Страница 22 из 40
А зачем Паше мои рука и нога? — жалко усмехнулся я.
В самом деле, — нахмурила лоб Вика. — На кой ляд ему эти обрубки? Они нужны только тебе, а ему нужно золото. И ты, не торгуясь, согласишься на этот взаимовыгодный обмен.
«Так оно и будет, если Паша отыщет Жоржа», — подумал я, чувствуя, как от жуткого натурализма очаровательной дамы у меня взмокла спина,
Какое женское белье тебе больше нравится? — спросила Вика. — Белое или черное?
Никакое, — ответил я. — Ты нажралась, девочка.
Грубиян, — после недолгой паузы констатировала Вика. — Хамло и грубиян. Отольются кошке мышкины слезки.
Она в самом деле стремительно хмелела.
— Ты очень легкомысленна,, — сказал я, перехватывая графин с вином из ее руки. — На твоем месте я бы сейчас мысленно молил Бога, чтобы Тарасов случайно не забрел в маленькую комнату с двуспальной кроватью и будуарным столиком, заваленным подаренной им тебе косметикой и парфюмерией…
— Цыть! — Вика молниеносно зажала мне рот ладонью. — Шаги… Кто-то идет…
Я едва успел отпрянуть от нее и сесть за стол рядом, как дверь раскрылась и в столовую вошел Тарасов. Хмурясь, он подошел к столу, посмотрел на нас обоих и застрял у окна.
Поговорил? — поинтересовалась Вика.
Нет, — отозвался Тарасов. — Я его не нашел.
Я мысленно вздохнул. Пришло время уносить ноги.
— Пистолет! — потребовал Тарасов, не оборачиваясь. Это относилось ко мне.
У меня его отобрал вьетнамец, — ответил я. — Оказывается, носить в этом доме оружие — моветон.
Что-о? — протянул Тарасов и повернулся ко мне. Он так скривил физиономию, словно ему в рот влили стакан неразбавленного лимонного сока. — Какой, к едрене фене… Телефон быстро сюда!
Телефон я бы вернул ему без всяких оговорок, если бы в этот момент не почувстовал на своей ноге острый каблучок туфельки Вики. Я искоса посмотрел на нее, но этот черт в юбке принялся увлеченно кромсать ножом маринованный помидор, брызгая во все стороны соком, а каблук уже не просто давил мне на ногу — он впился в нее, как гвоздь в длань Христа.
Едва не заорав от боли, я незаметно, насколько незаметно это можно было сделать, опустил обе руки под стол, схватил атласную ляжку Вики и, приподняв ее, выдернул свою ногу. Стол качнулся, звякнув бокалами.
Телефон я потерял, — сдавленным голосом ответил я, пробуя пошевелить пальцами ноги. — Когда ты послал вдогон за мной свору…
Да откуда я знал, что передаю телефон не Цончику, а Вацуре! — перебил меня Тарасов. — Ты понимаешь, что тебя давно уже не должно быть? Ты по всем замыслам уже давно расчлененный покойник! У тебя всего лишь отсрочка от приговора! Тебе не жить, Вацура! И никто тебе не поможет — ни Жорж, ни милиция, ни…
Он осекся и вздрогнул, когда дверь в столовую внезапно открылась, и я успел заметить, что в этом доме Тарасов все же чувствовал себя не в своей тарелке.
В столовую быстро вошел вьетнамец, закрыл за собой дверь и черной эбонитовой статуей замер перед нами. Его смуглое скуластое лицо, как всегда, ничего не выражало, но я интуитивно почувствовал, что слугу привело сюда нечто из ряда вон выходящее.
— Господа! — негромко произнес он. — Я вынужден задержать вас здесь до прибытия службы безопасности и милиции… Кто-то из вас убил моего хозяина.
14
Первое, что я понял: ситуация настолько непредвиденна, что прогнозировать ее развитие — пустое занятие. Мы все одновременно издали что-то вроде возгласа удивления. Вика, кинув короткий недвусмысленный взгляд на мужа, привстала из-за стола, и несколько фужеров на тонких ножках грохнулись на тарелки. Тарасов, приоткрыв рот, тяжелой поступью шагнул к вьетнамцу, словно намеревался размазать его по стене. Я же вообще не смог шелохнуться, чувствуя, как ноги сковала свинцовая тяжесть.
