Страница 67 из 69
Было бы неплохо, если бы и Я поняла чертову суть дела. В добавок к экономии на налогах, которую он мог получить, отложив подписание договора с лэйблом до получения швейцарского вида на жительство, Дэвид выигрывал еще от одного преимущества швейцарских законов. В Калифорнии в то время разводные суды руководствовались принципом совместной собственности и начинали всякий бракоразводный процесс с долей 50 х 50. Но в Швейцарии за мужчиной все еще признавалось право первенства. И если верно разыграть карту, любой муж мог избавиться от своей жены задаром.
Я понятия об этом не имела, но уверена, что каждый участник моего маленького званого обеда в Бель-Эйре прекрасно об этом знал.
Не все его участники были на борту, когда состоялся переезд в Блоней. Коринн, этот банный лист, конечно, по-прежнему крепко держалась на месте, да и Стэн Даймонд – тоже, а вот Майкла Липпмана уволили.
От всего этого дельца меня прямо блевать тянет. Стэн, к моему величайшему изумлению, выдвинул мнение, что Майкл вел себя неэтично, и Дэвид решил, что не будет подписывать контракт, который Майкл ему представил. “Неэтичное поведение” заключалось в кратковременном займе, который Майкл снял с Боуиевского счета и использовал на взнос за свой новый дом. Все это было совершенно честно, но Дэвид уже стал таким кокаиновым параноиком (и менеджероненавистником), что, когда Стэн Даймонд обратил его внимание на этот заем, он потерял контроль. Теперь и Майкл, сказал он, грабит его, как все кругом!
На самом деле, Майкл, думаю, был его добрым союзником. Настоящим камнем преткновения в их отношениях стала неудача, постигшая саундтрек к “Человеку, упавшему на Землю”, в которой Дэвид обвинял Майкла. Что же касается займа, то в своем хаотическом душевном состоянии и весь в возведении параноидных защитных стен, он совсем позабыл (или сознательно проигнорировал) тот факт, что сам разрешил Майклу занять эти деньги.
Коринн, как обычно, поддержала мнение Дэвида, так что он уволил Майкла, который тут же подал на него в суд и выиграл. Ну, да не важно: Липпман ушел, а Даймонд заступил на его место, и звездолет Боуи устремился в сторону Женевского озера.
И там, по контрасту с жестким, ядовитым Лос-Анджелесом, воздух был чист, пейзаж мил, а общество спокойно. Место, которое я нам подыскала, было просторным, очень швейцарским гнездом, с семью – восемью ванными комнатами, домиком садовника и полудюжиной акров земли над Блонеем. У него даже имелось имя – “Кло де Мезанж” (“Сорочье угодье”), и оно было более чем подходящим. Я перевезла нашу мебель с Оукли-стрит, Мэрион с Зоуи въехали в дом, и вот мы снова зажили настоящей жизнью. Вот ЭТО уже ничего не имело общего с кокаиновой дырой.
Для Дэвида в этом-то проблема и заключалась. Когда он в конце концов появился вместе с Коринн, до этого месяцами неспособный расстаться со своими драгоценными кокаиновыми лос-анджелесскими связями, он прошелся по нашему роскошному дому, и было видно, что он его ненавидит. Он попытался притвориться, что дом ему нравиться, но у него на лице был написан ужас. Это была просто не его сцена.
Таким и был весь его настрой, пока он жил в “Кло де Мезанж”: он топорщился, замкнулся и рвался куда-нибудь в другое место. Он ухватился за первый подвернувшийся шанс сбежать оттуда – показания по делу, затеянному против него Майклом Липпманом. То, что он вынужден разбираться со всеми этими делами, просто сводит его с ума, сказал он, так что ему нужно побыть в одиночестве. Он сбежал в какой-то отель и велел Коринн говорить мне, что она не знает, где он.
Он вернулся, но к тому времени Я уже не могла выносить его присутствия, так что я улизнула в Морокко с Роем Мартином. И после этого, хотя мы с Дэвидом и проводили недолгое время в одном и том же доме, мы жили совершенно отдельными жизнями. Если я приезжала в “Кло де Мезанж”, его там не было, и наоборот.
