Страница 51 из 55
Кстати, это внимание распространялось не только на близких людей. Артем Сергеев вспоминает, например: «Я был у Василия Сталина на даче в Горках-4. По-моему, это 1949 год. Только началось освоение бомбардировщика «Ил-28», и произошла катастрофа. Экипаж погиб. Василий позвонил отцу. Сталин ответил: «То, что произошла катастрофа, вы не забудете. Но не забудьте, что там был экипаж, а у экипажа остались семьи. Вот это не забудьте!»
Но, конечно, одного Сталина на всех забытых и униженных хватить не могло.
* * *
Что же касается болезненной подозрительности, всяких там электрических замков и железных дверей… Вот, например, воспоминания Дмитрия Шепилова, которого вызывали по делу к Сталину на дачу. Это уже где-то конец 40-х годов.
«Деревянный дом, сруб – все простое. Налево – кабинет, большой стол весь в бумагах, книгах. Прямо – вешалка, столовая, гостиная. Там висели репродукции, медвежата эти шишкинские. Картинки сам налепил. Справа – вроде небольшой гостиной, меньше моей комнаты раза в два, но вся уставлена полками простыми, неполированными.
Два кресла, торшер. Обычно он папиросами «Босния-Герцеговина» набивал трубку. А тут у него была большая толстая сигара. В ходе разговора возникла подходящая пауза, и я говорю:
– Товарищ Сталин, говорят, врачи вам запретили курить, вы не должны так много…
– Я вижу, вы невнимательны: я же не затягиваюсь, я так – пых-пых…
…Когда я уходил, он опять вышел в прихожую, что меня всегда очень удивляло. Покуривал. Потом:
– Ой, совсем забыл! Надо ж вызвать машину…
Никого нет, никакой охраны. Куда-то в угол зашел, за какую-то занавесочку, позвонил:
– Сейчас будет машина…»
Хрущев же пишет: «Сталин даже в туалет боялся зайти без охраны». Так у него всегда – вот почему нельзя доверять ни одному слову этих, с позволения сказать, мемуаров.
Точно так же безосновательна та сказка, что он в конце жизни отошел от дел. Почитать Хрущева, так он только старые фильмы смотрел да пьянствовал в кругу старых товарищей, а кто страной управлял – как-то и непонятно.
«Сталин работал круглосуточно, – вспоминал заместитель коменданта «ближней» дачи Орлов. – Только глухая полночь его настигала, и он ложился, где придется. Кровати у него не было, спал на диванах. Еще стояли два плетеных топчана. Один на террасе, второй под лестницей на второй этаж.
Как-то в шесть часов я пошел по комнатам искать хозяина дачи. Прошел туда, сюда, его нет. Зашел на террасу, а он отдыхает на плетеном топчане в шинели, ботинках, фуражке. Поскольку заходило солнце и лучи падали на его лицо, он прикрыл его маршальской фуражкой. Бывали случаи, когда мы его заставали отдыхающим на топчане под лестницей. Обедал в разное время – в 5, 8, 10, 11 часов и т. д. Щи русские, гречневая каша с кусочком мяса, компот из сухофруктов. Иногда заказывал яичницу-глазунью… Пил Сталин вина мало, только перед обедом. Одну бутылку цинандали пил целую неделю. Для гостей были на столе всякие вина и закуски…»
Жил он, как и привык всю жизнь, в одной комнате, где и спал, и ел, и работал. Что же касается личных вещей, то даже для похорон не нашлось приличного костюма. Но цены на продукты в стране снижали…
Последний бой Кобы
Итак, если смотреть на воспоминания людей, находившихся вне хрущевской команды, то видно, что Сталин нисколько не изменился. Постарел, устал, был болен – да, но не сошел с ума, не заболел манией преследования. Человек, который болен, не доверяет никому. А так что же получается – в быту, с охраной он прежний, а с соратниками – другой? Получается, так. И тут есть два объяснения: либо соратники врут, все без исключения, либо он действительно стал с ними другим. Но ведь и для первого, и для второго должна быть какая-то причина…
И тут мы натыкаемся на одну странность. Создается такое ощущение, что, говоря о последних годах жизни Сталина, те, кто был тогда на самом верху, что-то тщательно скрывают. Или за завесой самой беспардонной лжи, как Хрущев, или оговорками и умолчаниями, как Молотов и Каганович. В чем же дело? Что они могут скрывать? И что замышлял Сталин?