Кто-то из нас убил Жоржа! Черт возьми, неужели толстяк скончался от удара кофейником по затылку? Не может этого быть! Я всего лишь оглушил его, на голове не было даже крови! Какой ужас, если он все же откинул копыта от моего удара!
В совершенно подавленном состоянии я уставился на пустую тарелку, дно которой было расписано дамой в пышных одеждах, млеющей в объятиях молодого повесы. Именно сейчас я сделал любопытное открытие: оказывается, я начисто терял способность бороться, спасать себя, юлить, лгать, если чувствовал, что неправ, что должен понести наказание. Мои руки безвольно легли на стол, готовые быть скованными стальными браслетами. Я мог бы без всякого усилия над собой встать и сознаться в убийстве, если бы лично убедился, что именно я отправил Жоржа на тот свет.
Что значит — кто-то из нас? — повышая голос, спросил Тарасов вьетнамца. — Нельзя ли конкретнее? Здесь не так много людей!
Не уверена, что эта конкретность пойдет кому-то из нас на пользу, — негромко вставила Вика, аккуратно промакивая губы салфеткой и любуясь на отпечатавшиеся вишневые баранки.
Вы правы, — ответил вьетнамец Тарасову. — Если бы один из вас сознался, то избавил бы остальных от неприятного ожидания милиции.
Что вы нас пугаете милицией! — вскрикнул Тарасов. — Кого вы вызвали? В какое отделение звонили? Дайте мне телефон, я сейчас сам поговорю с начальником уголовного розыска!
Это уже слишком, Паша, — едва разжимая губы, произнесла Вика.
По-моему, Вика была уверена, что Жоржа хлопнул ее муж. Моя инфантильная и легко ранимая совесть бунтовала так, что я ощущал во всем теле едва ли не физическую боль. Еще этот безэмоциональный, с голосом автоответчика, вьетнамец прожигал меня своим острым взглядом. Он догадывался или же знал наверняка, что произошло здесь после того, как Жорж отправил его встречать Тарасова?
— Что вы на меня уставились? — спросил я, поднимаясь из-за стола. — Что вы призываете нас к покаянию, как священник грешников? Вас что, не обучили манерам поведения? Вы не способны четко доложить, что произошло с вашим хозяином?
Вьетнамец с легкостью выдержал мою контратаку. Он учтиво склонил голову и ответил вопросом:
— Разве вы не знаете лучше меня, что с ним произошло?
Это уже был прямой выпад. Значит, вьетнамец видел, как я тащил волоком Жоржа по коридору. Словно подкошенный, я снова сел на стул и схватился за графин с вином. Некстати Вика пришла мне на помощь:
— А причем здесь он? — спросила она голосом властной и любвеобильной дамы. — Что за намеки? Этот господин вообще не выходил из столовой. Я этому свидетель.
Никогда раньше я не видел, чтобы женщина так прямолинейно защищала чужого мужчину и при этом топила своего собственного мужа.
Этот господин выходил из столовой еще до того, как вы сюда зашли, — пояснил вьетнамец.
Да мало ли кто болтался…
Хватит! — не выдержал я, перебивая Вику. Она оказывала мне дурную услугу. Я вовсе не был намерен упираться и снимать с себя вину. — Сделайте милость, отведите нас… э-э-э… к телу, черт вас возьми!
В самом деле! — поддержал меня Тарасов, чувствуя, что с него спадает подозрение. — Мы должны убедиться, что вы говорите правду.
Пожалуйста, — ответил вьетнамец и открыл дверь. В его голосе отчетливо звучало злорадство.
Тарасов первым направился к выходу. Вика, медленно поднявшись из-за стола, глянула на спину мужа и вполголоса обронила:
— Идиот!
Я промолчал. Из столовой я вышел вслед за Викой. Когда поровнялся с вьетнамцем, мне показалось, что по его губам пробежала усмешка.
Как все глупо получилось, думал я, идя на ватных ногах по коридору, словно под конвоем в зал суда. Следователя, который будет вести дело, ожидают авгиевы конюшни. С первой же минуты допроса я должен убедить его в том, что это убийство по неосторожности, что я хотел всего лишь оглушить Жоржа. А вот когда он поинтересуется мотивами моего поступка, то придется очень долго рассказывать о том, как я из Вацуры превратился в Цончика, как охотился сам на себя, как водил за нос Тарасова и Жоржа, а потом оказался между ними, словно под прессом, и не было другого выхода, как обезвредить одного из них…