Страница 14 из 55
Снова стала выходить газета «Бакинский пролетарий», в которой Иосиф опубликовал статью «Партийный кризис и наши задачи», где поднял самую важную на тот момент тему. Там говорилось, что для возрождения партии должна издаваться партийная газета. И издаваться не за границей, а в России, и, поскольку общество получило некоторые демократические свободы, газета должна быть легальной. А за этим стояло другое, между строк читалось: партия российская, а руководят ею эмигранты из-за границы. В то время РСДРП не имела даже представительства ЦК внутри страны, она жила с импорта: идей, политики, стратегии и тактики – всего. Сколько же можно?
Необходимость переноса в Россию если не всей руководящей работы, то хотя бы ее части ощущали и за границей. Цекисты не имели ни малейшего желания возвращаться в охваченную реакцией страну, но они понимали, что надо создавать хоть какую-то общероссийскую структуру, а то ведь так и партия может развалиться, чем они тогда руководить будут? И вот в январе 1910 года было решено расширить ЦК, создав часть его, которая будет работать в России. Одним из пяти членов предполагаемого Русского Бюро ЦК должен был стать Иосиф. Остальные члены «пятерки» – Ногин, Дубровинский, Малиновский и Милютин.
…А он тем временем занимался все той же текучкой. Прятали, перевозили с места на место типографию, а полиция, имевшая в организации осведомителя, шла по горячему следу. Искали деньги, с которыми теперь, после того как демократически настроенные богачи и общественные деятели занялись вожделенной политикой, было совсем плохо. Воевали с меньшевиками. Боролись с провокаторами, которых было много – часто по поводу таких историй вспыхивали скандалы, как с неким Николаем Леонтьевым. Иосиф обвинил его в провокаторстве, однако тот был умен и, вместо того чтобы скрыться, как другие в его положении, потребовал гласного партийного суда. Этот ход ставил обвинителей в очень трудное положение. Сведения о том, что Леонтьев – провокатор, были получены Иосифом от своего человека в охранке. Привести доказательства – значит выдать осведомителя, не привести – признаться в том, что облыжно обвинил товарища, не прийти на суд – еще того хуже. Часть организации стала на сторону Леонтьева, и возникла еще одна склока – как будто их и так было недостаточно!
Обвинения в провокаторстве обычно предъявлял Коба – это свидетельствует о том, что он в то время возглавлял в партии службу безопасности. Странно – не все товарищи догадывались о том, что РСДРП имеет в охранном отделении своего человека, так что Иосифу приходилось изобретать совершенно невероятные обоснования того, откуда у него информация. Обоснования иной раз были откровенно поэтические. Как-то он рассказал, что его остановил на улице некий человек, сказав: «Я знаю, что вы социал-демократ», – и сунул в руку список из 36 имен людей, которых полиция предполагала арестовать. Эта романтическая история была поведана комитету, и комитет ей вроде бы даже поверил, хотя совершенно ясно, что сведения Коба получил далеко не от «неизвестного». Однако свои источники он не раскрывал. И неудивительно. В то время в Тифлисском жандармском управлении у эсдеков был свой человек, и не какой-нибудь писарь, а помощник начальника ротмистр Зайцев – обидно было бы потерять такого агента из-за банальной утечки информации.
…Суд над Леонтьевым так и не состоялся. Не стал Коба и членом Русского Бюро ЦК. В марте 1910 года его снова арестовали. И то ли он действительно был гением конспирации, то ли ему ворожили свои люди в соответствующих структурах, но на него опять не оказалось никакого компромата, кроме побега из ссылки. Так что его просто-напросто снова отправили эту ссылку отбывать. Жандармское управление предлагало Якутск, но Особое совещание опять блеснуло добротой – уж не было ли у Кобы и там своего человечка?! – и его отправили все в ту же Вологодскую губернию.
