Страница 41 из 55
Молотов выступил вперед и от имени всех нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось. Чтобы страну поставить на ноги. Говорит о предложении создать Государственный Комитет Обороны. Сталин меняется буквально на глазах. Прежнего испуга как не бывало, плечи выпрямились. Но все же он посмотрел удивленно и после некоторой паузы сказал: «Согласен. А кто председатель?»
– Ты, товарищ Сталин, – говорит Молотов».
Очень душевная история, есть у нее только один маленький недостаток – она ни в чем и ни с чем не согласуется. Ну никак не удается найти те два дня, в которые он сидел на даче «в полной прострации». Согласно тому же журналу, 23 июня Сталин принял 21 человека, 24-го – 20, 25-го – 29, 26-го – 28, 27-го – 30, 28-го – 21 человека. Это не считая разного рода совещаний. 30 июня было принято решение о создании ГКО. Значит, визит на дачу мог иметь место только 29 июня. Но в этот день известно, где, когда и с кем был глава государства. Для душераздирающей сцены на даче с сжавшимся в кресле Сталиным и собранными мужественными соратниками просто не остается физического времени.
29 июня выдержка, правда, изменила Сталину, но совсем не в том направлении, которое указывает Микоян, отнюдь не в сторону трусости. Вечером 29 июня он позвонил в наркомат обороны маршалу Тимошенко – узнать положение на Западном фронте. Оказалось, что связи с фронтом нет и ничего конкретно нарком не знает. Тогда Сталин вместе с Маленковым (или Молотовым), Берией и Микояном отправились к нему. В кабинете Тимошенко они застали Жукова и Ватутина. Выяснилось, что связь потеряна и за целый день ее так и не смогли восстановить. «…Около получаса проговорили относительно спокойно, – вспоминает Микоян. – Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5 – 10 Молотов привел внешне спокойного, но еще с влажными глазами Жукова». Да, Сталин редко выходил из себя, но в гневе, как вспоминают, был страшен.
Впрочем, исследователь Зенькович, ссылаясь на писателя Ивана Стаднюка, которому вроде бы рассказывал эту историю Молотов, приводит другой ее вариант. «Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное перенапряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения». Сам факт беседы Стаднюка с Молотовым вызывает серьезные сомнения. А кроме прочего, интересно, какую обстановку можно было изучать и какие решения принимать, не зная положения на фронте?
И вот все тот же Молотов – огромное спасибо писателю Феликсу Чуеву, собравшему поистине бесценные свидетельства!
« Ф. Чуев. Пишут, что в первые дни войны он растерялся, дар речи потерял.
В. Молотов. Растерялся – нельзя сказать, переживал – да, но не показывал наружу. Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал – нелепо. Но его изображают не таким, каким он был, – как кающегося грешника его изображают! Ну, это абсурд, конечно. Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять…»
А теперь слово Лазарю Кагановичу.
« Г. Куманев[6] . Каким вы нашли Сталина в тот момент?
Л. Каганович. Собранным, спокойным, решительным.
– Интересно, какие лично он вам дал указания?
– Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.
– Вы пришли по своей инициативе или Сталин вас вызвал?
– Вызвал Сталин, он всех вызывал…»
Есть и другие свидетельства о том, что глава СССР был собран и сосредоточен – вот это в логике характера! Чем больше была опасность, тем он становился спокойнее. И апогей этого спокойствия был достигнут в недели битвы под Москвой, когда враг был в нескольких километрах от столицы. Но это было несколько позже. А пока что перед ним стала новая – и старая тоже – задача…
* * *
…Снова Сталин оказался в том же положении, что и в 1918 году в Царицыне. Тщательно курируя военную промышленность, он не считал необходимым так же опекать армию, понадеялся на своих генералов. Обнародованные в последнее время факты не оставляют камня на камне от той версии, что нападение Германии было неожиданным. Не было оно неожиданным, о нем знали, к нему готовились. Что же произошло?
Момент истины проскользнул в воспоминаниях адмирала флота Н.Г. Кузнецова. «Анализируя события последних мирных дней, предполагаю: И.В. Сталин представлял боевую готовность наших вооруженных сил более высокой, чем она была на самом деле». Первая неделя войны показала истинное положение в войсках, а также способность наркома и начальника Генштаба вести эту войну. И тогда Сталин, как и в мае 1918-го, взял командование на себя. 30 июня было принято решение о создании Государственного Комитета Обороны, к которому перешла вся власть в стране. Главой ГКО стал Сталин.
10 июля Ставка Главного командования была реорганизована в Ставку Верховного Командования и председателем ее вместо Тимошенко стал Сталин. Это был пока еще коллегиальный орган. Но война продолжала развиваться катастрофически, для коллегиальности в государственной жизни просто не оставалось места. 19 июля Сталин заменил Тимошенко на посту наркома обороны, а 8 августа стал Верховным Главнокомандующим. Во второй раз в жизни ему поневоле пришлось стать военачальником. А кроме того, теперь ему принадлежала вся власть в государстве – и гражданская, и военная. Россия, когда опасность стала по-настоящему серьезной, отбросив демократические забавы, вернулась к проверенной веками войн абсолютной монархии.
Командовал армией он так же, как делал все в своей жизни, – чрезвычайно дотошно. Порой он знал, что происходит на фронте, лучше, чем его командующие. Маршал Жуков в своих воспоминаниях пишет:
«И.В. Сталин вызвал меня к телефону:
– Вам известно, что занят Дедовск?
– Нет, товарищ Сталин, неизвестно.
Верховный не замедлил раздраженно высказаться по этому поводу: «Командующий должен знать, что у него делается на фронте». И приказал немедленно выехать на место, с тем чтобы лично организовать контратаку и вернуть Дедовск».
Ну, по правде говоря, раздражение Верховного понять очень даже можно: не он Жукову, а Жуков должен был сообщать ему, что и где у него занято и что отбито. Впрочем, Георгию Константиновичу и в 1944 году доставалось от Верховного точно за то же самое.
Но в таком тоне Сталин говорил далеко не со всеми своими военачальниками. Он по-прежнему был мастером нюанса, и он всегда досконально вникал в ситуацию, умел поставить себя на место человека, с которым говорил, понять, что ему нужно для того, чтобы сделать невозможное, и, если была хоть какая-то возможность, это нужное обеспечить или хотя бы поддержать словом. Кто-кто, а он превосходно чувствовал собеседника!
Совсем другие воспоминания о стиле руководства Верховного оставил маршал Рокоссовский.
«Дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Сталин. Противник в то время опять потеснил наши части. Незначительно потеснил, но все же… Словом, идя к аппарату, я представлял… какие же громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае, приготовился к худшему.
Взял трубку и доложил о себе. В ответ услышал спокойный, ровный голос Верховного Главнокомандующего. Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко меня остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие к командарму. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он с пониманием сказал: