
— Хватит валять дурака! Что в багажнике?
— Кирпич!
— Что ж это за кирпич, с которым так драпают?! Покажите!
Коньков отпер багажник. Милиционеры рассмеялись с чувством выполненного долга:
«Отлично! Воруем?!» — Это личный кирпич! — заорал вдруг Коньков. — Хотели сдать государству, но черта с два!
— «Сдать государству!» — у лейтенанта от хохота отлетела пуговица на шинели.
— Вываливайте тут, государство само подберет! Лишь бы вам не досталось!
Ворюги! А ну, живо!
«Ворюги», ликуя, набросились на кирпич. Милиционеры, довольные своей выдумкой, хохотали. Это был тот редкий случай, когда противоборствующие стороны не сомневались, что надули друг друга.
Давно Голицин так легко не взбегал на шестой этаж.
Спал Петр Сергеевич как ребенок и во сне улыбался. Разбудил звонок в дверь. На площаке стояли счастливые, потные школьники. Старший отрапортовал:
— Мы из сороковой школы. Помогаем пожилым на дому. Нашли кирпич, нам сказали, что ограбили вас. Кирпич здесь!
Пока Голицин, потерявший дар речи, как альпинист, цеплялся за стенку, ребята сложили посреди комнаты памятник огнеупорному кирпичу. Старший спросил: «Может, еще чего-нибудь принести?» — Воды! — прошептал Петр Сергеевич.
Дети подали воду, отсалютовали и, шагая в ногу, ушли. Проклиная Байрона с его камином и кирпичами, Голицин поплелся к Витьке Рыжему. Поговаривали, вроде попал тот в дурную компанию, которая чистит квартиры.