Страница 80 из 100
Он пошел рядом с нею по темной аллее.
— Да сопутствуют тебе святые! — промолвила Леона, когда они дошли до места, где их пути расходились.
— Ты приказываешь — я повинуюсь, благочестивая сестра.
Он направился в сторону королевских ворот, но через несколько шагов остановился, а потом ускорил шаг и расстегнул рясу, чтобы холодный ночной ветер освежил его горячую грудь.
Леона слышала, как монах остановился, но она торопливо продолжала путь, однако слова страстного монаха не шли у нее из головы.
«Все вы рабы ваших страстей! — думала она.— Кто станет уважать вас? Все вы должны лежать у моих ног и безмолвно покоряться моей воле. Только он один составляет исключение. Он, которого я люто ненавижу, который и теперь сумел разрушить мои планы. Но моя душа не успокоится, пока моя ненависть не уничтожит его. Это что за хижина? — Леона внезапно остановилась, увидев домик с открытой дверью.— Это не хижина лесничего; вон он раскладывает дрова, а внутри сидит женщина».
Вдруг лицо Леоны исказилось, словно злой дух шепнул ей что-то. Тихо приблизилась она ко входу, чтобы посмотреть, чем так ревностно занята женщина, черты лица которой трудно было разглядеть при слабом мерцании огня. Вальтер стоял к ней спиной и ничего не видел, а женщина нагнулась к ребенку и, целуя его, старалась закутать в платок.
Леона кралась неслышно. Проницательным взглядом смотрела она на молодую мать. Должно быть, это жена сторожа, решила она.
Однако отчего ее так привлекла эта картина? Зачем она так долго смотрела на этих милых существ? Неужели графиня Леона Понинская, которая без всякого сожаления отдала собственного ребенка, которой были недоступны материнские чувства, растрогалась от увиденного?
О нет! Ее холодный взгляд перечеркнул подобное предположение.
Маргарита, еще слабая и бледная после долгой болезни, с улыбкой смотрела на спящего ребенка. Счастье светилось в ее бесконечно добром взгляде.
Леона, хотевшая было удалиться так же незаметно, как и подошла, вдруг увидела нежное лицо женщины и вошла в хижину. Прошмыгнув в темный угол, где ее не было видно, она позвала глухим голосом:
— Маргарита!
Девушка быстро обернулась.
На лице Леоны мелькнула довольная улыбка.
— Ты меня звал, Вальтер? — спросила Маргарита тихо, боясь разбудить спящего ребенка.
Монахиня вышла из тени на свет.
Несчастная женщина вскрикнула: перед нею стояла невысокая знакомая фигура в коричневой монашеской рясе, слабый свет делал ее появление не только неожиданным, но и страшным.
Вальтер, услышав возглас Маргариты, вбежал в хижину и увидел монахиню.
— Отчего ты испугалась? — серьезно, хотя и. благосклонно, спросила Леона.— Разве ты не знаешь, что означает одеяние, которое я ношу, разве оно так страшно, что ты дрожишь?
— Монахиня! — прошептала Маргарита.
— Может быть, вы сбились с пути? — спросил Вальтер.— В таком случае я провожу вас.
— Нет, не это заставило меня остановиться здесь,— ответила Леона.— Я увидела тебя, молодую девушку, в жилище сторожа, и почувствовала беспокойство, заботишься ли ты о спасении своей души. Вы здесь живете уединенно, я вижу ребенка, это твой ребенок, я это знаю — видела, с какой любовью ты его целовала и убаюкивала!
Маргарита не могла вымолвить ни слова, она чувствовала, как ее лицо покрывается краской, а слезы подступают к горлу.
Вальтер счел своим долгом ответить монахине:
— Если бы вы пришли через полчаса, то увидели бы, что я сплю не в хижине, а там, под деревом, тогда как Маргарита и ребенок остаются здесь!
— О, он так добр, благочестивая женщина, он стережет, защищает и печется о нас! Я была очень больна, и этот дорогой друг день и ночь проводил у моей постели! — быстро лепетала Маргарита.
— Ты еще очень слаба на вид, бедная девочка, а в этой сырой, старой хижине тебе никогда не выздороветь. Я желала бы взять тебя с собой; я благочестивая сестра и с радостью уступлю тебе свою келью,— говорила Леона мягким, нежным голосом, протягивая руку Маргарите.