Кстати, в тюрьме он едва не женился второй раз. Та самая Стефания Петровская, с которой он познакомился в Сольвычегодске, после окончания своего срока приехала в Баку. Иосиф жил у нее на квартире, а когда его арестовали, попросил разрешения зарегистрировать брак со Стефанией. Разрешение было получено, но жениха к тому времени уже отправили на этап. Так и не состоялся этот брак: к добру ли, к худу – кто знает…
* * *
…И снова северная глухомань, все тот же Сольвычегодск. Всего-то полгода прошло, но как изменилась обстановка! Ссыльные разобщены, каждый сам по себе, общаются мало, зато много пьют. Впрочем, Иосиф умел жить и работать в одиночестве, и уж тем более ему не требовались собутыльники. Уроки пьяницы-отца он запомнил на всю оставшуюся жизнь – и никто, кроме баснописца Хрущева, не видел Сталина пьяным. Жилищные условия были не бог весть какими, он квартировал в избе у вдовы Матрены Кузаковой, матери пятерых детей, – домик маленький, дети спят вповалку на полу… Зато в этой тесноте он оказался настолько близко к вдове, что через некоторое время после его отъезда она родила сына, которого назвала Константином. Ребенок резко выделялся среди белоголовых северян яркой южной внешностью, и всем было известно, что он сын Иосифа. Чей же еще-то?
До окончания срока ссылки ему оставалось около шести месяцев, и бежать на этот раз он не собирался. На это Иосиф постоянно намекает в письмах, говорит, что «если нужда в работниках на самом деле острая», то он готов бежать, но… «легальному больше размаха» и т. п. Оно, конечно, так, но если подумать – долго ли он пробудет на этом самом легальном положении? После первой же поездки в столицу или в Москву его снова начнут искать за появление в местах, которые недавнему ссыльному посещать запрещено, или он перейдет на нелегальное положение по ходу работы. Логичнее предполагать другие причины нежелания бежать из ссылки. Время было сложное, и возраст сложный – недавно перевалило за тридцать, и нет ничего удивительного в том, что ему хотелось осмотреться, подумать, побыть наедине с собой, отойти от ежедневной организационной суеты, которая неминуемо затянула бы, если бы он снова вернулся к текущей партийной работе. Тема для размышлений была актуальная, ее еще Экклезиаст сформулировал: «Что пользы человеку от всех трудов его?» Дорогу в царство справедливости затянуло туманом, и с ходу не понять – куда идти и что делать…
Однако нужда в работниках была, и нужда острая. На этот раз Иосифу не пришлось раздобывать деньги всеми правдами и неправдами у таких же обездоленных, как и он, товарищей: его вызывал на работу сам Ленин, и 70 рублей на дорогу прислали из-за границы. Но – не судьба. Деньги выслали в Вологду на имя одного ссыльного студента-армянина, который оказался человеком ненадежным и попросту забрал их себе, а Иосифу сказал, что они пропали. И только попав за границу, Иосиф сумел разобраться во всей этой истории и узнал, что деньги были присланы и забраны с почты. Но не станешь же искать по всей необъятной России бывшего ссыльного и спрашивать у него: «Где те семь червонцев, которые тебе прислал наш ЦК?» Тем более что студент даже не был большевиком… Так и сорвался в тот раз побег из ссылки. Больше он бежать не пытался – все равно срок заканчивался. 27 июня 1911 года Иосиф совершенно законным образом уехал из Сольвычегодска в Вологду.
Окончание срока ссылки не означало, что вчерашний ссыльный становился вольным как ветер. Ему было запрещено многое, в том числе проживание в крупных центрах. Но Иосиф никуда и не спешил. Два месяца он просидел в Вологде, считай, по доброй воле – это Коба-то, для которого неделя без работы была вечностью! Почему? Денег не было? Это только частичное объяснение. Скорее, «вологодское сидение» Кобы можно объяснить обстановкой в партии, которую раздирала очередная склока. Иосиф давно уже не был тем романтическим юношей, что снизу вверх смотрел на столпов социал-демократии, теперь он относится к ним трезво и слегка иронично – к их бесконечным политическим спорам и раздорам. «О заграничной «буре в стакане воды», конечно, слышали, – пишет он в письме к товарищу. – Блоки Ленина – Плеханова, с одной стороны, и Троцкого – Мартова – Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: «Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится». И снова все о том же, все о том же: «По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назовите ее как хотите – «Русской частью Цека» или вспомогательной группой при Цека – это безразлично…» Ему самому тоже надоела роль деятеля местного масштаба, и в редакцию «Рабочей газеты» он пишет: «…не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но буду работать лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет – я в этом уверен – слишком малопроизводительна». Да уж, стоило дожидаться легального статуса, чтобы тут же перейти на нелегальное положение!