Страница 2 из 9
Семь лет разлуки между друзьями - не год, и наши с Николенькой жизненные интересы здорово разнились. Несмотря на прикид, я чувствовал, что Николенька живет получше, чем я, не дорожа особо своими вещами, что может себе позволить только достаточно обеспеченный человек. Я собрался задать своему другу вопрос о его личной жизни, но он опередил меня:
- С-степаныч! Я т-так п-понимаю, т-твой к-корабль с-семейного счастья д-дал т-течь?
- Скорее, он напоролся на рифы и сразу затонул! - серьезно ответил я, вспомнив ту ругань, которая сопровождала наш с Катериной развод.
- Она б-была с-стервой? - поинтересовался Николенька.
- Да нет, все куда проще: я, парень из провинции, приехал учиться в столицу! Ну, познакомился, женился, она - коренная москвичка, а ее мама вообще уверена, что все москвичи - современная аристократия! Ну, пришелся не ко двору! С Катейто мы жили неплохо, и если бы не ее мать…
- Ага! К-картина м-маслом «Н-неравный б-брак»! М-м-мез-зальянс-с, мать ег-го!
- Во-во! Что-то типа того. Как говорится, не прошел по анкетным данным!
Мне не очень нравился этот разговор. Если бы передо мной сидел не Николенька, я бы вообще отказался разговаривать на тему своей личной жизни, слишком уж свежа рана…
Николенька почувствовал, что я загрустил, и сказал, улыбаясь:
- А я, с-старик, отложил с-семейное б-благополучие н-на потом! Т-ты вот что, д-давай-ка, н-не кисни! Х-хочешь, в б-балду с-сыграем?
Я улыбнулся - еще в школе у нас с Николенькой была такая игра: одновременно на пальцах выкидываются разные фигуры: «колодец», «отвертка», «бумага», «камень»…
Мы вскинули сжатые кулаки, и на счет три я выкинул «ножницы», а Николенька - «колодец». По правилам, «ножницы» тонут в «колодце», я проиграл и подставил лоб, получив свой заслуженный щелбан.
Посмеявшись, мы закурили и как-то сами собой пустились в воспоминания о том золотом времени, когда все было просто и ясно, а главными мировыми проблемами - пацаны с соседнего двора или невнимание какой-нибудь волоокой красавицы с запудренным прыщиком, учащейся в параллельном классе…
Отхлебнув чая, Николенька внезапно стал серьезным, и, глядя мимо меня, попросился пожить дня три-четыре:
- С-старик! Я т-только улажу к-кое-какие д-дела - и п-покину столицу!
Живая душа в доме! Я впервые за прошедший месяц почувствовал в себе желание жить дальше, и (чем черт не шутит!) даже устроиться куда-нибудь, начав зарабатывать себе на хлеб насущный, к чему меня уже год подталкивала Катерина.
Единственное, что омрачало мое настроение, так это назначенная сегодня на два часа дня встреча с крайне неприятным мне типом, неким Андреем из метрического отдела, которому я во время оно удачно сплавил все акции АО «МММ», сдуру купленные Катериной аж на пять миллионов тех, еще неденоминированных, рублей.
Я, когда избавлялся от этих сомнительных бумажек, преследовал лишь одну цель - вернуть свои деньги. Андрей же, или, как его еще у нас называли Дрюня, хотел на акциях подзаработать, и тут, как на грех, «МММ» звучно лопнул, и Дрюня остался с кучей разноцветной бумаги на руках. Особо не размышляя, он обвинил во всех своих бедах меня, разбрехал по всему институту, какая я скотина - знал о банкротстве «МММ» заранее и так подставил сослуживца!
В общем, он потребовал возврата денег. Я, естественно, отказался. Тогда Дрюня подал на меня в суд, но потом, проконсультировавшись с юристом, заявление забрал и начал терроризировать меня звонками. Эта вялотекущая, как шизофрения, распря тянулась уже который год, и наконец несколько дней назад я, по натуре своей далеко не герой, отважился на решительные действия, твердо вознамерившись встретиться с Дрюней один на один и поставить точку, а если не поймет, послать его подальше…
Николенька, услышав, что мне пора, тоже засобирался - ему надо было на вокзал «…и еще в-в т-три м-места!». Мы вместе вышли из дому, дошагали до метро и разъехались…
Встретиться с Дрюней мы уговорились на Сухаревской. Я вышел из метро, купил в палатке сигарет, отошел в сторону, распечатывая над урной пачку, и вдруг услышал за спиной незнакомый сонный бас:
- Этот, что ли?…
- Этот, этот! - радостно залебезил голос моего истца.
