В безумии

Джордж возражал, но я видел, что ему приятно. Сразу стало заметно, что Джордж Дункан — важная персона в Лоцман Кнобе. Он владел магазином, был почтмейстером и членом школьного совета и мог заниматься множеством других маленьких гражданских обязанностей, подобных вот этой — быть аукционером при продаже корзиночек в пользу общины. К нему жители Лоцман Кноба обращались всегда, когда нужно было что-то сделать.

Он поднялся на помост, повернулся к столу со множеством декоративных корзиночек и шкатулок и поднял одну из них над толпой. Прежде чем начать торговать, он произнес небольшую речь.

— Вы все знаете, — сказал он, — для чего все это делается. Деньги от продажи корзиночек пойдут на покупку новых книг для школьной библиотеки, так что вы можете быть довольны, зная, что потраченные вами деньги потратят на доброе дело. Вы не просто покупаете корзинку и право пообедать с леди, чье имя найдете внутри корзинки. Вы выполняете также важную общественную обязанность. Поэтому я призываю вас раскошелиться и потратить часть денег, что осела в ваших карманах. — Он поднял корзиночку, которую держал в руке. — Вот это именно такая корзинка, какую я рад вам предложить. Говорю вам, она довольно тяжелая. В ней немало хорошей еды, и она отлично украшена. Леди, которая делала ее, уделяла внимание как содержимому, так и внешнему виду. Может, вам интересно, что я чувствую запах доброй жареной курицы… Ну, сколько же я услышу?

— Доллар… — сказал кто-то.

А кто-то немедленно дал два.

А из глубины комнаты уже слышалось:

— Два с половиной.

— Два с половиной доллара, — сказал с обиженным видом Дункан. — Неужели вы остановитесь на двух с половиной? Это же совсем дешево! Что я слышу…

Кто-то дал три доллара, и Дункан выбил еще пятьдесят центов, поднял цену до четырех семидесяти пяти и заявил, что корзинка продана.

Я смотрел на толпу. Это были дружелюбные люди, и они умели использовать свое время. Они пришли провести вечер с соседями и были довольны этим. Сейчас они покупают корзинки, потом потолкуют обо всем, о разной чепухе. Они будут говорить о всходах, о рыбалке, о новой дороге, о которой говорят уже двадцать пять лет и никак не перейдут к делу, о последнем скандале (тут всегда случаются скандалы, но, как правило, не очень серьезные), о проповеди, которую произнес в воскресенье проповедник. Они поговорят о многом и пойдут домой легким весенним вечером. У каждого из них свои маленькие заботы, свои отношения с соседями, но ни кого из них не тяготят глобальные проблемы. И это хорошо, сказал я себе.

Я почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав. Обернувшись, увидел Линду Бейли.

— Вы должны купить вот эту корзиночку, — заметила она. — Это корзиночка дочери проповедника. Она очень хорошенькая. Вам понравится.

— Откуда вы знаете, что это ее корзиночка? — спросил я.

— Знаю. Покупайте.

Цена была три доллара.

Я сказал:

— Три с половиной.

Немедленно донеслось:

— Четыре доллара.

Я посмотрел туда и увидел трех молодых людей лет двадцати с небольшим, прислонившихся спинами к стене. Все они смотрели на меня и, как мне показалось, усмехались.

Меня снова потянули за рукав.

— Покупайте, — настаивала Линда. — Эти двое парней Болларда, а третий — Уильямс. Ужасные неучи. Нэнси тут же умрет, если кто-нибудь из них купит ее корзиночку.

— Четыре пятьдесят, — выкрикнул я, не задумываясь.

Джордж Дункан на помосте повторил:

— Четыре пятьдесят. Кто даст пять? — Он повернулся к троим, стоявшим у стены, и один из них дал пять. — Теперь мы имеем пять, — заливался Дункан. — Даст ли кто-нибудь шесть?

Он смотрел на меня, но я покачал головой, и он продал корзиночку за пять.

— Почему вы это сделали? — спросила меня Линда Бейли гневным голосом, похожим на ржание.

— Я не для того приехал в город, чтобы отбивать у парня право купить корзиночку. Может, это его девушка и она указала ему, как узнать корзиночку.

— Но Нэнси не его девушка, — отчитывала меня Линда, разочаровавшись во мне. — У нее вообще нет парня. Она очень обидится.