Ласковые слова монахини вселили в Вальтера беспокойство, а Маргарита почувствовала невыразимый страх, когда благочестивая сестра пожимала ей руку.
— Оставьте ее здесь, ей теперь лучше,— сказал лесничий.
— Да-да, оставьте меня здесь, я себя совсем хорошо чувствую. Лесной воздух мне на пользу!
— Я не имею права оставить тебя в хижине лесничего! При всей его доброте и заботе о тебе здесь твоя душа не получит спасения. Поверь моим словам и пойдем со мной!
— Маргарита, оставайся здесь! — сказал Вальтер решительно.— Если она после выздоровления захочет переменить убежище, я не стану ей препятствовать. Спроси ее сама, благочестивая сестра, и пусть Маргарита решит!
— Вы уже слышали мой ответ; благодарю вас за ваше предложение и за вашу заботу обо мне, но я не могу поступить иначе!
— Так ты уже подверглась порче, безумная! -воскликнула монахиня; в ее словах слышалась явная угроза, обнаружившая злые намерения Леоны. Маргарита с испугом отступила к спящему ребенку.
— Ты та безродная девушка, что воспитывалась в семействе Фукс…
— Вы знаете это? Да кто же вы? — дрожа, спросила Маргарита.
— Вы можете знать и говорить, что угодно,— вмешался Вальтер,— но Маргарита останется здесь. Если вы, благочестивая женщина, только и способны угрожать бедствиями, то нам гораздо приятнее будет видеть вас уходящей, чем приходящей. Нехорошо заставлять дрожать и бояться больную женщину, кем бы вы ни были!
С этими словами Вальтер двинулся на женщину так, что она отступила за порог. Он захлопнул за собой дверь и встал в темноте перед монахиней, которая не ожидала такой твердости.
Леона поняла, что силой здесь ничего не возьмешь, а того, что она узнала, было достаточно, чтобы раньше, чем молодые люди начнут подозревать, употребить свое могущество и захватить отыскавшуюся девушку, которую она ненавидела и боялась и которую хотела использовать в своих планах.
Сердце графини Понинской было темным лабиринтом, она знала только одну цель — господствовать над миром посредством несметных богатств Эбергарда и могущества страстей.
Она бросила злобный взгляд на Вальтера, который спокойно и твердо смотрел ей в лицо, и скрылась в густой чаще.
XXXV. ПЕРЕД ВОСПИТАТЕЛЬНЫМ ДОМОМ
Князь Монте-Веро возвратился в Германию. Ловко задуманный обман, в котором принимали участие Фукс, Черная Эсфирь и Рыжий Эде, занимал не только придворных, но и все слои общества. Старались доискаться, каким образом преступникам удалось завладеть официальными бумагами, но Фукса и компанию не разыскивали, так как Эбергард уверял, что мошенники погибли в море. Вообще дознаться правды было очень трудно — чиновников было много, и узнать, кто из них подделал подпись и злоупотребил официальной печатью, оказалось почти невозможно.
Только одно обстоятельство было достоверно известно: в преступном замысле участвовал один почтамтский чиновник, который исчез сразу же после отъезда Монте-Веро. Полагали, что он бежал в Англию.
На князя Монте-Веро, новый титул которого был подтвержден королем, гнетущее действие оказывала атмосфера дворца.
Уже перед самым отъездом он заметил, что двор переменил свое отношение к нему, королева просто избегала его общества. При дворе явно происходили решительные перемены.
Многочисленное дворянство многолюдной столицы безнаказанно удовлетворяло свои прихоти, восстанавливая против себя народ. Росла нищета. Недовольство людей стало принимать угрожающие размеры, когда правительство, поддавшись реакции, стало разгонять собрания и обнаружились клерикальные тенденции.
К тому же появились демагоги, которые старались увеличить брожение умов, разжигали страсти и в конечном счете стремились встать во главе народных масс, завладев их доверием.
Один из таких мнимых пророков, толстый белокурый мужчина в неряшливом платье, с остекляневшими пьяными глазами, всеми силами старался сделаться предводителем. Он собирал тайные народные сходки, произносил речи, слушая которые, всякий беспристрастный наблюдатель сказал бы, что этот человек подкуплен теми, кто хотел вызвать в народе возмущение, чтобы иметь основание усмирить его пушками.