Некоторые смутные оговорки, правда, проскальзывают. Так, например, в конце 40-х годов он, по воспоминаниям Микояна, предложил каждому подготовить из числа своих помощников четыре-пять человек себе на замену. Одного микояновского зама даже назначил заместителем председателя Совнаркома – правда, тот не справился и пришлось его от этой работы освободить. А еще он говорил, что после семидесяти надо уходить от активного руководства. А еще на XIX съезде вместо Политбюро избрали Президиум ЦК числом в 25 человек, основательно разбавив прежнее Политбюро новыми кадрами, более молодыми и, в основном, – это важно! – не партработниками, а выходцами из промышленности. Причем сразу после его смерти прежние соратники тут же уменьшили руководящий орган государства до прежней численности и прежнего состава. Первым делом уменьшили, буквально в первые дни. И этот их поспешный поступок дает нам очень интересную информацию к размышлению.
Похоже, глава СССР действительно не питал иллюзий по поводу того, какое государство получилось в результате всех революций и преобразований. Российская империя воспроизвела сама себя – абсолютная монархия и всевластное чиновничество. С одной только разницей – русских царей к управлению государством готовили с детства, и государь всегда был обеспечен достаточно приличными наследниками, да и о советниках заботился, и министры воспитывались и отбирались из поколения в поколение, так что была хотя бы порода. Но кто придет на смену Сталину после его смерти? Безынициативный Маленков, которого он сам называл писарем? Молотов, идеальный второй и никудышный первый? А может быть, и вообще Хрущев… но об этом лучше не думать, не надо о страшном… Да, кадры решают все, а кадров-то, как всегда, и не хватает!
Но кто бы ни пришел после него к власти, совершенно ясно одно – чей это будет ставленник. Это будет человек КПСС, ставленник партаппарата, плоть от плоти партийной номенклатуры. А партноменклатура к тому времени вполне оформилась, и глава государства, который, что бы про него ни говорили, вовсе не выжил из ума, не мог не видеть, что это за класс. Впрочем, не класс – он еще в 1941 году нашел для него иное название.
Сталин всегда был очень скромен и никогда не видел различия между собой и любым другим человеком. То есть, если говорить об ответственности и работе, различия-то были. Но в том, что касается быта, каких-то особых прав и привилегий, то всегда сводил их до самого необходимого минимума, без которого ну никак нельзя обойтись главе государства. По сути, он каким был, таким и остался – предельно скромным человеком, старающимся как можно меньше затруднить других людей собственной персоной. Но о других представителях советских верхов этого сказать нельзя, то были люди совсем иного разлива. Их претензии на исключительное положение в государстве вызывали у Сталина ярость, которую он не всегда мог скрыть.
В этом смысле очень показателен эпизод, рассказанный Светланой. В конце октября 1941 года она ненадолго приехала из Куйбышева в Москву повидаться с отцом и между делом рассказала ему, что в Куйбышеве организовали специальную школу для эвакуированных детей. «Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: «Как? Специальную школу?» – я видела, что он приходит постепенно в ярость. «Ах вы! – он искал слова поприличнее. – Ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай! Это все Власик старается!» Впрочем, никаких оргвыводов сделано не было – не иначе как семинарское образование помогло смириться с тем, что природу человеческую не изменишь, хоть ты сделай сто революций подряд. А Власик явно предпочитал терпеть нестрашные выволочки Сталина, чем наживать себе врагов в лице многочисленных обитателей кремлевских джунглей, а особенно их жен…