— Вы сказали, что это Болларды. Не те ли, что живут на нашей старой ферме?

— Они и есть. Старики у них плохие. Но эти парни! Все девушки их боятся. Ходят на танцы, сквернословят и всегда полупьяные.

Я посмотрел через комнату: трое парней по-прежнему следили за мной, и их лица светились триумфом. Они перебили у меня покупку. Я был чужаком в этом городе, и они посмеивались надо мной. Конечно, глупо, но в таких маленьких городках подобные победы и мелкие оскорбления часто преувеличиваются молвой.

«Боже, — подумал я, — зачем я встретил эту Бейли?»

Она всегда предвещала неприятности и нисколько не изменилась. Во все вмешивается, хлопочет из-за пустяков, и все это не приводит к добру.

Корзинки распродали быстро, осталось лишь несколько, когда Джордж устал, и торговля пошла вяло. Я убедил себя, что мне следует купить одну, чтобы продемонстрировать, что я не чужак, что я вернулся в Лоцман Кноб и хочу здесь остаться на время.

Я осмотрелся. Линды Бейли не видно. Более чем вероятно, что она, разочаровавшись во мне, ушла. Размышляя об этом, я ощутил слабую вспышку гнева. Какое право она имела требовать, чтобы я защищал дочь проповедника Нэнси от нескольких фермерских парней?

Оставались лишь три корзинки, и Джордж взял одну из них. Она была вдвое меньше остальных и не украшена. Подняв ее, он начал торг.

Было предложено два, потом три доллара, кто-то дал три пятьдесят, и я предложил четыре. Те же трое парней улыбались, презрительно и злобно.

— Шесть, — проговорил я.

— Семь, — бросил средний из них.

— Семь долларов, — произнес Джордж, несколько удивленный, потому что это была самая высокая цена за вечер. — Услышу ли я семь с половиной, или, может, кто-нибудь даст восемь?

Я мгновение колебался, так как был убежден, что эта троица немедленно продолжит торг. Ведь они торгуются, только если цену предлагаю я. Парни издевались надо мной, и я был уверен, что все в комнате понимают это.

— Восемь? — спросил Джордж, глядя на меня. — Я услышу восемь?

— Нет, не восемь, — ответил я. — Десять!

Джордж сглотнул слюну.

— Десять! Кто даст одиннадцать? — воскликнул он и искоса взглянул на троих у стены. Те молчали.

— Одиннадцать, — предложил Джордж. — Ну, еще доллар. Услышу ли я одиннадцать?

Никто не ответил.

Когда я заплатил и взял корзиночку, то взглянул в сторону, где стояли эти трое. Их там не оказалось.

Отойдя в сторону, я открыл корзинку. На листке было написано:

«КЭТИ АДАМС…»

8

Расцвела первая сирень и заполнила холодный влажный воздух вечера своим слабым ароматом, который спустя неделю повиснет тяжелым облаком над улицами и тротуарами маленького города. Ветер с реки раскачивал уличные фонари, смещая пятна тени и света на земле.

— Я рада, что все кончилось, — сказала Кэти Адамс. — Я имею в виду программу, да и школьный год тоже. Но я вернусь сюда в сентябре.

Я посмотрел на шедшую рядом со мной девушку, и она показалась мне совсем другой: не тем человеком, которого я видел сегодня в магазине. Она что-то сделала со своими волосами, и ее учительская внешность исчезла, когда она сняла очки.

«Защитная окраска, — подумал я. — Она специально принимала строгий вид, чтобы походить на учительницу и быть хорошо принятой общиной. Какой стыд. Ведь она хорошенькая!»

— Вы утверждаете, что вернетесь, — произнес я. — Где же вы проводите лето?

— В Геттисберге.

— В Геттисберге?

— Да. Штат Пенсильвания. Я там родилась, и моя семья все еще живет там. Я приезжаю туда каждое лето.

— Я был там несколько дней назад. Останавливался по пути сюда. Провел целых два дня, бродил по полю битвы и представлял, как все это было сто лет назад.

— Вы никогда не бывали там раньше?

— Только однажды. Много лет назад, когда отправился в Вашингтон как начинающий репортер. Совершил автобусную экскурсию. Это меня не очень удовлетворило. Я хотел бы побродить один и увидеть то, что мне захочется, заглянуть во все щели и просто постоять и посмотреть, сколько захочется.