По-своему, в своей холодной логике, такая ситуация срабатывала, потому что, даже если самые глубокие мои чувства катились в пропасть, Дэвида, по крайней мере, не было рядом, чтобы испортить мне остатки веселья, за которым я коротала ночь. Подозреваю, он обо всем знал или хотя бы знал, что может в любой момент все узнать. Рой Мартин, видите ли, был не только моим любовником, но и другом Дэвида. Не знаю, кому на самом деле он хранил верность. Подозреваю, только самому себе. Я знаю, что Дэвид доверил ему присматривать за мной, и когда я думаю об инциденте, оказавшемся в будущем роковым для меня, верность Роя Дэвиду представляется мне более чем подходящей.
Так называемый инцидент, кстати, был самым обычным секс-пприключением с участием Роя, меня и Д. – одной героиновой дилерши, – но на сей раз Рой вдруг вскочил в какой-то момент и сказал: “Подержите позу, девочки, подержите! Вы выглядите просто ох...нно замечательно, мне просто необходимо это сфотографировать!” Я была так обдолбана, что даже не задумалась об этом, и с удовольствием попозировала, пока Рой отснял пару поларойдов. Впрочем, когда в голове у меня прояснилось, я осознала ответственность. Я не могла разбрасывать такие фотографии по дому: их мог увидеть Зоуи. Так что я спрятала их в домашний сейф.
Там они и лежали, ожидая, когда могут понадобиться – развлечь, завести или еще для чего-нибудь.
В следующие месяцы Дэвида тянул к себе Берлин, а меня – Лондон. Никто из нас официально не жил в этих городах, потому что швейцарцы относились к своему виду на жительство очень серьезно и требовали, чобы пребывающие на их территории иностранцы жили большую часть времени “дома”. Так что вы либо “останавливались”, либо “работали”, либо “отдыхали” в вашей лондонской или берлинской квартире или еще где-нибудь и возвращались в Швейцарию, когда это было необходимо. Все равно что выходить на работу после чудесного, но строгого распорядка какого-нибудь санатория.
Мои дела в Лондоне, Нью-Йорке и других местах не вызывают во мне нежных воспоминаний. Я понимала, что мой брак обречен, поэтому старалась устроить себе отдельную независимую жизнь. У меня была своя маленькая квартирка в Лондоне, и я работала в “Кризис-кабаре” вместе с Роем Мартином и другими, но в глубине души не желала мириться с тем, что стряслось в моей жизни. Я злилась, мне было очень грустно, я просто сходила с ума и поэтому я подсела на наркотики. Я села на героин, который до этого принимала время от времени, с тех пор как меня к нему приобщили, и я нашла себе идеальную компанию для такого стиля жизни: Кита Пола, нью-йоркского музыканта, тогда работавшего на Хартбрейкеров, пост-Нью-Йорк-Доллзовскую группу глиттер-панк-хард-рокеров. Кит был близко знаком с героином – он знал эту жизнь, знал правила и связи, так что мы оказались парочкой еще одних архитипичных пижонских представителей середины семидесятых – бледных, опустошенных джанки от шоу-бизнеса в черной коже и... влюбленных?
Дэвидовская сцена была такой же безмазовой, но в другом роде. Берлин для него олицетворял еще один его пунктик: немецких художников-экспрессионистов и мистическую подоплеку нацистской культуры. Впервые я услышала как он обсуждал всю эту мрачную нацистскую преисподнюю с Лу Ридом и Игги Попом, когда те приехали в Лондон. С тех пор, как будто, она все сильнее завоевывала его воображение.
Он вовсе не был, как это выставила английская бульварная пресса, влюблен в тупые, упрощенческие расистские аспекты фашистской идеологии, и он был в полном бешенстве, когда одна лондонская газета напечатала его снимок с поднятой в предполагаемом фашистском приветствии рукой на вокзале Виктория при его возвращении из Берлина в Лондон. Он объяснил, что фотограф подловил его на пол-пути этого жеста, и отрекся от нацизма в целом и от одной фразы, которую он, якобы, изрек, в частности: “Я верю, что Британия может толко выиграть от правления фашистского лидера. Ведь фашизм, в конце концов, это просто разновидность национализма.”
Не думаю, чтобы он мог купиться на расхожую “дегенартов – в газовые камеры”-версию философии “господствующей расы”. Думаю, во-первых, он хотел просто поднять бучу, а во-вторых, как он сам это объяснил, его интересовала “мифология... Артуровского периода и магическая сторона всей этой наци-кампании”. Вот это звучит похоже на того Дэвида, которого я знала. Кстати, он же сам впоследствии заметил: “Я тогда был совершенно вне себя, окончательно спятил.”