Страница 15 из 94
— Ну да,— кивнул Сенека,— именно тухлыми перепелиными яйцами. Кажется, он намазывает эту гадость на грудь, втирает, оставляет на некоторое время, а потом смазывает мочой ослицы.
— Мочой ослицы,— выговорил Салюстий, широко раскрыв глаза.
— Я еще тогда посмеялся,— как ни в чем не бывало продолжил Сенека,— а ты уверял меня, что сам видел вылеченных им людей. Ты так рассказывал об этом удивительном юноше, что я поверил. Еще этот способ лечения, как ты мне говорил, возвращает мужскую силу, а при дворе императора Нерона эта проблема всегда остается насущной. Так или нет?
Салюстий испуганно кивнул и с трудом проглотил слюну.
— Я не понимаю тебя, мой Салюстий,— неожиданно заявил сенатор, разведя руки в стороны.
— Чего не понимает сенатор? — осторожно осведомился актер.
— Не понимаю, зачем ты вызвал этого юношу. Его, кажется, зовут Никий, он грек. Так вот, не понимаю, зачем ты вызвал этого юношу в Рим, а сам не прибегаешь к его помощи. Скажу тебе, Салюстий, это неразумно. Не воспользоваться им неразумно, хотя его лечение, я понимаю, не из приятных. Что поделаешь, здоровье превыше удовольствия.
— Но я...— начал было Салюстий, но сенатор не дал ему говорить.
— Ты должен, Салюстий, это твой единственный шанс, ради благополучия императора можно пойти на все. Или ты не согласен с этим? Скажи открыто, не бойся.
— Согласен,— пролепетал вконец обескураженный Салюстий и снова сглотнул.
— За чем же дело стало! Раз уж ты пригласил Никия, то пусть он и вылечит тебя. Он обязательно вылечит, в этом у меня нет никаких сомнений. Или сомневаешься ты сам?
— Нет, нет, не сомневаюсь,— быстро пробормотал актер.
— Это разумно,— заметил сенатор,— А когда он вылечит тебя, ты скажешь о его удивительном даре императору, а если он пожелает увидеть его, то приведешь юношу к Нерону. Императору это может быть интересно, тем более что он сам время от времени подвержен потере голоса. Ты красноречив и артистичен, и ты, как никто, сумеешь раскрыть перед императором замечательные способности твоего земляка. Как его зовут? Кажется, Никий, я не ошибаюсь?
— Никий,— нетвердо повторил Салюстий и тут же повторил уже тверже и осмысленнее: — Да, сенатор, моего земляка зовут Никий.
— Вот и все.— Сенатор сделал жест рукой, показывая, что беседа окончена.— Не буду тебя задерживать, ведь ты должен приготовиться к приходу Никия. Как ты сказал? Он должен прийти к тебе сегодня после захода солнца? Я правильно понял?
— После захода солнца,— согласно повторил актер.
— Тогда поспеши. Прощай.
Салюстий поднялся с трудом, и, когда согнулся в поклоне, сенатор заметил, как дрожат его руки. Актер повернулся и неровными шагами пошел к двери. У самого выхода сенатор его остановил.
— Удивительно. Лечит тухлыми перепелиными яйцами, втирая их в грудь, а смывает мочой...— Он замолчал на несколько мгновений, потом сказал, подняв указательный палец.— Прости, мой Салюстий, я оговорился — не мочой, а молоком ослицы. Я старею, Салюстий, и забываю порой только что сказанное. Значит, тухлые перепелиные яйца и молоко ослицы. Правильно, теперь я ничего не перепутал?
— Нет, сенатор,— жалобно выговорил Салюстий,— тухлые яйца и молоко ослицы.
— Да-а,— протянул сенатор,— в мире много удивительного. Ну ладно, иди.
Но лишь только Салюстий повернулся, как он снова остановил его:
— Забыл тебе сказать. Ты понимаешь, что никому не нужно говорить о том, о чем ты мне поведал. «Хранящий молчание хранит и себя самого»,— продекламировал он, пристально и строго глядя на актера.— Ты же хочешь сохранить себя, Салюстий?
Актер испуганно кивнул.
— Я не ошибся в тебе,— заключил Сенека уже совершенно зловещим тоном,— и надеюсь, ты не разочаруешь меня никогда.
— О сенатор! — воскликнул Салюстий и хотел было продолжать, но под странным взглядом хозяина прервался и замолчал.
— Ты не можешь говорить,— со скорбью напомнил сенатор,— ты совсем потерял голос, всякий произнесенный звук, вернее, только попытка произнесения, доставляет тебе боль. Это так, скажи?
Салюстий хотел было ответить, но только открыл рот — и тут же его закрыл.
— Поспеши, Салюстий,— усмехнулся сенатор,— да хранят тебя боги.
Актер, толкнув дверь спиной, беззвучно вышел, а Сенека вернулся к столу и, опершись о него обеими руками, уставился в одну точку. Лицо его было неподвижно и бледно.
Глава восьмая
В то же самое утро Никий сказал Теренцию, управляющему на вилле сенатора, что ему необходимо отлучиться.
— Отлучиться? — переспросил Теренций, не понимая.— Что значит «отлучиться»?
— Ты не добавил «мой господин»,— с улыбкой вместо ответа заметил Никий.— С тех пор как хозяин назначил тебя моим слугой, ты должен обращаться ко мне «мой господин».
— Прости, мой господин,— чуть побледнев, нерешительно проговорил Теренций,— но я думал...
— Не думай, не надо, я пошутил,— весело сказал Никий и потрепал Теренция по плечу.— Хотя, конечно, на людях лучше всего соблюдать правила. Кстати,— чуть озабоченно спросил он,— когда мы выезжаем?
— Когда стемнеет,— с поклоном отвечал Теренций.— Я уже все приготовил.
— Но Анней Луций сказал, чтобы я был в доме этого Салюстия уже с наступлением темноты. Или я неправильно его понял?
— Ты правильно его понял, мой господин,— глухо отозвался Теренций, глядя в сторону (когда он произнес «мой господин», Никий поморщился, но не прервал старика).— Но когда хозяин уже сел в повозку, он сказал мне, что лучше отправиться с наступлением темноты, а прибыть в Рим ночью. Он не хочет, чтобы кто-нибудь из слуг заметил, как мы уезжаем.
— Хорошо,— кивнул Никий и, помолчав немного, сказал: — Значит, у нас еще есть время, а мне нужно...— Он пристально посмотрел на Теренция.— Мне нужно сделать одно дело. Но ты считаешь, мне нельзя отлучаться?
— Тебя могут увидеть слуги, мой господин,— с озабоченным лицом ответил Теренций.
— Говоришь, слуги...— медленно выговорил Никий, думая о своем, и вдруг, как бы решившись, махнул рукой.— Тогда я попрошу сделать это тебя. Ты знаешь таверну «Хромая Венера»? Это недалеко отсюда.
Теренций кивнул, но, судя по виду, был недоволен.
— Очень хорошо,— вдруг с властными нотками в голосе продолжил Никий.— Спросишь там Симона из Эдессы и передашь ему записку. Я сейчас напишу.
Он сел к столу, написал на клочке пергамента несколько слов и, свернув его в трубочку, подал Теренцию.
— Ты запомнил, Симон из Эдессы? Кстати, какой дорогой мы поедем в Рим?
— Сначала проселками, мой господин, а у Геркулесова холма свернем на Аппиеву дорогу.
— Это и скажешь Симону, да растолкуй ему получше, он не местный, ты меня понял?
— Понял, мой господин, только...
— Перестань повторять «мой господин», ведь рядом нет никого,— недовольно перебил его Никий.— Ну, что тебе неясно?
— Мне все ясно, мой... Мне все ясно, но хозяин...
— Что хозяин? — вплотную придвинувшись к Теренцию, быстро переспросил Никий.
— Хозяин не говорил мне... не говорил мне ни о чем таком,— с трудом выговорил Теренций, и кожа на его лице стала еще бледнее.
— Ты хочешь сказать, что хозяин не приказывал тебе ходить в таверну «Хромая Венера» и передавать мою записку Симону из Эдессы. Ты это имеешь в виду, я правильно понял?
— Да,— едва слышно отозвался Теренций.
Никий усмехнулся, но взгляд его был строг.
— Но разве он не приказал тебе быть у меня слугой?! И разве слуга не должен исполнять все наказы господина?!
— Да, мой господин, но только...
— Хорошо, Теренций, я скажу тебе все, что думаю по этому поводу. Если хозяин приказал тебе шпионить за мной, то тогда (Теренций сделал протестующий жест, но Никий продолжил с нажимом), тогда ты должен будешь докладывать ему обо всем, что вызовет твое подозрение. Если это так, то делай, как приказал хозяин. Но, с другой стороны, он не приказывал тебе не слушать меня и не выполнять моих поручений. Или приказывал? Отвечай!