Я повернулся.
Надо мной возвышался здоровенный, накаченный детина в майке, несмотря на осенний холодок, туго натянувшейся на выпуклой, волосатой груди. Рядом с детиной переминался, суетливо ломая пальцы и страдальчески-удовлетворенно морща и без того паскудное лицо, Дрюня.
- Ну че, мужик? - глядя на меня тусклыми глазами, сказал качок: - Ты, в натуре, тупой, да? «Бабки» возвращать будешь?
Надо было что-то отвечать. Я растерялся от неожиданности - наши с Дрюней дела не касались никого постороннего, и то, что он привел с собой «бойца», повергло меня в шок. Я, мягко говоря, не любил конфликтов, а еще больше не терпел (читай - боялся, чего уж там!) вот такой породы людей, к которой принадлежал парень в майке.
- Вообще-то я никому ничего не должен! - тихо ответил я, тоскливо озираясь.
Милиции поблизости не видно…
- Че ты там мямлишь? - голос детины налился злобой. - Козел, за такие дела, за такие подставки тебя ваще запетушить надо! Короче, не хер с тобой базарить, завтра вернешь полторы штуки грин и гуляй! Понял?!
Конфликта было не избежать. «Убить - не убьет, но покалечит», - подумал я. Ну что делать? Бежать? Не солидно, но… Пожалуй, это единственный выход. Я уже приготовился нырнуть под волосатой лапой качка, и тут… Было похоже на ощущение, которое возникает на стрельбище у человека, первый раз нажавшего на спусковой крючок «калаша». То есть до этого ты тысячу раз видел, как телевизионно-киношные герои от пуза палят себе из автомата, а когда сам стреляешь в первый раз, вдруг автомат дергается в руках, в плечо бьет отдачей, и оглушительное - пп-а-ах-ц!!! И звон в ушах - т-и-инн-н-нь… И голова плывет… И руки трясутся… По научному это называется «звуковой шок».
Вот нечто подобное и произошло со мной, только без всякого шума. Просто я почувствовал, что где-то в вышине надо мной словно сдвинулось что-то очень большое - как корабль в тумане, и сразу в ушах зазвенело, глаза заволокло на секунду, «картинка смазалась», и… И все прошло!
Озадаченный, я хмуро взглянул в мутные очи качка и неожиданно для себя твердо ответил:
- Не понял! В своих делах мы сами разберемся…
Договорить я не успел - могучая длань ухватила меня за отворот пальто и потянула, прямо перед собой я увидел гневно сведенные брови над маленькими, свиными глазками. И вдруг, еще более неожиданно для себя самого, я резко ударил лбом прямо в эту жирную переносицу! Не сильно, неумело, но ударил!
Детина разжал руку, удивленно потрогал нос, и тут из волосатых, широких ноздрей на белую майку хлынул такой мощный поток ярко-алой крови, что я даже вскрикнул от неожиданности, отпрянув в сторону.
Дрюня подбежал к своему «вышибале» и протянул носовой платок:
- Жорик, вытрись!
- Да пошел ты! - рявкнул на него парень, запрокинул голову и уже совсем другим тоном сказал, словно извиняясь: - У меня нос с детства слабый! Сосуды лопаются!
И снова гаркнул, поворачиваясь к Дрюне:
- Сам разбирайся со своим должником! Я тебе не держиморда! Понял, лох поганый?!
Вокруг нас начал собираться народ, окровавленная майка Жорика притягивала взоры прохожих, и я решил, что надо линять. Но перед уходом я оттащил в сторону Дрюню, прижал его к железной двери какого-то ларька и медленно сказал, глядя прямо в глаза:
- Если ты еще раз напомнишь мне о своем существовании, я оторву тебе голову, понял?
И добавил, вложив в голос все презрение, какое только смог:
- Дрю-юня-я!
В метро я все не мог успокоиться. С одной стороны, радовала и наполняла законной гордостью победа над внушительным Жориком, а с другой - мне стало жалко Дрюню, уж очень беспомощным и жалким выглядел он, распластанный по двери ларька, глядящий на меня своими широко раскрытыми, белесыми глазами.