Страница 111 из 114
Пока в голове у меня проносились подобные мысли, взгляд мой упал на маленькое зарешеченное окошко рядом с обитой железом дверью. Я выломал из носилок какой-то металлический прут и вспомнил слова Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю».
Против ожидания, решетка подалась довольно легко — должно быть, в спешке ее не очень хорошо закрепили. Я опрокинул носилки и, встав на них, протиснулся в узкое отверстие. Потом я вновь кое-как приладил решетку на место, и в темноте ощупью вскарабкался по винтовой лестнице наверх, где женщины как раз старались вернуть к жизни потерявшего сознание императора.
Царицу было трудно узнать. С распущенными волосами, скинув верхнюю одежду, она склонилась над Антонием, гладила его щеки, нежно шептала что-то, лицо ее было испачкано его кровью. Я кивнул Ирас и Шармион, и они бережно подняли свою госпожу.
Компресс, который я наложил, был уже весь пропитан кровью. Я смочил платок специальным сильно пахнущим средством и поднес к лицу императора. Он сразу пришел в себя, огляделся и улыбнулся болезненной улыбкой.
— По крайней мере, я уже в гробнице. Подай мне кубок вина, Олимп.
Царица опустилась перед ним на колени и плача положила голову ему на плечо. Она называла его любимым господином и верным супругом и умоляла не оставлять ее.
Вино заметно оживило императора, лицо его слегка разгладилось, он улыбнулся склонившейся над ним царице, потом взгляд его скользнул по нам.
— Ты можешь считать себя счастливой: у тебя все еще остались друзья — от меня все они давно сбежали… Не печалься, любимая, о том, что наша судьба так переменчива. Вспомни, как много мы достигли и как хорошо нам было. «Panta rhei» — говорит Гераклит — «все течет, все изменяется». Я благодарен богам за то, что они позволили мне окончить жизнь не слюнявым стариком, а как римлянину, побежденному Римом.
Потом он прошептал еще несколько слов, которых мы не поняли. На губах его вновь выступила кровавая пена, он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Я вытер кровь с его лица и спросил царицу, не сменить ли ему повязку, но она только покачала головой и осторожно обняла императора. Мы тихо отошли в угол.
— Она не сможет жить без него — а я без нее, — прошептала мне Ирас.
Что должен был я ответить на это? Наверное, следовало сказать: «В конце концов, у тебя ведь есть еще я, дорогая Ирас, мы уедем в Страну Тростника, начнем там новую жизнь…»
Может быть, я и сказал бы что-нибудь в этом роде, но тут снаружи послышался какой-то шум. Подбежав к окну, я увидел внизу римского центуриона, на коне и в окружении дюжины всадников.
— Мы знаем, что здесь находится царица и вместе с ней имп… нет, предатель Марк Антоний. Немедленно откройте ворота.
— Император мертв! — крикнул я ему и отошел от окна.
Царица подняла голову.
— Антоний советовал мне обратиться к Гаю Прокулу. Скажи им, что я буду говорить только с ним.
— Хорошо, но боюсь, они взломают ворота.
— Тогда зажги факел и пригрози, что с первым ударом по воротом все здесь будет предано огню.
Я хотел было поручить это Мардиону, но он возразил, что с его голосом угрозы звучат недостаточно убедительно. Тогда я взял пылающий факел и высунул его из окна.
— А теперь, центурион, слушай меня хорошенько! При малейшей попытке взломать ворота царица подожжет свою гробницу. Тогда все египетские сокровища сгорят, и Октавию для триумфальной процессии достанется только несколько слитков расплавленного золота. Пусть придет Гай Прокул, потому что царица будет говорить только с ним.
Мардион коснулся моего плеча и протянул окровавленный меч императора.
— Он все равно мертв, — тихо сказал он, — брось им его меч.
Я взял его и швырнул вниз.
— Это можешь передать Октавию. Этим мечом император лишил себя жизни.
Солдаты ускакали, оставив, впрочем, многочисленную охрану.
Царица села на стул, не спуская глаз с тела своего возлюбленного.
— Император мертв, но Октавий сможет считать себя победителем только после того, как я окажусь у него в руках. Где змея, Гиппо?
— В моем доме, под охраной Салмо.
— Она мне понадобится.
Я беспомощно развел руками.
— Боюсь, что сейчас нет никакой возможности…
— И все же какая-то должна найтись.
Тут появился Прокул, и царица спустилась в нижний зал, чтобы поговорить с ним через маленькое окошко. Я молил про себя Исиду и Сераписа, чтобы римляне не заметили, что эта решетка держится в стене на честном слове.
Клеопатра вернулась.
— Октавий хочет, чтобы я сдалась ему. Я сказала Прокулу, что не осталось никаких сомнений в том, кто является победителем, но я ни при каких обстоятельствах не позволю заключить меня в тюрьму. Теперь он должен передать это своему господину. На всякий случай держи факел наготове.
Вскоре Прокул вернулся в сопровождении Корнелия Галла, одного из самых удачливых полководцев в войске Октавия. Царица снова спустилась в нижний зал для разговора с Галлом, который, как выяснилось позже, просто должен был отвлечь ее. Тем временем Прокул велел принести лестницу и вместе с двумя вооруженными солдатами проник в верхний этаж.
Они появились так неожиданно, что мы просто потеряли дар речи, и, прежде чем опомнились, солдаты приставили мечи нам к горлу.
Прокул ринулся вниз и смог захватить царицу, которая еще разговаривала с Галлом. Она сохраняла спокойствие и самообладание.
— Ничего не может быть решено, пока я не поговорю с Октавием. Гиппократу нужно позаботиться о своем больном, если господа не будут против.
Я сразу понял, что она имела в виду.
Галл и Прокул посмотрели на меня с недоверием.
— Это правда, — сказал я, — у меня в доме находится тяжелобольной, которому нужна моя помощь, меня может проводить один из легионеров…
Галл кивнул, и я беспрепятственно вышел — через распахнутые настежь ворота, потому что за это время удалось отыскать сторожа.
Все это время Салмо вместе с несколькими рабами охранял мой дом, впрочем, не особенно утруждаясь при этом. Я рассказал ему о том, как обстоят дела, и предложил позаботиться теперь о своей семье.
— Ты прав, господин, я так и сделаю. Правда, не думаю, что дойдет до каких-нибудь военных действий…
— Нет, Салмо, Александрия упадет римлянам прямо в руки, как спелый плод, — к нашему общему счастью!
Салмо безрадостно усмехнулся.
— Но что будет дальше?
— Кто знает, может быть, царице оставят ее трон, и мы будем жить, как прежде.
— Не очень-то верится…
Я подтолкнул его к двери.
— С нами, во всяком случае, ничего не должно случиться.
Я поместил корзинку со змеей в самый низ моего шкафа
с лекарствами и инструментами. В мусейоне ее покормили незадолго перед тем, как отдать мне, и предупредили, что не будет ничего страшного, если ей придется подождать несколько недель до следующей трапезы.
Меня заботили сейчас две вещи. Во-первых, я хотел как можно скорее вернуться к Клеопатре — волнуясь еще и за Ирас, а во-вторых, я не хотел бы, чтобы мой дом разграбили или сожгли. Я приказал двум своим рабам в случае необходимости говорить любому римскому солдату, который попытается сюда проникнуть, что я и мой дом находятся под личной защитой легата Корнелия Галла. Затем я поспешил в гробницу.
Она была оцеплена солдатами, как какая-нибудь государственная тюрьма. Ими командовал Эпафродит — доверенное лицо Октавия, его вольноотпущенник. Он кивнул мне:
— Царица уже спрашивала о тебе, но прежде…
Он подозвал солдат, и те обыскали меня с ног до головы. Однако это не удовлетворило Эпафродита. Меня отвели в сторону, вновь раздели и отобрали мою врачебную сумку.
— Ты должен понять, Гиппократ: всем известно, что существуют такие яды, что даже половина гранулы их является смертельной дозой. Ее можно спрятать, например, под ногтем. Сумку тебе вернут после того, как ее проверит один из наших врачей.
Царица обрадовалась моему приходу, а Ирас посмотрела на меня с благодарностью.