Страница 74 из 105
— Говорят, эта штука там, наверху, может шевелиться,— продолжал он бубнить себе под нос,— говорят, она может спускаться и душить… Что за ерунда! Глуп я был, что поверил этим сказкам и приехал сюда!
— Пусть кормчий Мартин сам испытает,— сказал Моро, похлопывая его по мускулистому плечу.— Пусть ляжет на постель и испытает.
— Нет, кормчий Мартин выдержит! — воскликнул Сандок, слепо веривший в необычайную силу своего друга.— Ангел будет душить его, а он — ангела, получится поединок!
— Моро и Сандок придут помогать!
— Черт возьми, вы что, за слабосильного меня принимаете? Неужели вы думаете, что я один с ним не справлюсь? У меня еще мускулы не одрябли и кровь в жилах не остыла.
С этими словами моряк поднял одной рукой Моро высоко над полом, прежде чем тот успел опомниться.
— Оу-а! — возопил негр, у которого дух захватило от этой проделки, и Мартин бережно вернул его на привычную твердь.— Кормчий Мартин очень силен, но Моро полагает, будь кормчий даже вдвое сильней, ангела ему все равно не одолеть.
— Убирайтесь вон! — притворно рассердился Мартин, подтолкнув улыбающихся негров к дверям.
Моро хотел прихватить и свечу с туалетного столика, очевидно для того, чтобы подзадорить и испытать самоуверенного моряка.
— Э, нет, так дело не пойдет! — воскликнул Мартин, хватаясь своей широкой лапищей за подсвечник.— Без свечи опыт будет неполным, мне ведь хочется посмотреть, как паренек наверху будет действовать!
И он указал на белого ангела, неподвижно парившего над кроватью.
— Ладно,— согласился Моро,— пусть свеча остается у кормчего Мартина, только здесь в сторонке, на большом столе.
— Это почему же? — насторожился Мартин.
— Маленький столик может легко опрокинуться во время борьбы, и тогда кормчий Мартин останется совсем без света.
— С этим я согласен,— произнес Мартин.— Поставьте свечу на большой стол. Не хватает еще, чтобы вы, чумазые черти, предложили мне содовой воды с опиумом, чтобы грезилась всякая чертовщина!
— Ничего, грезиться будет и так,— заверил Моро.
— Но как кормчий Мартин подаст нам знак? — забеспокоился Сандок.— Если ангел спустится и понадобится наша помощь, как мы узнаем?
— Закройте дверь и убирайтесь! — всерьез рассердился Мартин.
Моро увлек Сандока к выходу и шепнул ему:
— Через часок мы заглянем узнать, как идут дела. Сандок вполне с этим согласился, так как полагал, что час-другой Мартин вполне продержится и без их помощи.
Оба негра вышли, плотно прикрыв за собой дверь.
Мартин остался один в комнате.
Еще раз внимательно оглядевшись, то ли с любопытством, то ли с недоверием, он вынул из кармана револьвер и положил его рядом со свечой на овальный стол, покрытый черным сукном.
— Интересно знать, что из этого выйдет,— пробормотал он, подошел к кровати и откинул покрывало.
Перед ним была одна из тех заманчиво мягких постелей, в которых нежатся только знатные господа.
«Отчего бы и мне не прилечь на шелковую постель? — подумал он, добродушно улыбаясь.— А то уж слишком часто приходилось вытягивать усталые члены прямо на голой земле».
Однако прежде чем лечь, он еще раз обошел комнату, заглядывая во все углы и по привычке разговаривая сам с собой:
— Похоже все-таки, что эти шельмы хотят сыграть со мной злую шутку; если это так, она дорого им обойдется! Я пробуду здесь столько, сколько надо, и если ничего не случится — горе им! Они познакомятся с моими кулаками! Но чу! Кажется, слышен их смех и шушуканье. Смейтесь себе на здоровье, чумазые черти, придет и мой черед посмеяться над вами!
В комнате было душно, или, по крайней мере, моряку так казалось. Он расстегнул свою синюю полосатую рубаху и уже готов был погрузиться в мягкие подушки.
Глубокая тишина царила вокруг.
Мартину подумалось, что комнату эту справедливо называют покоем смерти.
Он невольно поднял глаза на ангела. Действительно ли с ним связано нечто необычайное?
