Проклятие демона

Спустя несколько недель Джилсепони и Смотритель наблюдали издалека за нескончаемой вереницей паломников. Одни двигались к Аиде. Те, кто уже вкусил крови Эвелина, спешили назад, в свои земли, надеясь до наступления зимы хоть что-то собрать с полей.

Теперь, когда семьсот монахов из Санта-Мир-Абель заняли свое место в цепи и солдаты из Урсала присоединились к палмарисскому гарнизону герцога Тетрафеля, дорога на Барбакан стала быстрой и безопасной.

— Говорят, сюда едет король Дануб, — сказал Смотритель.

Джилсепони кивнула. Ходили слухи, что сегодня к вечеру к отрогам Барбакана должна прибыть вся королевская свита, включая и двух его сыновей.

— Везет сюда весь свой двор, — продолжал кентавр, внимательно глядя на Джилсепони. — Даже двоих малолетних сынишек тащит, как я слышал.

Джилсепони лишь кивнула и не напрасно скрыла улыбку. Она знала: Смотритель ее проверяет, желая узнать, питает ли она какие-либо чувства к королю Хонсе-Бира. По правде говоря, она никогда особо не задумывалась об этом. Не до того ей было.

В тот же вечер они встретились с королем Данубом. Всем собравшимся, в особенности Констанции Пемблбери, было ясно, что годы ничуть не притушили чувств, испытываемых королем к героической Джилсепони Виндон.

— Моя работа — здесь, — объяснила королю Джилсепони, когда он вновь попросил ее стать баронессой Палмариса.

— Мне кажется, работа здесь может успешно продолжаться и без тебя, — возразил Дануб.

Джилсепони отчасти была согласна, но лишь отчасти.

— К северу от Барбакана полно гоблинов и великанов, — сказала она. — Поэтому мне пришлось самой провозгласить себя рейнджером Барбакана. По крайне мере на это время.

— Уж лучше бы ей обойтись без этого звания, — смеясь вставил Смотритель. — А так, в случае чего, придется мне выручать нашего рейнджера из беды!

Его слова вызвали всеобщий смех.

— Палмарис ждет твоего согласия, — без тени шутки произнес Дануб. — Когда бы это ни случилось — сегодня, завтра или через несколько лет, — город будет твой.

Джилсепони ничего не сказала в ответ. Что бы ни было у нее на сердце, она не могла не оценить уважение, выказанное ей королем. Джилсепони почтительно поклонилась и промолчала.

Когда она вновь подняла голову, от нее не ускользнули (да и не могли ускользнуть) завистливый взгляд Констанции Пемблбери и предостерегающий прищур глаз герцога Таргона Брея Каласа.

«Ох, этот странный мир политики!» — подумала Джилсепони.

— Он намерен сделать ее королевой, — заметил герцог Калас, обращаясь к Констанции, когда они возвращались из Барбакана. — Да ты и сама, разумеется, это знаешь.

Констанция не ответила, но ее молчание было красноречивее всяких слов. Конечно же, она знала. Могла ли она не знать? В течение всех пяти дней, едва они выехали из Барбакана, Дануб только и говорил о Джилсепони Виндон. Король пообещал ей Палмарис, и его обещание было искренним. Калас знал: достаточно одного ее слова — и его обещание распространится на Урсальский замок, на столицу и даже на все королевство.

Да, Калас и Констанция это знали. Король Дануб охвачен любовью к Джилсепони Виндон. Ему придется ждать, ибо она не торопилась покидать Барбакан. Однако Дануб был терпеливым человеком и знал, как добиться того, чего он сильно желал.

— Королева Джилсепони, — негромко произнес Калас.

Констанция Пемблбери одарила его взглядом, полным нескрываемой ненависти.

Они двигались на север толпами, больные вперемешку со здоровыми. Паломники приходили из всех уголков Хонсе-Бира: от Вангарда до Лапы Богомола и более южных мест — Йорки, предгорий Пояса-и-Пряжки и далекого Энтела.

Даже из Бехрена в Барбакан приходили немногочисленные кучки испуганных смуглокожих людей, решивших ослушаться запретов своих ятолов. Часть пути бехренцы проделывали морем, пробираясь на торговые корабли. Достигнув Палмариса, они продолжали путь по суше, ведомые отчаянным желанием исцелиться.

С наступлением зимы поток паломников превратился в тонкий ручеек, но Джилсепони, Смотритель и Браумин Херд не ушли со своего поста. Магия Эвелина чудесным образом защищала площадку от самых холодных и пронизывающих ветров.

На переломе года паломников стало совсем мало. По доходившим сюда известиям, немало людей умерло в пути от буранов или истощения.

Однако это не поколебало веру Джилсепони и ее друзей. Да, чума продолжала собирать свой зловещий урожай, но сколько тысяч уже никогда не заболеют!

Наступит весна, и в Барбакан вновь хлынут людские потоки. Сюда доходили и другие, радостные известия. Палмарис был наводнен паломниками, которые с нетерпением дожидались возможности тронуться в путь.

В самом начале второго месяца весны все трое были приятно удивлены, увидев знакомую фигуру, закутанную в оленьи шкуры, которая карабкалась вверх по склону.

Улыбка Джилсепони стала еще шире, когда она заметила, что Андаканавар пришел не один. Вслед за ним на гору поднималось немалое число альпинадорцев.

— Ты не верила, что я смогу привести их в такое время года? — с усмешкой спросил Андаканавар. — За кого же тогда ты меня принимаешь, рейнджер-самоучка?

Джилсепони оставалось только смеяться и качать головой.

Андаканавар познакомил их с Брунхельдом. Джилсепони показалось, что этот альпинадорец не испытывал особой радости, оказавшись здесь. Однако он был серьезно болен чумой.

Джилсепони и Андаканавару пришлось пережить несколько тягостных минут, уверяя альпинадорцев, что вхождение в завет с Эвелином и вкушение его крови не означают отступничество от их веры и не требуют от них никаких обещаний.

— Вы сможете вернуться на родину, к вашим обычаям и вашему Богу, но от чумы вы спасетесь, — сказала Джилсепони.

Говоря, она больше смотрела на Браумина, чем на альпинадорцев.

— Добрый Брунхельд, ты знаешь Агронгерра, который стал теперь отцом-настоятелем нашей церкви, — сказал Браумин, удивив Джилсепони и Смотрителя.

Но в свое время Браумин долго говорил с Агронгерром о возможности встречи с Андаканаваром и был к ней готов.

— Ты знаешь, насколько важен союз, который ты заключил с ним и с принцем Мидалисом. Подумай же о дальнейшем укреплении дружеских уз между нашими народами.

Им пришлось ждать, пока Андаканавар переведет слова настоятеля на альпинадорский язык, чтобы Брунхельд понял не только буквальное значение слов, но и все оттенки речи.

Брунхельд что-то сказал рейнджеру. Андаканавар повернулся к троим друзьям.

— Он говорит, что этот поступок может оскорбить его богов, — объяснил рейнджер.

Джилсепони взглянула на своих друзей, затем на альпинадорцев.

— В таком случае, сделай это один, — предложила она Брунхельду. — Покажи пример своим соплеменникам. Будь первым альпинадорцем, вкусившим крови Эвелина.

Андаканавар кашлянул.

— Точнее, вторым, — поправила себя Джилсепони, поскольку, будучи тогда в Барбакане, рейнджер наверняка вкусил крови Эвелина. — Но первым среди тех, кто рос и воспитывался в Альпинадоре. Пойди к руке и добровольно прими завет. Тогда тебе будет понятнее, как убедить тех, кого ты привел сюда вместе с собой.

Андаканавар начал переводить, но Брунхельд махнул рукой, показав, что понял. Он набрал в легкие воздуха, затем прошел мимо Джилсепони прямо к простертой руке.

Брунхельд опустился на одно колено, внимательно осмотрел высохшую ладонь Эвелина и даже понюхал ее.

Джилсепони осторожно подошла к нему сзади.

— Поцелуй ладонь, и ты все поймешь, — пообещала она.

Брунхельд подозрительно глядел на Джилсепони.

— Как же ты сможешь правильно все объяснить своему народу, если сам не знаешь? — простодушно спросила она.

Альпинадорец долго и пристально глядел на странную женщину, затем низко склонился, глотнул воздуха, опустил голову и вкусил крови Эвелина.

На его лице появилось удивление, сменившееся…

Ликованием.