Это-то и предстояло выяснить.
Не раздеваясь, Мартин улегся на мягкие подушки, а ноги, обутые в башмаки, свесил с краю так, чтобы не касаться ими шелкового одеяла. Взгляд его опять обратился к прекрасной парящей фигуре. Собственно говоря, смотреть больше было не на что.
Мартин заложил руки за голову и повел плечами. Да, никогда еще он не отдыхал с такими удобствами, это надо признать.
Чтобы было еще удобнее и спокойней, он хотел задернуть пожелтевший полог, но потом раздумал; в этом случае он окажется в полумраке, свеча и так светит тускло.
По обыкновению он принялся рассуждать с самим собой:
— Ну, пока заснешь, пройдет немало времени,— бормотал он,— известное дело, сон бежит от глаз того, кто его ищет… Ах, если бы я сейчас был на море! Мартин-Мартин, ты стал совершенно сухопутной крысой, просто срам! Покуда Бог поможет возвратиться в Монте-Веро, у меня терпение лопнет от этой собачьей жизни на берегу. Вода — моя стихия, штурвал — моя невеста! Ах, когда буря начнет разгонять и громоздить волны, так что пенящиеся гребни их хлещут через фальшборт… Черт возьми, вот это истинное наслаждение!… Судно кренится, его то вздымает на гребень волны, то бросает вниз между бушующих водяных гор… Как это хорошо убаюкивает, как сладко… что за музыка… как я ее люблю!…
Мартин блаженно улыбался, он видел себя посредине бушующего моря и лежал с полуоткрытыми глазами, совершенно забыв о том, что покоится на шелковых подушках под чудесным изображением ангела. Тут его взор опять обратился вверх, он смутно припомнил, с какой целью находится здесь, и широко раскрыл глаза, уставившись на лепнину. Сквозь полудрему и какое-то непонятное опьянение ему начало казаться, что ангел, доселе свободно паривший в вышине, начал тихо спускаться к нему, все ниже и ниже; благословляющая рука была уже прямо над ним, прекрасное лицо улыбалось так нежно, так обольстительно, ниспадающие складки белой одежды, казалось, шевелились.
Снилось ли все это Мартину? Нет, он лежал с открытыми глазами, однако как бы в лихорадочном бреду — он, который вошел в эту таинственную комнату здоровый, как дай Бог всякому!
Что же с ним происходило? Он более уже не владел собой и не мог, вернее, даже не хотел оторвать взгляд от улыбавшегося ему, озаренного небесной красотой ангела, казавшегося столь обольстительно прекрасным даже ему, Мартину, вообще говоря, не очень-то чувствительному по натуре. Всегда сдержанный и практичный, он не поддавался даже чарам женской красоты.
А сейчас он чувствовал, что кровь в нем волновалась, как морские волны, о которых он только что вспоминал с такой любовью. Он чувствовал, что лицо его раскраснелось и горело, участилось биение его пульса, всегда столь спокойного и замедленного.
Чему приписать все это?
Под влиянием охвативших его непонятных ощущений Мартин совершенно забыл о предостережениях Моро и сомнительных рассказах Сандока, словно ангел парализовал его волю и усыпил в нем чувство осмотрительности, осторожности. Он упоенно смотрел на распростершуюся над ним фигуру; теперь это была прекрасная обольстительная женщина, он видел страстную улыбку на лице, чарующем его до самозабвения, полную нежную грудь, трепетные полураскрытые губы… Сердце его колотилось, кровь волновалась все сильнее. Это был как бы сон и вместе с тем явь, он отчетливо видел пламя свечи, ткань полога, глаза его были открыты, но им овладело странное, доселе неизведанное блаженство.
Прошел почти час с того времени, как Мартину стало казаться, будто ангел спускается к нему. Комната, свеча, полог — все вдруг исчезло, он видел только обольстительную улыбку ангела, тот спускался все ниже и ниже, Мартин чувствовал его прикосновения к своему телу, хотел пошевелиться и не мог… он был очарован… заворожен…
Ангел неотрывно смотрел на него и мягким облаком сковывал его члены. Мартин не сопротивлялся, да и что могло сделать ему это видение, чего бояться? Все предостережения забыты, разрушены обаянием и нежностью ангела. Над самым ухом Мартина звучал неизъяснимо глубокий тихий голос: